Север был членом Приречного общества. Он был недоволен однообразием своей жизни. Когда его спускали с цепи, что бывало раза три-четыре в неделю, он неизменно бежал в кафе «Аромат», где тратил два рыка на ополоски, пиво и закуску, а также играл в карты. Единственным его приятелем был Ёшка, но того он видел редко и в том же кафе «Аромат». В гости же к Северу Ёшка прибегал всего один раз, давным-давно, чтобы занять десять рык, тогда-то Север и узнал, что Ёшка, оказывается, его приятель. Позже они сошлись ближе в кафе «Аромат», где Ёшка бывал напарником Севера в игре. Северу казалось, что Ёшка, не будучи цепным псом, живёт жизнью особенной, отличной от его, Севера, скучной цепной жизни, и не судил Ёшку строго за то, что тот проявлял к нему интерес только тогда, когда тому нужны были деньги.

Поэтому утром 6 января Север весьма удивился, увидев бегущего, к его калитке по расчищенной среди сугробов тропинке рыжего Ёшку.

– Здорово, дружище, – как ни в чём ни бывало, сказал Ёшка, вбегая во двор. Манера держаться у Ёшки была такова, что в каждый двор он входил, как в свой собственный. Вбежав в неширокий, тщательно очищенный от снега двор Севера, он обежал вокруг него, едва не зацепляясь боком за поленницу, и сел перед конурой Севера. Здесь взгляд Ёшки упал на разложенные на снегу свежие газеты.

– Во, – сказал он, – а я ещё не читал.

И Ёшка углубился в чтение первой полосы «Вечернего перелая».

– Ну, здорово, здорово, – обрадовано говорил между тем Север, переминаясь с ноги на ногу. С появлением рыжего свободного от сидения на цепи Ёшки серая скука, концентрация которой по утрам бывала наибольшей, моментально рассеялась. Север вытащил из самого низа поленницы полено, сунул в поленницу лапу и достал за горлышко бутылочку ароматизированных ополосков. После этого, глянув на углубившегося в чтение «Вечернего перелая» Ёшку, он вытащил из-под конуры две разные стопки, выброшенные в своё время на помойку хозяевами Севера. Услышав журчание разливаемых ополосков, Ёшка оторвался от газеты.

– У тебя даже ополоски есть, прекрасно, – сказал Ёшка, как будто это было чем-то необычным (между тем Север был уже пятым, кого он посетил в это утро, и третьим, у которого он пил такие точно ополоски). – Как жизнь-то? – С этими словами Ёшка выпил из своей стопки с розовым ободком.

– Да вот всё скучаю, – застенчиво улыбаясь и глядя на гостя, сказал Север.

– Сегодня создаются благоприятные условия для рассеивания твоей скуки, – сказал Ёшка и, официально посмотрев в глаза Севера, сказал:

– 6 января 1974 года, то есть сегодня, в 23.00 в Голубниках в устье Пакостного ручья будет иметь место собрание общества.

Север не знал, где течёт Пакостный ручей, и в Голубниках тоже не был ни разу (об их существовании он, правда, слышал в кафе «Аромат»), но сознаться в своей неосведомлённости не захотел.

«Побегу вместе с Диком», – подумал он.

– Значит, всё сидишь, – сказал Ёшка, вставая с твёрдого утоптанного снега и дёргая боками от холода. – Ну-ну. Сидишь за забором, на цепи – не убьют. Это уж 100 процентов. А в меня вот уже стреляли, – добавил он с плохо скрываемой гордостью. На морде Севера отразилось такое изумление, что Ёшка почувствовал себя вовсе героем и рассказал Северу о покушении на его жизнь. Он рассказывал эту историю пятый раз в это утро и, естественно, добавлял много вранья. На протяжении рассказа вдалеке, словно подтверждая слова Ёшки, щёлкнул сухой выстрел.

– Короче, в 23.00 у Пакостного ручья, – сказал Ёшка, резко отряхиваясь. – Я пошёл. Мне некогда. До ночи.

Оставив Севера раздумывать над рассказом, восхищаться и завидовать, Ёшка выбежал на укатанную центральную улицу. Здесь он с неудовольствием заметил, что не испытывает больше того безмятежного расположения духа, с каким проснулся сегодня утром.

День был опять такой же солнечный и морозный, небо такое же ярко-лазурное. Ёшка выбежал к старому кладбищу. На этом кладбище, в черте посёлка, люди давным-давно никого не хоронили. Сейчас оно было завалено никем не убираемым снегом, испещрённым птичьими следами. Из сугробов торчали облезлые могильные ограды и чёрные кривые кресты. Внутрь кладбища вела, петляя, кошачья тропинка.

За кладбищем был стадион. Внимание Ёшки привлекла серо-зелёная грузовая машина, стоявшая посреди стадиона. Около кузова виднелись два человека. Ёшка остановился и присмотрелся. Люди держали за передние и задние лапы собачий труп. Смерть, наверно, настигла безвестную собаку тут же. Мгновение – и труп оказался в кузове. Ёшку передёрнуло, и он поспешно отошёл за растущую между дорогой и оградой кладбища старую серую ель. Люди влезли в грузовик, он развернулся и уехал. Облава, значит, шла своим ходом. Ёшка вышел из укрытия, быстро пересёк стадион и в два прыжка добрался до своего дома.

«Вроде, всех оповестил, – подумал он, вбегая во двор. – Буран – шестерых и я – пятерых: Шарика, Запоя, Айду, Налёта, Севера. А Буран – Дика, Джека, Тузика, Мухтара, Линду и Тайгу. Всего-то у нас 13 членов в обществе: 10 псов и 3 собаки».

У своей конуры Ёшка увидел сидящего пса.

– Рольф, это ты? – сказал Ёшка, приближаясь, и услышал знакомый глухой трескучий голос Рольфа:

– Здорово, Ёшка. Я тебя уже полчаса жду.

На Рольфа было жалко и страшно смотреть. Он настолько отощал, что даже сквозь шерсть были видны рёбра. Сама шерсть, когда-то каштанового цвета, топорщилась и висела клочьями и комками. На голове ниже левого уха сбоку видна была глубокая, кое-как затянувшаяся и засохшая рана. Кроме того, на морде Рольфа было ещё несколько старых и новых ссадин; кусочек верхней губы был вырван, и было видно, что зуба под губой тоже нет. Лапы были все в ссадинах, а на левой был сорван шестой прибылой палец. Лапы Рольфа дрожали не столько от похмелья, сколько от слабости.

Ёшка разглядывал Рольфа. Рольф был очень слаб и к тому же простужен.

– Как ты изменился за три дня, – сказал Ёшка. – Бросал бы ты лучше пить. Это уж вовсе ни к чему.

– Да я всё… Я ведь никогда, а тут… – начал оправдываться Рольф. – Больше не буду, а то, наверно, помру. Я ведь вчера к тебе приходил?

– Ну да, – сказал Ёшка. – Ты был уже как сумасшедший. Я тебя отвёл в «Уют».

Ёшка вспомнил странные слова Рольфа про Сириус и про необитаемый остров и вздрогнул.

– Да-да, помню что-то, – сказал Рольф. Он сморщился. Лапы его дрожали и подёргивались. – Как я тебе благодарен, Ёшка. Я б помер, наверно. Как плоха моя жизнь, но жить хочется невероятно…

– Не за что… – сказал Ёшка. – Ты лучше объясни, что ты там вчера говорил про Сириус и про необитаемый остров?

– Я? – спросил Рольф глухо. Он с трудом воспринимал слова Ёшки и временами морщился от боли. – Я ничего не говорил. Что бы я там говорил про Сириус? Это такая звезда. А про остров я вообще ничего не знаю. Что за остров? Я такого не мог говорить…

– Ёга, как всё болит невыносимо, – сказал он через минуту. – И шкура, и все потроха, дьявол их побери.

– Сейчас, – сказал Ёшка. – Иди-ка сюда.

Вместе с Рольфом они влезли под крыльцо. Ёшка достал из тайника аптечку. Рольф жевал таблетки, безучастно глядя в угол, а Ёшка тем временем промывал перекисью водорода его раны. Закончил он свои манипуляции тем, что перебинтовал Рольфу голову.

– Фу ты, как здорово, – впервые слабо улыбнулся Рольф. – Вот спасибо тебе, Ёшка.

– Знаешь что? – вдруг пришло в голову Ёшке. – Приходи сегодня в пол-одиннадцатого ко мне. Пойдём на собрание нашего Приречного общества. Я предложу, и тебя примем в общество. Будешь получать небольшое пособие.

– А так возможно? – спросил Рольф. – Я же бездомный.

– Всё будет нормально, – сказал Ёшка.

Голубниками назывался правый берег реки ниже посёлка Л.

Откуда пошло название, неизвестно. Может быть, когда-то здесь было одноимённое село. По крайней мере, сейчас никаких следов от него не осталось. Ближайшая деревня на правом берегу находилась в двух километрах ниже по течению, и называлась она Гнильник.