Настя вспомнила про мать, как она смешно говорила, пропуская букву «л» и испуганно понижая голос при взгляде на дверь квартиры соседей, на глазах, разбогатевших на торговле мебелью: «У них ведь и долАры есть». Она улыбнулась своим мыслям и тут же горько вздохнула: «Попросить в долг у этих же соседей? Но нет, они как разбогатели – такие важные стали. Ходят, как будто в штанах что-то ценное носят (как будущий медик и начинающая женщина она уже знала, что ничего особенного там быть не может). Расстаться с мечтой о любимой профессии? Тоже ведь не выход. Занять у родственников? Те сами вечно от зарплаты до зарплаты перебиваются. У родного отца давно своя семья».

На следующий день она сказалась больной и до обеда провалялась на кровати. Мама с утра понеслась на завод, так что вникать в состояние здоровья дочери той было некогда. Под вечер, склеив из воли, разбросанной по душе в виде осколков что-то цельное, Настя, поехала в общежитие пединститута к деревенской подружке Татьяне Репниной. Как никогда хотелось поделиться своей бедой, облегчить внезапно отяжелевшую душу, избавится от оседлавшей её как загнанную лошадь несправедливости.

До девятиэтажного корпуса общежития пединститута она добиралась в переполненном пассажирами троллейбусе, который гудел растревоженным ульем о последних известиях по выплатам пенсий и пособий.

Татьяна спустилась к ней и, внимательно выслушав трагическую исповедь подруги, нервно тряхнула белыми крашеными волосами:

– Тысяча баксов? Круто. Круто. Сволочи, конечно, – она с минуту поразмышляла. – Но сейчас такая жизнь. Блядская одно слово. Ты не унывай. Денег таких я тебе, конечно, дать не могу, – она взглянула, в наполнявшиеся слезами глаза Насти, – у самой пока таких нету. Но ты можешь заработать сама.

– Как заработать? – заинтересовалась Настя.

– Как. Как. Обыкновенно. Раком. Ты девчонка видная. Я тебя сведу кое с кем.

– С кем это «кое с кем»? – с подозрением спросила Настя.

– О, Настюха, ты как малое дитя.

– С проституткой что ли?

– Нет, с директором банка, – ехидно ответила Татьяна.

Лицо у Анастасии после слов подруги сразу осунулось, почернело обугленным стволом только что зеленевшего деревца. Она растерянно произнесла:

– Я не знаю, Таня, как это делается, у меня Валера. Да и противно.

– У твоего Валеры есть деньги?

– Нет, наверное. Откуда у него? Да если и есть, я просить не буду.

– Что тогда делать будешь? Пойдешь пескоструйщицей, на завод?

– Не знаю, может, и пойду, – нахмурилась Настя.

– Ты ччё, подруга, там мужичьё, обман, уж лучше стать заслуженной лесбиянкой России, чем туда.… За эти деньги там полгода вкалывать будешь. Короче, я дам твой домашний номер телефона кому следует. До вечера у тебя мать на работе. В институте каникулы. За две недели ты легко деньги отработаешь. Потом можешь забыть, как страшный сон. Будешь брать по сто баксов с чел… да нет, не с человека. С кобеля. С какого побольше, с какого поменьше. Сама разберёшься…. Отстегнёшь потом человеку, который будет тебя рекламировать, остальные все твои. Думай. Ты не первая и ты не последняя, – она улыбнулась. – Может ещё и понравится.

– Да, иди ты …, – ответила Настя.

Татьяна с улыбкой посмотрела на неё и попыталась снова пошутить. – Надо же когда-нибудь начинать, – но видя выражение лица Насти, уже с серьёзным видом произнесла. – Ладно, ты решай, – Татьяна взглянула на часы. – А я побежала. Извини, мне пора.

Она поцеловала подругу в щёку, стерла ладонью, оставшуюся на лице губную помаду и заспешила на выход из вестибюля общежития.

– Пошли, пошли, – по пути она оглянулась на её осунувшееся лицо. – Духом не падай, жизнь на этом не кончается.

Чуть ссутулившись от навалившейся на плечи невидимой стороннему глазу тяжести, Анастасия шла следом. Татьяна шла быстро и скоро уже махала рукой с остановки на другой стороне улицы.

Ночь прошла в гадких раздумьях. Утро вливалось в окна квартиры рассветной бледностью. Настю окутала утомительная полудрёма. Она долго валялась на кровати, претворяясь спящей. После обеда мама ушла на работу.

Часов около пяти прозвенел телефон. Будто предчувствуя, что может последовать за тревожно вскипавшим в прихожей звонком, она долго колебалась: брать или не брать трубку. Но телефон продолжал верещать. Решение так и не находилось… а деньги были необходимы как пища после длительного проживания на необитаемом острове.

– Да, – тихо произнесла она.

Молодой решительный мужской голос проговорил в трубке:

– Это Алексей. Я по поручению Татьяны. Ваша ситуация мне известна. Так что вы решили? Будем зарабатывать, или будем продолжать дальше существовать? Да – да! Или нет-нет! – чувствовалось, говоривший человек умеет заставить подчиняться себе.

Она всего на секунду задумалась, но то ли решение уже созрело, то ли само из неё выпорхнуло:

– Да…

– Не слышу? – громко переспросил уверенный голос. – Смелее.

– Да!

– Вот это другое дело, – одобрительно проговорил звонивший молодой человек. – Через час на площади у памятника Ленину тебя будет ждать такси, – он с подчёркнутой фамильярностью перешел с ней на «ты», – жёлтая «Волга» с зелёными шашечками. Подойдёшь и спросишь номер заказа, тридцать три, не забудь… тридцать три, если этот, смело садись. Об остальном я думаю, ты в курсе. Всё пока.

Продолжая по инерции осмысливать происходящее: стоит или не стоит связываться с новым для неё способом добывания денег, – Настя добиралась до площади, но билет на поезд судьбы от прежней остановки домашней девушки до уличной девицы уже лежал в кармане.

Возле памятника с толстыми каменными ногами, возвышавшегося на высоком постаменте в нечеловеческий рост, она сразу заметила жёлтую машину такси. Анастасия подошла и нагнулась к дверце, оголив под короткой курточкой ноги в ажурных колготках. В глубине души оставалась вера в чудо – вдруг всё сейчас изменится, найдутся хорошие добрые люди и просто так за то, что она такая правильная и хорошая девочка дадут ей необходимую сумму. Тогда не придётся испытывать неприятное чувство стыда, подступавшее ощетинившимся комком к горлу. Она спросила в приоткрытое окошко:

– Это заказ тридцать три?

Никакого чуда не произошло. Водитель – молодой парень в кожаной куртке, повернул голову и кивнул Насте, как старой знакомой. Он открыл для неё дверцу позади себя:

– Да, присаживайся.

Настя опустилась на мягкое сиденье. В машине рядом с ней уже находился смуглый мужчина лет тридцати – тридцати пяти, одетый во все тёмное, начиная с рубашки до чёрных лаковых туфель. Из-под концов брючин, умышленно задранных вверх, напоказ выглядывали белые носки, резко контрастные с остальным одеянием. От него пахло пролитым в большом количестве дорогим одеколоном. Он приветливо улыбнулся. Возле водителя сидел второй смуглый пассажир, который толкнул таксиста в бок:

– Паехали!

– Куда ехать? – оглянулся на него водитель.

– А гастыница «Масква».

Пока добирались до гостиницы, Настя, смотрела прямо перед собой на укатанную снежную дорогу. Тяжесть, давившая всё это время, ушла; но пришёл страх до дрожи в коленях. Клиенты откровенно её разглядывали. Один наблюдал в зеркало водителя, второй, что сидел рядом бросал на неё косые, озабоченные половой неудовлетворенностью взгляды. Она чувствовала себя лабораторным подлежащим жуткому эксперименту существом. Автомобиль остановился возле шестиэтажной старой гостиницы. Она с клиентами вошла внутрь. В вестибюле стояли деревянные круглые высокие бочонки с комнатными растениями: фикусами и пальмами. Широкие толстые листья висели на стволах без обычной в таких случаях пыли. Её повели вверх по протёртой частыми подъёмами ковровой дорожке, кажется кое-где подгрызенной мышами. При входе на этаж она поймала на себе любопытный изучающий взгляд дежурной. Ей ничего не оставалось, как сделать непроницаемую маску принцессы, претендующей на королевский престол и с независимым видом пройти вперёд. Один из сопровождавших мужчин склонился над столом черноволосой тёти и, улыбаясь, начал негромкий разговор, состоявший из одних комплиментов. Он опустил голову ниже и что-то сунул той в руку. Женщина лукаво, будто готовая сама идти с ним в номер вместо Насти, взглянула в считавшие точно также, судя по их выражению, глаза мужчины и кивнула в сторону длинного узкого коридора: