Во сне мне грезилась гармонь. Она была
Самостоятельным как будто организмом.
Сперва мелодию красивую вела,
Но оказался нрав ее капризным.
Вдруг
оборвались
визгливо
звуки —
И лязг
затвора
раздался
жуткий.
Клавиши разом гармонь обернула,
Их превратив в пулеметные дула.
(Это была прелюдия.)
И застрочила гармонь-пулемет.
Спасения нет – везде достает.
Мечутся в панике люди.
Как бомбы патроны
заряженной ленты.
Пальба их как музыка ада.
И крики, и стоны
аккомпанементом
Для залпов смертельного града.
Я по мрачному шел коридору:
На столах лежали и стыли
В простынях мертвецы, с которых
Я одежды срывал простые.
Нужно мне было голову Лины
Отыскать. Наконец повезло:
Коридор скоро кончился длинный
И кругом сразу стало светло.
В деревянном лотке земля голая,
А на ней словно вырос цветок.
Отсеченную Линину голову
Посаженной вижу в лоток.
Расцвела, не подвержена тленью!
Я достиг своего рубежа.
И воздал я хвалу преступленью
И отточенной стали ножа.
В троллейбусе порой ночной
Домой мы ехали с женой.
В салоне молодой нахал
Меня толкнул, к жене пристал.
Рецидивиста-вора вид.
Лицом ни дать ни взять бандит.
Он был какой-то смуглый,
И черные глаза
Пылали, словно угли,
Впивались, как гюрза.
Его я за плечи схватил —
Их силу испытал:
Под пиджаком я ощутил —
Металл.
Ему расправиться со мной
Раз плюнуть, левою одной.
Но он не склонен был к борьбе,
Не агрессивен был.
Чтобы внимание к себе
Привлечь, меня он злил.
Он что-то важное хотел
Сказать, его душа
Носила бремя темных дел.
Он начал не спеша:
«В горячих точках я бывал,
В горах Кавказа воевал.
В сраженье под Сухуми
Был ранен, как бы умер.
Пробила пуля ухо мне
И в самый мозг вошла,
Засела там, живу я с ней.
Она причина зла.
И показал мне рану он,
Простреленное ухо.
«С тех пор вредить я обречен», —
Признался павший духом.
Я возделывал сад, слушал пение птиц
И кормился от щедрой земли.
Два мальчишки-подростка в калитку вошли
С плутовским выражением лиц.
И сказали: «Пришли мы тебе помогать.
(Я не верил лукавым речам.)
Сторожить будем сад». – «Хватит, парни, вам лгать!
Я читаю по вашим глазам».
На высоком холме сад цветущий мой рос.
От него уходила вниз лестница.
И взошла по ней женщина родом из грез.
О ней думал я годы и месяцы.
Раньше только в мечте к ней навстречу летел,
А теперь воплотилась она.
Я любовью ее насладиться хотел,
Чтобы знать о любви все сполна.
Велика власть веселых и нежных очей,
Но закралась мне в душу тревога.
Вижу – сумка висит у нее на плече.
И тогда я спросил себя строго:
Вдруг там ноша лежит и она не легка?
Неотрывно блаженство от мук.
Прежде чем эта женщина станет близка,
Избегу плена ласковых рук.
Все исчезло: деревья, цветы и кусты.
Земля стала бедна и пустынна.
До небес возвышался на ней монастырь
В честь Отца, Свята Духа и Сына.
Монастырь этот был красоты неземной
И огромен был силой духовной.
Кто отрекся земли, становился Женой,
Предаваясь в нем ласкам любовным.
А у Южных ворот в белых ризах Жених
Приходивших Невест обнимал.
Целовать и ласкать собирался Он их,
Но сперва покаяния ждал.
Вышел чинно на паперть седой иерей,
Завлекая в обитель святую,
Но был деготь в меду сладкозвучных речей:
Яд смертельный проник в красоту их…
Ранит сердце и ум злом отточенный нож,
Все благое за что-то карая.
Землю, веру, любовь – все испортила ложь,
Даже праведность Божьего Рая!
Какой-то человек принес однажды в школу
Величиною с кролика лягушку:
«Пускай она попрыгает по полу.
Живая будет, дети, вам игрушка!»
С глазами, полными упрека и тревоги,
Сильней лягушка жалась к человеку:
Внушали ужас ей топочущие ноги —
Они раздавят, сделают калекой.
Но он пустил ее скакать по коридору.
Смотрел со страхом я – ничем помочь не мог.
И огласилась школа диким ором,
Лягушку смял табун бегущих ног…
