Ёшка и Буран скатились вниз по обледеневшей лестнице. В кафе было очень тепло. Оно представляло собой довольно большую комнату, заставленную низкими, специально для собак, столиками. Здесь же был такой же прилавок, за которым сидел хозяин «Аромата» Вулкан Завоев. Вечерами в кафе было не протолкнуться. Сейчас же лишь за одним из столиков сидело шесть незнакомых Ёшке и Бурану псов, которые ели дешёвые кости по 15 рик порция и пили ополоски.

Примечание. Здесь надо сказать по поводу ополосков и собачьей денежной системы, которая в посёлке Л. была такой же, как и во всех городах и посёлках, где жили собаки. Ополоски – традиционный собачий слабоалкогольный напиток, не имеющий аналогов у людей. Рик – мелкая разменная монета. 100 рик = 1 рыку.

– Здравствуй, Вулкан, – сказал Буран. – Что это у тебя за публика?

– А это «крестовая шестёрка», – сказал Вулкан. – Приехали на свою беду рано утром, и теперь фиг куда уедут, как в западню попали.

– Дай нам хрящиков за 80 рик, полкило, и две бутылки ополосков, – сказал Ёшка., бросая Вулкану мятые рыки. – Буран, что ты теперь куришь? Ах, ты ведь вовсе не куришь и никогда не курил. Ну, дай мне тогда пачку «Альмы». Да, за рык пятьдесят.

– Молод ты, Ёга, и глуп, – сказал Буран. – На кой они тебе? Ты ведь тоже не куришь.

– А вон ребят угостим, – сказал Ёшка.

Члены «крестовой шестёрки» охотно раздвинулись, и Ёшка вывалил на стол хрящики.

– Здорово, ребята, – сказал он. – Как жизнь-то? Угощайтесь.

– Здорово, – охотно отвечали бездомные псы, все как на подбор тощие, одинакового окраса по причине того, что шерсть их была очень грязная, и измученные от долгих странствий на товарных платформах и в тамбурах, а также в аккумуляторных ящиках под вагонами. От псов исходил неуютный, застарелый запах угольных брикетов, которыми отапливаются вагоны.

– Рем, – представился один из них, – вожак. А это – Рольф, Тузик, Рекс, Арто и Жек. Поганая жизнь, ни черта нет, да ещё морозы эти, и облава. А вы здешние?

– Буран Кошкогонялов, Предводитель Приречного общества, – сказал Ёшка, указывая на Бурана. – А я – первый заместитель, Йог Мокроступов.

– И последний, – сказал Буран. – Как же вас угораздило, попасть сюда прямо под облаву?

– Хорошо вам, у вас дом есть… А нам с самого начала не везёт, – простуженным голосом сказал Рем. – Замотались ездить. Мороз такой. Вот и выскочили наугад. А вообще, не здесь, так где-нибудь ещё, какая к чёрту разница. Наше дело пропащее. Нас ведь семь было: «крестовая семёрка». Один замёрз на днях и упал под колёса.

– Где тут у вас самая дешёвая ночлежка? – спросил Рольф, раздражаясь на упавшего духом вожака.

– У нас тут одна самая дешёвая и всего одна, – сказал Буран, – «Уют», это полтора километра отсюда, в Томатных лесах.

– Представляю, что там за уют, – усмехнулся Рекс, – впрочем, нам всё равно.

– Ну конечно, блох мельче, чем с грецкий орех, там нету, зато дёшево: 12 рик за сутки, – сказал Ёшка. Члены «шестёрки» переглянулись.

– Такой дешёвки нам хватит на сутки, – опять вздыхая, сказал Рем.

– Ты уже надоел своим нытьём! – Рольф вдруг ударил лапой по столу, отчего купленные Ёшкой хрящики посыпались на пол, и Арто бросился собирать их в кулёк. Дремавший доселе Вулкан поднял голову. – Ноешь ещё с самого Рыбинска, когда тебе дали кирпичом по спине. Лучше б тебе там въехали по голове! Если бы ты не скулил, мы вышли бы в Бежецке, и Дунай не замёрз бы в ящике. А когда он замёрз, от тебя вообще жизни не стало. Если ты будешь скулить ещё, я тебя убью этой вот бутылкой! – крикнул он напоследок.

– Фу, какая ерунда, – сказал Ёшка, начав эту фразу ещё тогда, когда Рольф говорил «убью». – «Убью бутылкой» – это несерьёзно звучит. А во-вторых, она стоит 12 рик, а это как раз заплатить за одно место в ночлежке… В-третьих, вам повезло, что вы сейчас встретили нас с Бураном, и я могу предложить вам прекрасный подвал, тепло, сухо и бесплатно.

– Было бы хорошо, – сказал успокоившийся Рольф, – а то я усну сейчас.

– Пошли, что ли, – сказал Ёшка, – а то мне тоже пора, на обед.

– Куда ты их ведёшь? – подозрительно спросил Буран.

– В одно место, – сказал Ёшка. – Я к тебе зайду завтра утром.

На следующее утро Ёшка проснулся на полчаса раньше обычного. Он лежал на нагретом деревянном полу под столом.

Ёшка вздохнул, затрещал суставами и, представив, какой мороз на улице, свернулся клубком, тяжело ударив хвостом по полу.

Вчера он пришёл домой очень рано – в девять часов, и за ночь вышел только один раз: в полтретьего его, как говорил хозяин, «сгребло» – он разбудил хозяина скулением, выскочил в коридор, гулко залаял (брёх резонировал от цинковых корыт, висевших на стенах). Затем постоял неподвижно, глядя в ночь, освещённую газовыми фонарями, после чего со страшным лаем пронёсся один раз вокруг хозяйского огорода, вернулся, снова разбудив хозяина резонирующим тявканьем, залез под тёплый стол и мертвецки уснул.

Сейчас было уже утро, такое же, как вчера, в комнате было светло, и Ёшка, наконец собравшись с духом, вышел на улицу.

Небо было такое же ослепительно голубое, и блеск огромных сугробов так же, как вчера, резал Ёшке глаза.

Заходить в огород читать газеты сегодня Ёшке было лень, и он сразу побежал дальше, но не к Бурану, а в центр посёлка.

«Сбегаю к „крестовой шестёрке“, как у них дела», – подумал Ёшка. Вчера он отвёл шестерых псов в действительно хороший подвал нового двухэтажного кирпичного жилого дома.

«Ах, облава же, – вспомнил Ёшка. – Чепуха какая. В такое утро – и облава».

Всё-таки он свернул с широкой центральной улицы и побежал дворами.

Ёшка любил дворы и тонко чувствовал их жизнь. Обычно здесь всегда околачивались собаки, три четверти которых были Ёшкины хорошие знакомые и одна четверть – не очень. Сейчас не было никаких.

Ёшка засмотрелся на переливающиеся снежные икры и, резко остановившись, оглушительно чихнул, подняв столб снежной пыли. Опомнившись от сладостного ощущения, он хотел продолжить бег (оставалось немного), но задержался на месте.

В снегу лежал пёс. Очевидно, убили его совсем недавно – пса даже не припорошило снежной пылью. Он был явно мёртв – живой пёс не мог лежать в заведомо неудобной позе, подвернув под себя правую лапу, отставив левую и запрокинув голову.

Ёшку словно током тряхнуло.

– Рем, – сказал он, зачем-то трогая пса.

Это действительно был Рем, вожак «крестовой семёрки».

Ёшка перевернул пса. Поджатая лапа так и осталась поджатой. Тело пса скрутила каменная судорога. Около подмышки между рёбрами и когда-то белой, побуревшей от вагонной угольной пыли шерсти темнело большое кроваво-бурое пятно.

– Рем… – хотел что-то сказать Ёшка.

Выстрел хлестнул по торчащим из-под снега веткам сирени. Он неожиданности и испуга Ёшка подпрыгнул, щёлкнув зубами и развернувшись на месте. Между поленниц он увидел двух людей с охотничьими ружьями. Один из них, только что промазавший по Ёшке, перезаряжал ружьё, второй как раз поднимал ствол, целясь Ёшке прямо в лоб. Увидев вместо ружья одно чёрное отверстие ствола, Ёшка зачем-то машинально посмотрел на висевший на груди алюминиевый номерок.

Громко и жалобно взвыв, Ёшка отпрыгнул далеко в куст сирени, поранившись ветками, перевернулся в снегу и, не слыша грома второго выстрела, бросился бежать прямо по середине центральной улицы.

Ёшка достиг своего дома, ни жив, ни мёртв. На двери висел замок – хозяев не было. Ёшка спустился вниз по лестнице – каждый шаг назад давался с великим трудом – и через несколько секунд он уже был под крыльцом, под защитой бревенчатой стены. Здесь его никто из людей не мог бы обнаружить и достать.

Ёшка уселся на ледяные битые кирпичи (под крыльцом было довольно светло от щелей в полу) и трясущимися лапами развернул только что выдернутые им из конуры непрочитанные утром газеты.