Все юридические конструкции, такие, например, как «состав правонарушения» или «презумпция невиновности», являются в этом смысле ценностями. Так, например, приняв презумпцию невиновности, мы утверждаем следующую ценность: пусть лучше будут отпущены фактически виновные, чем осуждены фактически невиновные (напомним, что согласно Конституции РФ неразрешимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого (ст. 49)). Предположим, что мы ввели презумпцию виновности. Тогда мы приняли решение о том, что будем наказывать тех, кто фактически виноват, хотя их вина не будет доказана, но при этом будут наказаны и невиновные. Но мы выбрали другую форму поведения, и предполагается, что несем ответственность за этот выбор: будучи судьями, мы, например, не должны осуждать тех, относительно которых существуют неразрешимые сомнения в вине или других обстоятельствах дела.

Поэтому мы согласны с А.Н. Барановым, который ставил под сомнение факт, что оскорбление является уголовным преступлением [Баранов, 2007, с. 550]. Действительно, вопрос о том, относить ли оскорбление к уголовным преступлениям, является нашим решением. Мы можем решить, что оскорбление – это гражданско-правовой деликт и, думаем, оскорбление без каких-либо трудностей не будет квалифицироваться как общественно опасное деяние, но будет квалифицироваться как то, что способно принести моральный вред, и может «рассматриваться» только в гражданско-правовом порядке. Для такого решения, по нашему мнению, есть «сильные» метаязыковые показания, думаем, что проблема оскорбления трактуется в массовом сознании как личное дело каждого, но не как дело государственной важности, проведение массовых опросов, на наш взгляд, могло бы достаточно убедительно подтвердить данное положение. В конце концов, мы могли бы «вывести» оскорбление из состава правовых норм, принимая тем самым решение о том, что этот факт безразличен для права и что этот тип отношений должен регулироваться моралью и стихийно сложившимися нормами взаимодействия людей в обществе. И для такого решения возможно фактическое обоснование: большинство возникающих речевых конфликтов, в которых «фигурирует» оскорбление, именно так и решается. Думаем, что недалеко от истины утверждение о том, что в процентном отношении судебное решение дел по оскорблению невелико и в каких-то социальных группах решать проблему оскорбления в судебном порядке попросту не престижно. Но мы также можем не менять ситуацию с оскорблением и продолжать осуществлять уголовное преследование лиц, относительно которых имеются основание полагать, что эти лица совершили преступление называемое словом «оскорбление». Таким образом, любое решение никогда не может быть сведено к фактическому положению дел, но всегда является результатом действий и системы ценностей того, кто принимает это решение[11].

Но, как мы уже отметили, оцениваются именно факты, таким образом, норма всегда формулируется по отношению к какой-то совокупности фактов. Так, действие, которое называется кражей и заключается в том, что Х взял у У-а Z так, что У не знал и не хотел, чтобы Х брал Z, оценивается как запрещенное и наказывается соответствующим образом. Когда же У знает, что Х берет у него Z, и У не хочет, чтобы Х это делал, при этом несущественно, оказывал ли Х воздействие на У-ка с целью пресечь действия У-ка, это называется словом «грабеж» и влечет более строгие санкции. Диспозиция нормы и описывает фактическое положение дел, которое приемлемо или неприемлемо (уголовное или административное по преимуществу право), таким образом, норма и дескриптивна, т.е. в ней есть уровень описания тех фактов, которые являются предметом оценки.

Для установления этих фактов назначаются экспертизы, в том числе и лингвистическая. Закон определяет случаи назначения экспертизы, экспертиза назначается тогда, когда требуются специальные познания в области науки, искусства и ремесла (ст.ст. 195, 283 УПК, ст. 79 ГПК, ст. 82 АПК, ст. 26.4 КоАП). Поэтому экспертиза, с одной стороны, – процессуальное действие, предназначенное для установления фактов с целью разрешения дела по существу, с другой стороны, экспертиза является исследованием, которое позволяет или не позволяет установить эти факты. С первой стороны, экспертиза – вид деятельности, регулируемый процессуальными нормами, предметом регулирования которых являются общественные отношения, складывающиеся в сфере отправления правосудия. Со второй стороны, в экспертизе нет ничего юридического, в ней используются научные теории, которые описывают фрагменты реальности, изучение которых входит в предмет конкретной науки, то есть в ней используются научные теории и специально созданные методики, направленные на решение конкретных исследовательских задач.

Таким образом, выделенные стороны экспертного исследования, в общем, независимы друг от друга, поэтому далее они будут рассмотрены раздельно.

В процессуальном аспекте экспертиза назначается управомоченным на то лицом (органом) (суд, следователь, дознаватель) для разрешения вопросов, требующих специальных познаний. Таким образом, экспертиза является одним из способов или средств получения доказательственной информации и назначается, когда эту информацию невозможно получить иными способами.

В результативном аспекте экспертное исследование, оформленное в виде письменного заключения, является источником доказательств, которые, наряду с другими доказательствами, оцениваются судом, следователем, дознавателем на основе своего внутреннего убеждения.

Законодательство следующим образом регулирует круг лиц, которые имеют право на производство судебных экспертиз – это лица, обладающие познаниями в области науки, искусства и ремесла, то есть экспертные задачи может решать любой человек, имеющий познания в какой-либо области. Фактически же вопрос о субъекте экспертного исследования решается относительно квалификации специалиста: тот, кто имеет определенную квалификацию, способен в процессуальном отношении стать экспертом. Такое нормативное решение относительно статуса эксперта (эксперт – это не только тот, кто работает в должности эксперта) имеет свои негативные следствия. Например, в области судебных лингвистических экспертиз такое следствие связано, очевидно, с невысоким уровнем экспертных исследований (см. об этом [Галяшина, 2002, с. 234-235]). Но другое решение, которое бы приравняло должность эксперта и процессуальный статус лица как эксперта, способно привести к другим негативным последствиям – к процессуальной невозможности пользоваться специальными познаниями в области тех наук (искусств и ремесел), относительно которых не сложились отдельные экспертные специальности. Таким образом, проблема статуса лица, которое имеет право на производство судебных экспертиз – это проблема принятия решений, и эта проблема не может быть решена только на фактическом уровне.

Как мы уже отметили, с процессуальной точки зрения экспертиза – это вид деятельности, который направлен на получение доказательственной информации. Для того чтобы обеспечить полноту, качество этой информации и возможность установления ее значимости для разрешения дела по существу, в процессуальном законодательстве закреплены несколько видов экспертиз.

Экспертиза может быть единоличной и комиссионной. Единоличные и комиссионные экспертизы противопоставляются количественно: в производстве единоличной экспертизы участвует один эксперт, в производстве комиссионной экспертизы участвуют два и более эксперта одной специальности. Комиссионная экспертиза назначается в целях повышения объективности исследования (в так называемых «сложных случаях»). В этих же целях разработаны процессуальные требования к производству комиссионных экспертиз, если решения экспертов по конкретному вопросу совпадают, то экспертами подписывается одно заключение, если мнения экспертов расходятся, то каждый эксперт составляет свой ответ на вопрос, подписывая его со своей стороны. В последнее время при производстве судебных лингвистических экспертиз наметилась тенденция назначать именно комиссионные экспертизы. Пожалуй, это как раз связано с тем, что статус лингвистической экспертизы как инструмента достижения истины и в области массового сознания, и в области сознания самих специалистов-лингвистов не является однозначным.