«Постановление Прикамского областного совета народных депутатов от 22 августа 1991 года.

1. Решительно осудить попытку антигосударственного и антиконституционного переворота, предпринятую членами так называемого ГКЧП.

2. Одобрить действия руководства РСФСР по пресечению антигосударственного и антиконституционного переворота.

3. Создать временную комиссию Прикамского областного совета народных депутатов (далее – Комиссия) по анализу политических итогов событий 19–21 августа 1991 года на территории Прикамской области. Избрать сопредседателями Комиссии депутатов Мошева А.А. (фракция «Индустриальный союз»), Пепеляева В.С. (фракция «Коммунисты Прикамья») и Полещука М.Г. (фракция «Объединенные демократы»). Обязать Комиссию в месячный срок подготовить и представить на пленарное заседание Совета соответствующий доклад. Обязать аппарат Совета организационно обеспечить работу Комиссии. Предложить государственным и местным органам власти Прикамской области оказывать необходимое содействие работе Комиссии.

4. Предложить фракции «Объединенные демократы» делегировать в состав президиума (Малого совета) Прикамского областного совета народных депутатов трех депутатов.

5. Опубликовать настоящее постановление в газете «Прикамские вести».

Председатель Прикамского областного совета народных депутатов Н.В. Курбацкий».

Постановление принимали без прений. Курбацкий первым демонстративно поднял руку «за». Демократы, вытянув руки, встали со своих мест. Первый секретарь обкома КПСС Пепеляев, в раздумье потеребив нос, тоже проголосовал «за». Дисциплинированные коммунисты, за редким исключением, с готовностью присоединились к своему шефу. Воздержалось менее десятка депутатов, в основном, из числа промышленников.

В канун первого – организационного – собрания комиссии меня попросил зайти председатель облисполкома Румянцев. Когда я вошел в его просторный кабинет, сосредоточенный Юрий Геннадьевич, сдвинув очки на кончик носа, вертел в руках какой-то список.

– Ну что, писатель, как твои дела-то?

– Дела идут, контора, как ей и положено, пишет.

– Пишет, это точно. Тут мне аппарат одну вашу бумажонку подсунул, которую я еще полгода назад завернул с матерной резолюцией. Вот, принесли уже под новым соусом. Сейчас, говорят, Юрий Геннадьевич, такое отношение к прессе неприемлемо. Пресса – это, мол, «четвертая власть». А ты как думаешь?

– В целом согласен. Только поясните, что за бумагу вы имеете в виду? А то мы много чего писали и вам, и о вас.

– Да уж! Но эта бумажка – настоящий шедевр. Чего вы только ни хотите от меня – и дополнительных площадей для редакции, и квартир для сотрудников, и машин, и компьютеров, и телефонов служебных, и телефонов домашних. Вот, перечитываю заново этот списочек и думаю – вы часом меня с султаном Брунея не перепутали?

– Согласен, бумага нагловатая. Спокойно выкиньте ее и забудьте – от этого ни больше, ни меньше критиковать мы вас не станем.

– Мне ваша критика по барабану. Дело не в этом. У нас тут маленькое счастье – в область подбросили фонды. Я лично ездил в Москву выбивать, персонально! В частности, подкрепили нас легковыми машинами. В связи с этим могу выделить редакции две штуки – как раз редактору и первому заму. Чего возьмете – 41-й «Москвич», или «Ладу-семерку»?

– «Семерку», наверное.

– Молодец, соображаешь. «Семерка» крутая – экспортный вариант. Цвет темно-синий, мягкая обивка салона, движок 1,6. Цена кусается – 27 тысяч, но дело того стоит. Берите ссуды в организации – сейчас это разрешается – и покупайте. Вот тебе копия распоряжения облисполкома, поезжайте с редактором к заведующему магазином «Автомобили», он в курсе. Там напишете заявления, оформите все документы. Желательно выкупить машины в течение трех дней.

– Спасибо, Юрий Геннадьевич, за отеческую заботу. Честно говоря, я и не знал, что вы подрабатываете снабженцем по автомобильной части. Я думал, вы решаете более масштабные задачи.

– Эх, молодо-зелено! Машины – это только верхушка айсберга. Знал бы ты, чем порой приходится заниматься! Все, дуй в автомагазин, пока я не передумал.

Спустившись в редакцию, я обрадовал сначала шефа, а затем Витю Кайгородова. Витя чуть не заплакал от свалившегося на него счастья. Успокоившись, спросил:

– А ты сам-то почему от машины отказываешься?

– Свободных денег нет, а в долги залезать не хочется. И вообще, я люблю пешком ходить – для здоровья полезно. А то весь день сидишь на работе, а потом еще и в машине досиживаешь. От этого кровь в малом тазу застаивается, потенция снижается, и все такое. Сечешь, юный автомобилист?

Конечно же, святошей я не был. В частности, когда перед новым годом наш шеф договорился о допуске редакционной гвардии в спецраспределитель для чиновников средней руки, совесть меня не мучила. Правда, скудноватый ассортимент «закромов Родины» разочаровал – я думал, что там все более богато. И еще было противно выходить через заднее крыльцо в загаженную, уставленную пустыми ящиками подворотню. Распределитель примыкал к магазину, в котором рядовые граждане пытались отоварить свои талоны, и идти с дефицитной провизией через весь торговый зал к выходу было бы, мягко говоря, неразумно.

Получив щедрый номенклатурный паек, мы решили обмыть это событие. Приняв стопку «Зубровки» и закусив консервированным болгарским огурцом, я поделился с Витей своими сомнениями:

– Как-то нелогично получается, и некрасиво – мы, с одной стороны, мочим партократов, а с другой стороны, кормимся с их руки.

– Не вижу проблемы. Нам для борьбы нужны силы, нам нужно семьи кормить, а в магазинах пусто, кстати, из-за этих же самых партократов. С паршивой овцы хоть шерсти клок. К тому же, мы ведь не каждый день у их кормушки околачиваемся. Считай, что по случаю праздников с партийными бонзами заключается временное перемирие.

Витя меня не убедил. 23 февраля я в спецраспределитель мужественно не пошел, 8 марта удержаться не смог (желание угодить любимой супруге пересилило политическую принципиальность), а выдачу первомайского пайка вновь проигнорировал. Душевный баланс был восстановлен.

Комиссия съела без остатка три недели. Свои редакционные обязанности, к глубокому неудовольствию шефа, я забросил. Когда за «грудой дел и суматохой явлений» я чуть не забыл о своем тридцатилетии, то понял – так больше нельзя. Кроме того, мне надоело читать и доморощенную аналитику местных политологов, и пустопорожние чиновничьи отписки, и кляузы на антигосударственные действия и высказывания различных должностных лиц.

Кстати, кляузы преобладали – даже после того, как были отвергнуты и выброшены в мусорную корзину все анонимки. Доносы, подписанные подлинными именами, заняли несколько скоросшивателей. Личные беседы с оступившимися начальниками были зачастую интересны чисто с человеческой точки зрения, но не более того – никто не хотел признаваться в нелояльности новому режиму. Прокуратура, которая по прямой команде сверху нехотя начала проводить проверки по ряду эпизодов, предоставлять нам материалы отказалась, ссылаясь на тайну оперативно-следственных действий. Впрочем, на доступе к прокурорскому компромату я и не настаивал – роль «карающего меча революции» меня совершенно не прельщала. В затаившийся КГБ, превратившийся в МСБ и готовившийся к неизбежному расчленению, обращаться было вообще бесполезно.

По-настоящему колоритных фактов было мало. Например, один бравый вояка, командир кадрированной дивизии, всерьез готовился вывести из ангаров и прогнать по городу танки и бронетранспортеры, но вместо соответствующей команды получил из штаба округа и от местных властей рекомендацию «не заниматься х…ней». Была попытка незаконно отключить передатчики негосударственных телекомпаний, несколько «красных директоров» сдуру согнали работяг на унылые митинги в поддержку ГКЧП. Вот, собственно, и все. Для полноценного доклада с предложениями и выводами всего этого было недостаточно. Поэтому в середине сентября я предложил досрочно завершить работу комиссии: