– Вот так и ездим, – с укором сказала Женя.

Колея стала глубже, блеснула среди кустов речка, и открылась на небольшом взгорке живописная деревня, украшенная гигантскими ветлами. Среди новых домов и красно-кирпичных теремов, воздвигнутых закарпатскими хлопцами, домик Жениной бабушки выглядел неважнецки, то есть убого. Но внутри оказался большим и светлым. Наверное, из-за веселеньких ситцевых занавесок на двух оконцах. Посреди комнаты на некрашеном полу, застланном домотканными дорожками, красовался стол, накрытый льняной скатертью с едва заметной выделкой. Его точеные ножки были надежны и уютны. На столе – традиционный, но слишком роскошный для скромного дома старинный серебряный самовар. Появилась бабушка. Евгении Анатольевне Крекшиной лет уже было не мало, скорее много, но все еще была видна стать, и улыбалась она ослепительно, не стесняясь своих белых зубов.

– Бабушечка, извини, ради бога, раньше не получилось.

– Не извиняйся, я вижу, приятные молодые люди. Кто они?

– Если позволите. Мы познакомились с Женей в одиннадцатом часу. Ваша внучка приехала «разобраться» с моим дядей из-за того, что застряла у вас тут на машине.

– А при чем тут ваш дядя?

– Меня зовут Артем, – сказал он запоздало. – Мой дядя – глава местной администрации.

– Так это ваш дядя? – заинтересованно сказала Евгения Анатольевна. – У меня к нему тоже есть кое-какие вопросы. А дороги-то у нас практически никакой. Спасибо Коле Сапунову, помог Женечке, вытащил ее машину из грязи. Она забыла, как тут у нас после дождя, ведь всю ночь лил. Ну что, молодые люди, может быть, чаю? Тогда не поленитесь принести из колодца воды.

Артем поискал глазами ведра.

– Они на крыльце. Колодец – из калитки налево, в полукилометре отсюда, увидите.

– Артем, не пугайся. Он в три раза ближе, бабушка так шутит.

Самовар ловкие парни раскочегарили быстро. Из сарая принесли маленький стол и скамейки. Устроились в саду (кто же летом пьет чай в доме!). Женя успела переодеться. В широкой длинной юбке и в горошистой белой рубахе мужского покроя она выглядела опереточной крестьянкой.

– Артем и Сережа, – сказала она торжественно. – Это моя бабушка, Евгения Анатольевна Крекшина, в девичестве Иевлева, праправнучка героя Отечественной войны восемьсот двенадцатого года.

Артем и Сережа неуклюже поднялись, боясь толкнуть стол с самоваром. Артем поклонился и бережно поцеловал Евгении Анатольевне руку. Женя с удовольствием наблюдала, как просто он держится.

– Женечка, мне очень приятно, что у нас в гостях такие галантные молодые люди.

Пахло яблоками, гудели пчелы, тонко пилили кузнечики, Артем смотрел на Женю, и самый обычный летний день казался ему необыкновенным.

– Артем, посмотри, какой у нас сад.

– Ваш сад прекрасен.

– А вот тот газончик у нас недавно, мы с бабушкой подстригаем его каждую неделю.

– И газон у вас замечательный, а ваши соловьи, воробьи и пчелы – лучшие в мире.

Сережа улыбался. В его телефоне зазвучал турецкий марш.

– Артем Алексеевич, я поеду. Евгения Анатольевна, спасибо Вам за чай и варенье, и Вам, Женя. Мне было у вас хорошо.

– А как же ты поедешь?

– За мной Игорь едет.

– Артем, а ты? – спросила Женя.

– Женечка, мне стыдно признаться… Вот что у вас тут на небе?

– Луна.

– Вот. Именно из-за нее мне и нельзя ехать. Я, в некотором роде, лунатик.

– И что?

– Меня в такое время категорически нельзя никуда отпускать.

– Да-а? А почему?

– Чтобы я не сделал чего-нибудь такого. Мало ли чего может отмочить лунатик.

– Хорошо, Артем, я за тобой присмотрю, а ты старайся вести себя прилично. Может, пройдемся по деревне? Тут недалеко есть место, откуда видна речка, почти левитановский пейзаж.

Тропинка между старыми домами, крытыми серебряной щепой, вывела их на край покатого холма.

– Видишь? Артем, смотри вон туда.

– Туда не могу. Женя, ну какой пейзаж? Зачем смотреть туда, если ты здесь?

– Артем, я с детства не люблю, когда меня разглядывают.

– А я тебя и не разглядываю. Я тобой любуюсь.

– А ты разве не женат?

– Женат, у меня есть дочь Грунька, ей четыре года, и она знает песню…

– Одну?

– По-моему, да. «Среди долины ровныя». Поет как и положено – басом.

– Ты шутишь?

– Ты услышишь.

– Вряд ли.

– Все к тому идет, Женечка. Ты с ней споешься.

– Но я не пою басом.

– Женечка, посмотри на меня.

– Гляжу и вижу приятного на первый взгляд молодого человека, морочащего мне голову.

– А на второй?

– И на второй. Сам напросился, – извинительно сказала Женя. – Между прочим, я почти замужем.

– Как это – почти?

– Так. Я не совсем уверена в том, что мне это нужно.

– Растолкуй, не понимаю.

– Да чего тут понимать. Мой муж – папик.

– Кто?

– Папик – старый, богатый, иностранный муж.

– Ну и что? Ты ведь не совсем уверена в том, что это тебе нужно, и потом: моего отношения к тебе этот прискорбный факт не меняет.

– И со мной происходит что-то несуразное, – сказала Женя. Показала глазами на луну:

– Потому что она и на меня действует… Мне хочется плакать, каяться, просить у бога прощенья.

– За что?

– Меня всю трясет, я хочу тебя с того момента, когда мы сели на заднее сиденье. Вот, думай обо мне что хочешь.

Артем поцеловал ее закрытые глаза.

– Родная моя. Милая моя, когда я первый раз полетел на параплане, я ощущал себя ангелом. Это ни с чем не сравнимо. Когда ты рядом со мной, мне кажется, что я лечу и ты говоришь мне о чем-то совсем уж невероятном. Женя, ты плачешь?

– Да. Мне очень стыдно. Я банальнейшая дура…

Евгения Анатольевна, закрыв книжку Улицкой, посмотрела на фарфоровые (под гжель) часы, висевшие на стене, и прикинула, сколько надо прибавить к тому времени, которое они показывают, чтобы получилась полночь. Заглянула на кухню. Кухонные показывали одиннадцать. Елена Анатольевна вопросительно пожала плечами.

– А вот и мы, – сказала внучка, пропуская вперед Артема. – Бабуль, ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Конечно, а как же иначе.

– Именно так и объяснил свое отношение ко мне этот человек. И я его не стала в этом переубеждать.

– Мне, Женя, всегда нравилась твоя самостоятельность, но ты, надеюсь, поинтересовалась у Артема из вежливости, есть ли у него семья?

– Нет, он сам сказал, что у него есть жена и дочка Груня, которая поет басом.

– Вон как, – сказала Евгения Анатольевна и посмотрела в окно на красную полоску заката.

– Пойду, пожалуй, спать, – сказала она устало. – Знаете, в детстве я очень боялась конца света. «За грехи наши, – говорила мне няня, – Господь накажет нас концом света. Все живое помрет, а небо будет красным от последнего заката…» И каждый вечер, когда она укладывала меня спать, я ее спрашивала: «А завтра еще не конец света?» «Нет, не завтра. Перед концом мира Господь даст знак…»

– Бабуль, ты это к чему?

– Не знаю, закат, может быть…

Евгения Анатольевна ушла, а Женя потянула Артема за руку на чердак, где у слухового окошка ей с детства стелили «летнюю» постель – матрац, набитый сеном. Небо светилось.

– Артем, может, это передается по наследству? Я без тебя теперь жить не смогу. Так было с бабушкой. Она влюбилась в американца и три года была счастлива, она купалась в счастье…

– Это был твой дедушка?

– Да. Ему было пятьдесят лет, а бабушке двадцать два. Она была его переводчицей. Три. Три года счастья. Потом его отослали из Союза, у нее были какие-то серьезные проблемы, но никого больше она так и не полюбила.

– Она была, наверное, в молодости красивой.

– Еще какой. Я тебе покажу ее фотографию тех лет.

– Ты в бабушку такая?

– Какая?

– Красивая.

– Но ты же не об этом хотел спросить.

– Не об этом.

– Артем, ты о чем думаешь?

– Просто лежу, чувствую, как под рукой бьется твое сердце, и пытаюсь вспомнить твое лицо.