ШТАТ ВЕРМОНТ Раз я в историю жуткую влип… В темный подземный схожу переход. Следом угрюмый спускается тип, Тенью за мной неотвязной идет. Слышу шаги его ближе и ближе. Зреет недобрая мысль в стервеце. Тут он под череп, затылка пониже, Спицу вогнал мне с крючком на конце. Звук в голове как от крошки хрустящей, Словно стекло раздавили в мозгу. Я ухватился за спицу торчащую, Твердо решив не сдаваться врагу. Врешь, не возьмешь! Хоронить меня рано. Вот подалась. Ну же! вырвал из раны Неимоверным усилием рук. «Мертв он, его добивать не резон. Амба, каюк ему! Поздно в больницу: Рана смертельна, не выживет он». Кровью залитый, наверх из тоннеля Даже не смотрит никто. На панели Сдохну, как нищий бродяга, – о Боже! Все же нашелся один иностранец. Видит, что нужен мне срочный ремонт. Скорую помощь американец Вызвал из штата родного Вермонт. СОКРОВИЩА СМЕРТИ Была благосклонна Фортуна ко мне: Дубовый сундук откопал я – в нем клад. Открыл: черепа в оболочках камней, В наростах кристаллов, сверкая, лежат. Будто горят в огневидных орнаментах Мертвые кости с времен незапамятных. Два черных глаза зияют в оправах Зерен алмазных, рубинов кровавых. Спасибо Фортуне: теперь я богат (Свое колесо добросовестно вертит). Везучий отыщет невиданный клад, Воочию узрит сокровища смерти! ГАБРИЭЛЬ БАТИСТУТА Он король на поле, гений, он артист. Но однажды был на диво странный матч: Нрав строптивый показал футбольный мяч. По воротам Габриэль безбожно мажет, С трех шагов попасть не может даже, То защитник станет на пути — Отбирает мяч, как ни финти! Переменчива Фортуны карусель — Разрыдался как ребенок Габриэль. Он к трибуне, где болельщики, бежит И покаяться в плохой игре спешит. Рвет футболку на груди, себя кляня, Молит зрителей: «Простите вы меня! Перед вами я безмерно виноват И сквозь землю провалиться буду рад: Всех подвел я вас, кто за меня болел. Вы свидетели, как я в галошу сел!» И притих тогда огромный стадион. Не осудит своего любимца он. В эту напряженную минуту Грянул возглас: «Любим Батистуту!» МАРДАРЬ К охотничьей избушке я проник Глухими тропами, сквозь облачную хмарь. Вхожу и вижу: кряжистый мужик Ест за столом. Зовут его Мардарь. И приглашает он меня за стол. В его глазах презрение и злость. Пустую миску подает мне и – прикол! — Кладет в нее стальной огромный гвоздь. И вспомнил я, что слово дал – гвоздь съесть, Но понимаю: дело не под силу. Гвоздь в горло? Нет, пускай страдает честь: Неверность клятве совесть мне простила! ВЕРА КИСЕЛЕВА Проникает в дом отряд (Маски, автоматы). Террористы в доме спят. Перебьют их всех подряд С ними я в цепи, шепчу: «Бойня будет скоро!» Смерти гадам я хочу, С наслажденьем замочу Бандюганов свору. Я взъярился, словно зверь. Во мне гнев без меры… Распахнулась настежь дверь: Киселева Вера, Моя юная подружка, Вдруг выходят в коридор. Передернул я затвор И в припадке злобы лютой Расстрелял их – бес попутал! Тут откуда ни возьмись Террористы заявись: Хмуры, бородаты, Форменные каты. Отобрали автомат, Вывернули руки И с ухмылкой говорят: «Жди ужасной муки!» Я взмолился, жутко ведь: «О, прошу пощады! Легкой смертью умереть Будет мне награда». — «Хорошо, уговорил, Милость в нашей воле. Гордость ты свою смирил — И умрешь без боли». Положили на живот, Голову зажали. Чуть повыше, чем хребет, Нож меня ужалил. Резал шею мне тесак (Не скажу, что больно). Наконец окутал мрак: Стал я труп безвольный… ВИКТОРОВ За стол сажусь чайку попить с пирожным. Оно на блюдечке заманчиво лежит. Приходит Викторов, знакомый с хитрой рожей, С ухмылкою, что, мол, не лыком шит. Подходит он к столу без приглашенья, Берет пирожное, запихивает в рот. Я онемел от шока возмущенья: Мой ужин поедает живоглот! Эклера я мечтал отведать сладость, И мягкость выпечки, и свежий аромат… И кайфа не словил – все к черту, все не в радость, Что слаще Викторову было во сто крат! |
