– Мне кажется, Рос и его пригласит, – успокаивающе ответил Чешир. – Так что об этом можешь больше не думать. Подумай лучше, что тебе одеть.

В тот вечер Рос действительно пригласил к себе и дедушку Элин – Владимира. Девушка очень ему понравилась, но он понимал, что дедушка не отпустит свою несовершеннолетнюю внучку одну к четырем взрослым парням. К тому же, Владимир со всеми своими холстами и красками сразу же показался ему человеком более, чем просто интересным. И в этом Рос не прогадал. Как не прогадал и с Элин. Их отношения развивались нежно и невинно, они прорастали в доселе пустынных душах алыми цветами любви. И эти цветы для обоих были так долгожданны и так желанны.

Они с Элин встречались с октября. Это был первый парень девушки, и почему-то дедушку не пугало то, что тот старше ее на четыре года. Конечно, он провел с ним беседу по поводу того, что недопустимо по отношению к его несовершеннолетней внучке, по крайней мере, пока она не окончит школу. Владимиру было уже шестьдесят четыре, но регулярными тренировками он сохранил крепкое здоровое тело, поэтому не сомневался, что сможет произвести устрашающее впечатление на парня. Впрочем, Рос ему нравился. Целеустремленный и уверенный в себе, он сумел открыть собственную танцевальную школу, как только получил диплом бакалавра по хореографии.

– Разве ты не хотел бы продолжить обучение? – как-то поинтересовался у него Владимир, который в свое время получил два высших образования – по языку и литературе и по истории.

– Да разве же это важно, сколько у меня будет дипломов и что на них написано? – ответил на это парень. – Важно то, что я могу и хочу делать.

Владимир счел такой ответ неопровержимым. Вместе с внучкой он часто приходил на выступления Роса и его учеников. Их танцы были действительно восхитительными. Позже они с Росом стали сотрудничать – Владимир написал серию картин о жизни танцоров.

– Хочу переплюнуть Дега, – шутил он.

– С такими моделями, как мы, успех Вам обеспечен, – подыгрывал ему Рос.

Но, не смотря на все шутки, картины были куплены по цене втрое большей, чем просил за них Владимир, одним частным коллекционером, который, как оказалось, тосковал по собственной танцевальной юности.

«Этого хватит на обучение Элин в любом вузе, какой бы она не выбрала», – первым делом пришло в голову Владимиру после успешной сделки.

Его всегда преследовал страх, что он не сможет как следует позаботиться о внучке. Кроме того, он уже давно был немолод, и, хоть на здоровье особо не жаловался, опасался, что внезапная тяжелая болезнь или слишком ранняя смерть помешают ему вырастить Элин. Мысль о том, что это беззащитное юное создание окажется в интернате, пугала его больше всего на свете. Поэтому после сверхудачной продажи картин с танцорами, Владимир наконец обрел желанное спокойствие – его внучка была обеспечена на несколько лет вперед, кроме того, она уже заканчивала школу, и у нее появился парень. Самый лучший для самой лучшей.

Можно ли вырасти нормальной девушкой в такой аномальной среде, которая называлась жизнью Лальен? Если бы кто-то спросил об этом саму Лальен, она, безусловно, тут же парировала бы десятком вопросов на единственный, заданный ей:

«А вы уверены в адекватности того, кто устанавливал границы нормальности? Кто это вообще такой? Может, назовете его имя? Или покажете портрет? Нет-нет, мы ведь не о нарушении закона говорим. Я всегда оставалась законопослушной гражданкой, как в своем государстве, так и в других. Но вы ведь буквально обвиняете меня в ненормальности! Что? Не обвиняете? Теперь отказываетесь от собственных слов? Да с чего вы ко мне вообще прикопались? Я веду себя не так, как большинство моих сверстников? Но все ведь не могут быть одинаковыми! К тому же, уверена, если вы хорошо покопаетесь, то найдете в мире еще сотни тысяч таких же „ненормальных“, как я».

Да, она любила держаться за эту мысль, мысль о том, что вовсе не одна такая со своими тараканами и не ей одной пришлось пережить такие эпизоды, в процессе съемки которых эти самые тараканы и заводятся в голове.

Лали (так ласково называла ее мама) родилась и выросла в Париже. Не просто в Париже – в Пасси, одном из наиболее роскошных округов города. Ее отец, месье Кевар, владел несколькими винодельнями на юге Франции и маленьким скромным заводиком по производству шерстяной пряжи. Мать, мадам Кевар, в девичестве Ронинова, как и все женщины в ее роду, никогда нигде не работала (хотя родить и вырастить ребенка – тоже ведь работа) и ничем не владела, за исключением нескольких пакетов акций и пары швейцарских счетов, переданных ей по наследству. Ронинова осталась единственной из некогда многочисленного аристократического рода, сильно потрепанного «красной чумой» в начале ХХ века и чудом спасшего хоть малую часть себя выездом во Францию.

Да, родители Лали были богаты, здоровы и прекрасны – их внешность соединяла в себе все лучшие генетические комбинации западной и восточной Европы. Поэтому девочка должна была стать одним из счастливейших детей на этой планете. К тому же, месье и мадам Кевар оба страстно желали рождения дочери, нарушая привычную тягу к сыновьям, которая обычно особенно остро проявляется у мужчин. С рождением Лали их семья, и без того не склонная к печали, взлетела на самое седьмое небо. Где продержалась целых пять лет. После чего пушистые розовые облака под ними начали таять и все трое рухнули на твердую, холодную землю, лишенную сочувствия к своим беспечным чадам, которые вздумали изменять ей с небесами.

Через пять лет после рождения дочери, месье и мадам Кевар решились произвести на свет еще одного ребенка. Начало новой жизни было успешно заложено, но, как оказалось, это было начало не жизни, а смерти. Мадам Кевар, совсем еще молодая и, казалось бы, полная сил, покинула этот мир на третьем месяце беременности. Горе месье Кевара было так сильно, что, наверное, свело бы его с ума, если бы не Лали. Несмотря на свой юный возраст, девочка отлично сознавала все происходящее. Она знала, у нее больше не будет ни сестрички, ни братика, ни мамы. Но дух ее был крепок и Лали не сломила эта утрата. Единственное, чего боялась девочка – потерять еще и отца. Поэтому твердо решила сделать для его спасения все, что она могла сделать в свои пять с небольшим лет. Прежде всего, Лали стала чаще обнимать его и напоминать, что он – все, что у нее осталось, а она – все, что осталось у него. Конечно же, месье Кевар и так это понимал, но из крохотных розовых уст дочери слова звучали как-то по-особенному и как-то сильнее врезались в сердце. И он вознамерился посвятить всего себя и все свое время Лали. Он хотел видеть в ней продолжение его жены, хотел, чтобы она выросла ее новой версией. Вот только этого никак не могло произойти – с момента своего рождения Лали была похожа исключительно на своего отца: такие же красновато-рыжие волосы, высокий лоб, полные губы, золотисто-медовые глаза и молочно-белая кожа. Ничего общего с мадам Кевар, на безукоризненно-пропорциональном лице которой, обрамленном каштановыми волосами, живым космическим огнем горели чистейшие голубые глаза.

Со временем месье Кевар, не без ужаса, начал узнавать себя еще и в характере дочери. Периоды абсолютной прилежности и усидчивости неожиданно сменялись всплесками восстания против всех установленных правил и эксцентричными выходками, после чего снова наступал этап затишья, только депрессивного такого затишья. Месье Кевар очень хорошо помнил, что с раннего детства был точно таким же. Уравновешенным, ответственным и благонадежным человеком он стал только после встречи со своей женой. Не после первой же, конечно, встречи, но после длительного благотворного воздействия ее светлой натуры на него, вечно бегущего от собственных демонов.

– Кто бы мог подумать, что демоны передаются по наследству, – сказал он дочери, когда после двухнедельного побега в ее тринадцать лет, она силой была водворена обратно, в семейное гнездо.