Вопросник Был бы клоуном, было бы проще получать каждый раз по носу. Тут же водку пьёшь еженощно, задавая себе вопросы. Ты какого, простите, хера ждёшь, что всё обернётся прошлым? Ври себе, но и знай же меру: ничего уже нет хорошего. Вот зачем ты опять повёлся на намёк, что не всё потеряно? Сколько было таких же вёсен — тех, расстреливающих доверие? Там, напротив, живётся скушно, там всегда и бездонно правы. Ты не понял, что ты игрушка? Мальчик для битья и забавы. Это с Крымом всё очень просто: раз – и радость у всех с лихвою. У тебя ещё есть вопросы? Зря. Мы можем прийти с конвоем. А зачем же? За что? Не важно. Там не спрашивают, там всё просто. Ты пустая деталь пейзажа, аппендектовидный отросток. Ты в расчёт не берёшься вовсе, зря не тешь себя искушеньем. У тебя ещё есть вопросы? Нет. Но нет уже и спасенья. # # # Когда зелёным и тревожным покроется весенний лес, ты выйдешь в двери осторожно, чтоб достучаться до небес. Ты станешь бить во все пределы, звенеть ключами и вопить. А никому не будет дела. И пить. Осталось только пить. Папироска Угости, братишка, папиросой сладкой — мой кисет пустой уже давно. В госпитале, помню, бился в лихорадке, а курить хотелось всё равно. Вот спасибо. Чиркни – мне-то несподручно. А богатый у тебя «Казбек». Я был раньше тоже как пила – двуручный, а теперь из гвардии калек. Ничего, прорвёмся. Не в окопах, верно? Сам-то где, летёха, воевал? Третий Украинский, в роте инженерной? То редуктор, то, блядь, коленвал? Ладно, слава богу, третий год мы дома, третий год, как кончилась война. Расскажу тебе, товарищ незнакомый, как приснилась мне моя страна. Будущее, в общем, год какой, не знаю, но лет тридцать вроде как прошло. Веришь, до сих пор там наш товарищ Сталин истребляет мировое зло. Сам его не видел, только на портретах как живой и даже не старик. Музыка в квартирах – чисто оперетта. Как сказал однажды мой комбриг… Ладно, это после. Слышь-ко, а машины! «Студебеккер» рядом не стоял. Если бы ты видел, что там в магазинах, то на раз и пить бы завязал. Все кругом гвардейцы, даже пионеры — как так это вышло, не скажу. Пусть теперь завидуют псы-миллионеры Запада такому виражу Родины советской, что сумела сказкой стать, негнущимся гвоздём. И там, веришь, новый молодец кавказский, как я понял, быть готов вождём. Ну, американцы нам враги, хоть тресни, те ещё союзнички, ага. В будущем, ты знаешь, вновь они воскресли в образе привычного врага. Давят на Россию, прямо как сегодня, прямо как и не прошли года. И Европа эта, мировая сводня, шурудит, не ведая стыда. Люди, как и нынче, в том далёком годе сталинским традициям верны. Правда, вот не понял: с Украиной вроде мы там в состоянии войны. Как-то непонятно, будто с перепою — век такому в жизни не бывать… Мало ль что приснится, дело-то такое — сон же ведь, едрёну твою мать. В общем, не напрасно мы три года с лишком защищали родную страну. Что, уже выходишь? Будь здоров, братишка. Папироску дай еще одну. Эпитафное
Вы сдохнете. Ах, вы оскорблены? Ну хорошо, не сдохнете – помрёте. В постели, под печальный свет луны, или на встречной, врезавшись в «тойоту». Не важно. Мне до вас и дела нет. Я это к слову – в общем, беспричинно. Презрев сегодня промискуитет, задумался случайно о кончине. Своей, конечно, хрена ль ваша мне? Так вот, я сдохну рано или поздно. (Тут надо бы о порванной струне, о том, что захлебнутся криком звёзды и прочую фальшивую фигню, но лень, и скучно, и бесперспективно). И лишь последних несколько минут заставят обернуться объективно. Ну, что? Да ничего, такую жизнь не принято описывать в романах. Ага, давай ширей карман держи, что вдруг найдётся хроникёр гуманный, биограф твой, посмертный милый друг, исследователь бытия поэта. Который понапишет много букв о том, как приключалось то и это. Как ты пришёл к вершинам мастерства, как жил, любил и тяжело работал… Увы, судьба жестока и черства, ей похую твои гомозиготы. Уж лучше сам, покуда полон сил, покуда не лежу на смертном ложе. Ну да, я, в общем, милым в детстве был, что о себе сказать здесь всякий может. Потом, конечно, стало похужей, но и не так чтоб стал исчадьем ада. (Тут запросилась рифма «Фаберже», а вслед за ней к чему-то и «помада»). Умел любить, умел и предавать. Был на войне не шибко знаменитой. Залазил к разным женщинам в кровать, мог в одного приговорить пол-литра. Чего-то там придумывал в башке, чего-то даже где-то воплощалось. Бывало, что и нос был в табаке, бывало, и рубля не оставалось. Тщеславием излишним не страдал, зато страдал излишне по химерам. Когда за мной приедет катафалк, то в воздухе слегка запахнет серой. Не оттого, что близок к сатане — с «Техуглерода» ветерок повеет… Страна не пожалеет обо мне. Лишь графоманы строй сомкнут теснее. |
