Но об одном, сегодня уже достаточно известном, случае использования Мосадом женщины-агента именно в качестве сексуальной приманки стоит рассказать.
УРАНОВАЯ ЖЕНЩИНА
Июнь 1967 г., второй день войны Израиля против тройственного врага – Египта, Сирии и Иордании – войны, которая потом будет названа Шестидневной – в честь количества дней, которое понадобилось Израилю, чтобы одержать в этой войне ошеломляющую победу. В зале заседаний командования Мосада в правительственном квартале Кирия в Тель-Авиве собралось восемь человек, отнюдь не только сотрудников Мосада, чтобы обсудить тревожное сообщение, которое пришло к начальнику Мосада Меиру Амиту утром: «В ответ на вчерашнее нападение на арабов французское правительство приняло решение, что эмбарго на поставки военного оборудования Израилю будет включать также уран». Хорошее настроение от вчерашнего первого боевого дня, в течение которого была уничтожена почти вся авиация противника, как-то сразу улетучилось. Ядерный реактор в Димоне, который та же Франция помогла построить, может оказаться совершенно парализованным, а это значит, что вся, успешно начатая израильская ядерная программа должна прекратить свое существование. Как обеспечить реактор ураном? Для этого и созвал Амит утреннее совещание, на котором среди военных и разведчиков присутствовали и два ведущих ученых страны. Кто-то начал ругать де Голля, распорядившегося, вопреки его собственным обещаниям, наложить эмбарго, кто-то предложил воззвать к его совести и чести и призвать выполнить данное им обещание, тем более что за полагаемый к поставкам уран израильтяне уже заплатили. Меир Амит отреагировал быстро и категорично: решение де Голля непоколебимо, деньги он вернет… когда-нибудь, эмбарго не отменит никогда… Наступившую тишину разрезала короткая фраза: «Мы найдем способ получить уран». Ее произнес человек, которого все звали Майк, никто и никогда не знал его настоящего имени (разумеется, кроме непосредственного начальства), нигде и никогда не были опубликованы его фотографии. Официально он занимал пост начальника оперативного отдела Мосада. Во всей системе этой организации это был самый смелый и оригинально мыслящий человек. Почти все крупные операции Мосада были им спланированы и проводились с его личным участием или по его личным указаниям. Все его деяния уже давно превратились в легенду, а в рассказах о них иногда тяжело отличить правду от вымысла. Он пользовался огромным уважением почти во всех разведках мира. Он был известен даже больше, чем нужно. Довольно подробные досье на него были в КГБ, ЦРУ, Штази, Сюрте (французская разведка). Его имя числилось в списках разыскиваемых лиц более чем 50 стран. Но поймать его так никому не удалось. Полистав какие-то бумаги, Майк добавил: «Да, это можно сделать. Я знаю, как». На этом совещание закончилось.
Через несколько дней (война к тому времени уже закончилась) Майк сидел в маленькой квартирке в одной из европейских столиц. Квартирка служила одним из штабов Мосада в Европе. Напротив него сидела красивая молодая женщина, которая с нескрываемым обожанием смотрела на своего начальника. Он нравился ей. Не как начальник, а как мужчина. После каждого выполненного задания она, встречаясь с Майком, говорила ему одно и тоже: «Вы должны играть Джеймса Бонда. У вас это получилось бы намного лучше, чем у актеров». Обожаемый начальник говорил разную милую чепуху. О музыке, драматургии, архитектуре, явно изображая, что находится под властью ее обаяния. Но Шарон Меннерс – так звали его визави, по опыту знала, что раз Майк срочно вызвал ее на встречу, значит, предстоит новое важное задание. Перемена в разговоре наступила резко и вдруг.
– Вы снова мне нужны для деликатной миссии. Я понимаю, что после вашего последнего успеха в Амстердаме вы думаете, что вам навсегда уготована роль прекрасной соблазнительницы. Я так не думаю. Но, увы, обстоятельства складываются так, что я опять вынужден предложить вам эту роль. Но, поверьте мне, это будет самая важная операция, в которой нам предстоит участвовать – и вам, и мне. От ее успеха зависит судьба страны, я не преувеличиваю. Не пускаясь в описание деталей, хочу сказать, что операция касается Евратома.
Шарон была уже достаточно опытным агентом. Она всегда выполняла приказы, даже если в них шла речь о похищении или уничтожении врагов. Совесть ее не мучила: ведь это были враги ее новой страны. Но сейчас она поняла, что задание будет каким-то образом связано с ядерной энергией. Еще в бытность молоденькой девушкой она вместе с родителями побывала в Японии и посетила музей в Хиросиме. Увиденные там картины ужаса и беспристрастные объяснения гида еще потом долго преследовали ее. А Майк между тем продолжал:
– Мы собираем материалы о перевозках ядерных материалов. У нас есть сведения о некоторых ведущих сотрудниках Евратома. Но теперь необходимо завязать хорошие дружеские отношения с одним из них. Это должны сделать вы. Вам представляется на выбор один из трех уже отобранных нами.
Майк положил на стол три тонкие папки. Шарон начала перелистывать их. В каждой были фотографии мужчины, снятого в различных позах и ракурсах. В первой было досье на довольно пожилого немца, лысеющего, с двойным подбородком и большим животом, во второй – на сухопарого, с невыразительным лицом, средних лет француза, в третьей – на интересного мужчину лет тридцати, итальянца. Шарон сразу же указала на третьего, которого звали, как значилось на папке, Антонио Бордини. Майк тут же согласился и начал обсуждать с ней детали. Он подробно рассказал о задачах и строении Евратома, методах работы и руководителях. В частности, о правой руке директора агентства снабжения Антонио Бордини. Он был красив, умен, тщеславен и любитель женщин. Но его профессиональная квалификация была вне всяких сомнений, он был блестящий специалист в области ядерной физики, коммерческого и промышленного использования ядерной энергии. Он по праву получил свою должность, хотя в недрах Евратома у него было немало завистников.
…Красивая, высокая и стройная девушка в нарядной шелковой блузке, подчеркивающей ее грудь, в туфлях и с сумкой от «Гуччи», вышла из маленького «Рено», остановившегося на стоянке Евратома. Девушка тщательно заперла машину, так как на ее сиденьe остались лежать фотоаппараты, коробки с объективами, фильтрами, пленками и другим дорогостоящим оборудованием, явно принадлежащим профессиональному фотографу, и ушла. Она вернулась минут через пятнадцать, завела мотор и начала выезжать со стоянки. Неожиданно вместо того, чтобы двинуться вперед, машина резко дала задний ход и задним бампером врезалась в бок стоящего рядом красного «Альфа-Ромео». Раздался страшный скрежет, звук бьющегося стекла, собрался народ, прибежал стояночный сторож. Он быстро выяснил, что ударили машину Антонио Бордини. Не слушая оправданий незадачливого водителя, которая что-то лепетала на французском с сильным американским акцентом, он помчался в здание, чтобы лично сообщить хозяину пострадавшей машины о постигшей его неприятности. Тем временем Шарон (а это была, разумеется, она) вынула из сумочки блокнотик и изящную ручку, крупными цифрами написала на одном из листочков номер телефона, а затем приписала, что признает свою вину и готова оплатить полностью причиненный машине ущерб, если ее хозяин позвонит ей. Приписав слова извинений, она подписала записку своим именем, вырвала листочек из блокнотика и прикрепила его за очистителем переднего стекла машины. Взглянув на задний бампер своей машины и убедившись, что ее «Рено» ничуть не пострадал, она села в машину и уехала.
Звонок раздался в тот же вечер. Человек говорил по-французски, но с легким акцентом. «Это говорит Антонио», – произнес он игриво. Шарон раздраженно ответила, что не знает никакого Антонио и сделала вид, что собирается повесить трубку.
– Вас зовут Шарон? – продолжил мужчина. – Вы оставили мне записочку на стекле моей побитой машины. Голос его звучал весело и игриво. Это был верный прием, который всегда срабатывал при первом разговоре с женщинами.
