Сонетик Вы далеки, как прошлогодний снег, как тихий дождь в жарой звенящий вечер. Отложенная в будущее встреча останется несбывшейся навек. Мы пережили самоих себя, не став друг другу главным и последним событием. Придуманные бредни неслись сквозь нас, терзая и губя. Всё хорошо. Всё кончилось уже. И новый неразменянный сюжет сулит начало жизни окончанья. Тих и спокоен вечер. Бога нет. Он знает цену неразумных тщет слепого и конечного отчаянья. Звонок Если верить телефону, то звонит Егор Катугин, только голоса Егора что-то я не узнаю. У Егора бас примерный, мы его за это любим, здесь же – ангельская песня, допустимая в раю. «Здравствуй, – говорит мне песня. – Это я, Смирнова Белла. Помнишь, мы на третьем курсе целовались во дворе?» Как не помнить, было дело. Было дело, было дело, было дело, было дело, было дело в октябре. В октябре мы целовались, биохимию не сдали, и историю не сдали, и ещё чего-то там. Потому что улетали в неизведанные дали, там витали в райских кущах, или проще – по кустам. А с кустов спадали листья, обнажая суть явлений, и не только суть явлений, но и нежные соски. Каждый день дарил нам столько всевозможных откровений, что смолчать тут было можно, лишь зажав язык в тиски. А язык не зажимался, потому что не бывает, что когда кого-то любишь, ты ему не говоришь, что всего его ты любишь или всю её ты любишь. И пусть мир к чертям летает, если просто рядом спишь. Просыпались, просыпали биохимию всё ту же, и историю опять же, и шатались по кино. Только петелька сжималась этим временем всё туже, и в бокале выдыхалось золотистое вино. И в зачётах разных химий под декабрьской порошей что-то где-то потерялось – невозможно, навсегда. Потому что вдруг услышать: «Ты прости меня, хороший, ты был очень-очень нужным…» Ну, вы поняли всё, да? Наступал январь свинцовый, уходил февраль тоскливый, и лишь в марте, только в марте стало можно вдруг дышать. И Катугин отряхнулся, стал привычным и ленивым: сколько можно у соседей остры ножики держать? А потом всё стало проще, жизнь тянулась незаметно, без особых потрясений и каких-то страшных бед. Это трубка телефона, это не Егор, конкретно. Это просто райский голос… «Извини, не помню. Нет». Скрепочка Пока на амвоне дворцового храма шуты извивались смешно и нелепо, в башке короля колотилось упрямо: «Духовная скрепа, духовная скрепа». И вроде бы всё, как и прежде, толково — колышется рожь, умножается репа. А вот на душе отчего-то хуёво, там где-то зудится духовная скрепа. В народе какая-то злобность во взгляде, толчётся в безверье он глупо и слепо. Придворные – суки, в правительстве – бляди. Единственный выход – духовная скрепа. Духовник кивнул, выражая прискорбность, зять выпил за тему поллитру с прицепом: «Король, ну их на, сунь им в жопу соборность и выверни матку духовною скрепой». Бездельники, эмо, фейсбук, экстремисты, певцы безобразья от рока до рэпа, тусня, бандерлоги и иеговисты — по каждому плачет духовная скрепа. И скрепа проснулась. Поправив завивку, она поднялась, величаво-свирепа, зевнула – и ёбнула всем по загривку. Она была строгой, духовная скрепа. Король рассуждал с бутылём «Цинандали», камин разжигая наколотой щепой: «Ништяк козью морду мы им показали? Запомнят надолго. Не правда ли, скрепа?» Бурьян. Колокольни. Казаки. Дружины. Значок ГТО. Православье. Вертепы. Герои труда. Справа бронемашина. На флаге рейхстага – духовная скрепа… Я был в этом городе. Вечером снежным стоял он без шуток, без мата, без света. Рекламой отелей встречали приезжих мертвецкие склепы, мертвецкие склепы. Ожог Бог-курильщик затягивается папиросой перед тем, как выдохнуть облака, что ложатся чуть ниже речных утёсов и слегка качаются. Лишь слегка. Запах дыма таёжного – запах Бога, благодатный жар на краю земли. Так сжигается бережно то немногое, что сберечь по глупости не смогли. Выгорают лиственницы и болота, сухостой и редкие солонцы. Это просто такая работа — по живому резать: Бог – публицист. Докурив, вниз бросая святой окурочек, насылая народишку глад и мор, он не в гневе, он строго и мрачно будничен, как заштатный в районном суде прокурор. «Как? За что?» Не трудись познанием неизвестного. Просто знай, что сгорает безудержно в этом пламени то, что ад. Но и то, что рай. А под вечер, когда уже выжжено лишнее, дождик брызнет, последний пожар поправ. Бог – курильщик. Он возится с фотовспышкою. И плевать ему на минздрав. |
