В саду тенистом, заросшем
Храм Христов одинок и заброшен…
Рядом с храмом, у южной стены,
Как посланник богини войны,
В шлеме грозной Афины-Паллады
На престоле языческий жрец.
Он статный, геройского склада —
Борец за блаженство сердец.
Перед ним дева в платье старинном:
Каштановых локонов волны
Упали на плечи и спину,
Очи слез и страдания полны.
Человек в шлеме грозной Афины
Деву к тайной реке зовет,
Где любовная лава течет.
Говорит ей: «Прими крещенье,
Соверши в реке омовенье!»
Из уст льются слова как мед.
Но поверить она не может,
Что дает избавленье река.
Кто же девушке бедной поможет,
Убежденья в ком сила крепка?
И тогда появляется женщина.
Она с девушкой связана кровно,
Она мать этой девушки словно.
Ей от века судьбою завещано
Пробуждать в детях чувства природные,
Делать все, естеству угодное.
Повелительным жестом руки
Она дочку туда направляет,
Где поток огневидной реки,
Словно золота слиток, сверкает.
И поверила матери дочь:
Из души все сомнения прочь!
И проснулись любовные грезы.
И к реке, где священная лава,
Вывел дочку служитель Афины,
Весь в лучах ослепительной славы
Избавителя девы невинной!
Люди тонут. Им не выбраться из плена.
Будут морем Корогодского убиты.
Волны синие и гребней белых пена
Как надгробий мраморные плиты.
Сидя на песчаном берегу,
Я себя в тисках могильных вижу:
Выйти на берег из моря не могу —
Подойти боюсь к морской пучине ближе…
«Не стану жить с тобою не любя! —
Она сказал мне. – Тебя забыть я рада». —
«Ну и пускай, – воскликнул я с досадой, —
Взаимно отрекаюсь от тебя!»
Любимый образ потускнел, поблек.
Увы! она растаяла как снег.
И тут является ее подруга, Лея,
Преподнести отступнику урок,
И как полынь в устах ее упрек:
«Ты потерял ее. Поступок дуралея!
Любовь к ней – легкое и розовое пламя.
Ты заглянул в себя и видел благо это.
Пускай отсутствует взаимность между вами —
Твоя душа была святым огнем согрета.
Мужчина тот поистине красив,
Кто дел сердечных трудности изведал
И боль терпел, зато Любви не предал:
Он был вынослив и трудолюбив!»
И понял я, что стал врагом Любви.
Огонь горит во мне неистребимый
И сердце беззащитное язвит
Невинным равнодушием любимой…
Я быков строптивых на лугу
Устрашаю, щелкая бичом.
Укротить животных не могу:
Им угроза плети нипочем.
В огневидный радужный клубок,
В луч животекущий распрямился,
По спине хлестнул быков, ударил в бок.
Свет почуя новый, необычный,
Покорясь лучистому бичу,
Побрело смиренно стадо бычье
На закланье в руки к палачу.
Собственной матери, чувств не тая,
Излил свое горе: «Родная моя!
Яд смертоносный по жилам разлит.
Кто, как не ты, мою боль утолит?
Та, что люблю я, ко мне равнодушна.
Будет твоим лишь внушеньям послушна.
К ней поезжай, жить со мной убеди,
Счастья восторг обещай впереди».
Мать уезжает. Приходит известье,
Следует быть, мол, в условленном месте.
Адрес в кармане. Все в полном порядке.
В парадной был лифт. Вот и нужный этаж.
Девушка с парнем стоят на площадке:
Стиляги на вид и в манерах кураж.
Насмешливо смотрят. Нахальные лица.
И заявляют: «Мы служим в милиции.
Маньяка свирепого вышли на след.
Пока преступлений его не раскрыли.
Проверить бы надо: убийца не ты ли,
Ах! рассмешили историей жуткой.
Меня пропустили к заветной квартире.
Пластина железная к двери привинчена.
Надпись читаю на ней необычную:
Любимая… смерть…От прочтенного обмер я.
Дальше идут телефонов три номера.
Слово любимая палец мой стер.
Звоню. Мать открыла, пустила в переднюю.
В глазах ее скорбных ответ я читаю.
Развеял он грезы, надежду последнюю:
О встрече с любимой моей не мечтаю.
Горем убитый, вхожу я в гостиную:
С белою скатертью стол стоит длинный.
Мужчина сидит за ним, мрачен и тих.
(Он моей матери будто жених.)
Мать улыбается. Счастлива очень.
(Мрачный мужчина, выходит, мне отчим.)
Девушки носят на свадебный стол
Ноги куриные в винных бокалах,
Строят улыбочки. Страшен оскал их!
Словно я в гости к вампирам пришел.
