6.50 – прибытие на рабочее место, работа с документами.

7.15 – уточнение графика рабочего дня, просмотр прессы и утренней почты.

8.00 – рабочая встреча с А.А. Стрельниковым.

8.15 – совещание областного штаба.

9.00 – расширенное заседание по проблемам отопительного сезона.

10.00 – встречи с главами Кизнерского, Большегайского и Сарского районов, генеральными директорами производственного объединения имени Шверника, кожевенно-обувного комбината «Прикамье» и ассоциации «Ураллес».

11.45 – плановые телефонные переговоры

12.00 – совещание по корректировке областного бюджета на 4 квартал 1991 года и формированию бюджета на 1992 год.

13.15 – совещание по организации детского отдыха в осенние и зимние каникулы.

14.00 – встречи с главами Теплогорского, Ильичевского, Строгановского и Пригородного районов, генеральным директором завода пластмасс, ректором Прикамского государственного университета.

15.45 – заседание областной призывной комиссии.

16.15 – совещание по формированию областного бартерного фонда.

17.00 – плановые телефонные переговоры.

17.30 – рабочая встреча с К.А. Казариновым.

18.00 – совещание с руководством ассоциации «СтройПрогресс» по работе строительного комплекса области.

19.00 – рабочее совещание с заместителями (вопросы: поступление и распределение материальных ресурсов, уточнение графика мероприятий на текущую неделю, работа ликвидационных комиссий облисполкома и обкома КПСС, совершенствование оргструктуры обладминистрации).

20.30 – рабочая встреча с А.А. Стрельниковым.

21.00 – просмотр вечерней почты, работа с документами.

23.00 – просмотр программы «Вести» Российского телевидения.

23.30 – завершение рабочего дня.

Телефонные звонки: входящие – 31, исходящие – 18.

Документы, письма, служебные записки, отчеты: входящие – 79, исходящие – 60.

После того, как решились основные кадровые проблемы, мне немного полегчало. Во всяком случае, теперь стало понятно, с кого спрашивать. Тем не менее, ощущение грядущей катастрофы и моей персональной ответственности за все происходящее не отпускало ни на минуту. Конечно, я понимал, что это неврастения, самоедство, комплекс вины вперемешку с комплексом неполноценности, что с этим нужно бороться, что долго в таком режиме и с таким настроением жить и работать нельзя, но ничего поделать с собой не мог. Маховик, закрученный 1 октября, набирал обороты и снаружи, и внутри. В регионе и стране нарастали проблемы, в моей голове роились черные мысли и сгущалось беспокойство.

Спал я беспокойно, таблетки от бессонницы, коими меня снабдил сердобольный Сан Саныч, помогали плохо. Выглядел я тоже отнюдь не блестяще – из зеркала на меня смотрел загнанный серолицый мужик лет сорока пяти. Мозг и нервы работали с явной перегрузкой. Рано или поздно срыв должен был произойти, нарастающий психоз – выйти наружу.

Ночью (я снова спал в комнате отдыха) мне приснился очередной кошмар, с утра ужасно болела голова, и, как нарочно, Варя принесла мне корреспонденции в два раза больше, чем обычно: сводки, отчеты и балансы за третий квартал плюс огромный талмуд – проект областного бюджета на следующий год. После нескольких малоуспешных попыток вчитаться и вдуматься в бесконечную цифирь голова у меня просто раскалывалась. Я попросил Варю сделать крепкий кофе. Заботливая секретарша принесла чай и градусник.

– Михаил Георгиевич, померяйте, у вас явно жар.

Прогноз подтвердился: 37,8 – самая противная температура. Я проглотил одновременно несколько таблеток аспирина, анальгина и цитрамона и попытался отвлечься на менее трудоемкое занятие – чтение свежих газет. В первой же – областной газете «Заря» (бывшем органе обкома партии) – я наткнулся на разгромную статью о том, как губернатор Полещук со товарищи, спевшись с московскими демократами, разваливает некогда цветущий индустриальный край со славными трудовыми традициями. В другой раз я бы только усмехнулся, но сегодня вышел из себя и накричал на подвернувшегося под руку ни в чем не повинного Стрельникова. Он, не будь дурак, ответил, что все журналисты – известные паскуды.

– Ты и на меня, что ли, намекаешь, старый хрыч?

– Не намекаю, а говорю прямым текстом. Не имеешь ты права на мне злость вымещать! Я тебе в отцы гожусь! Вот возьму и по старой дружбе нажалуюсь твоему бате – пусть он тебя ремнем повоспитывает по заднице!

– Иди и жалуйся кому хочешь – хоть отцу, хоть президенту, хоть генсеку ООН!

В общем, денек начинался славно.

Варя принесла очередную порцию чая с лимоном.

– Михаил Георгиевич, пейте, вам сейчас много жидкости надо. Кстати, вы не знаете, почему трамваи в городе встали? Народ на работу добраться не может.

– Не знаю. Пути, наверное, кто-то перекрыл.

– Не в путях дело. Троллейбусы тоже встали.

– Хорошенькое дело! Соедини меня с Кунцем.

– Я уже звонила, Кунц на сессии горсовета.

– Позвони Седых, пусть разбирается.

– Седых сейчас из Большого Гая едет, будет не раньше, чем через час.

– Ну, тогда Стрельников… Нет, не надо Стрельникова. Набери-ка мне начальника «Горэлектротранса».

Через полминуты начальника «Горэлектротранса» Бутенко был на линии.

– Господин Бутенко, что у вас происходит?

– Михаил Георгиевич, не волнуйтесь, скоро все починим.

– Что значит «скоро»? Полчаса вам хватит?

– Конечно, постараемся.

– Доложите о готовности лично мне.

– Добро.

Через полчаса звонка не последовало. Я выглянул в окно – на проспекте Ленина трамваи и троллейбусы стояли как вкопанные, народ уныло шел пешком.

– Варя, соедини с Бутенко.

– Михаил Георгиевич, в приемной говорят, что Бутенко на выезде.

– А главный инженер?

– Аналогично. Вроде бы аварию ликвидирует.

– Вроде бы… А главный диспетчер?

– Раз двадцать набирала – не берут трубку.

Да, наверное, именно так все и начинается. Сначала транспортный коллапс, потом всеобщий. Неделю назад руководство пассажирского автокомбината резко сократило количество рейсов автобусного маршрута, соединявшего центр города со студгородком политехнического института, расположенного на другом берегу Камы. В ответ студенты устроили на площади перед главным корпусом политеха шумную демонстрацию. Учащуюся молодежь утихомирили тогда с большим трудом. И это всего лишь из-за одного маршрута. А сейчас остановилось два десятка маршрутов, да еще в час пик, да еще в отвратительнейшую, как назло, погоду. И что теперь?

– Варя, выясни адрес диспетчерской «Горэлектротранса».

– Сейчас, минутку… Кировская, 46. Недалеко здесь.

– Машину мне, быстро!

…В диспетчерскую я влетел в сопровождении вахтера, который робко хватал меня за пальто.

– Почему трубку не берете, бездельники? Губернатор до вас дозвониться не может!

– Мы городским телефоном не пользуемся, нам запрещено. Только в экстренных случаях…

– У вас транспорт встал! Это что, не экстренный случай?

– Если меньше часа, не экстренный. Пока еще только 57 минут прошло.

– А то, что сейчас утренний час пик, и десятки тысяч людей из-за вашего разгильдяйства мучаются, вас не е…ет?

– Это без разницы, утро или вечер. И вообще, чего вы ругаетесь? Мы на службе, между прочим! А вы даже документов не предъявили! Вот мы сейчас вызовем…

Я схватил диспетчера за грудки и рывком приблизил к себе.

– Или ты, сука, запускаешь транспорт прямо сейчас, или я тебя урою к е…ной матери! Давай бегом!

Мое пожелание было тут же ретранслировано куда-то в недра «Горэлектротранса», и через несколько минут бледный диспетчер дрожащим голосом доложил, что движение троллейбусов и трамваев в городе восстановлено. После этого я поехал в мэрию, где вытащил Кунца из президиума сессии.