Поэтому, как только вернулись в Николаев, на завод, Шешуков отправил в Калининград два «политдонесения» (так у них называются доносы) в партком и куратору… С «курами» эта кликуха не имеет ничего общего.

И тут началось совсем непредсказуемое: на судно и в гостиницу к капитану Иванову начали шастать… мужья малярш с претензиями, что их жёны являются домой заполночь (а то и вообще не приходят ночевать!) и в нетрезвом состоянии! Они ссылаются на «правительственный заказ» и авральную работу с нитрокрасками, которые дают эффект эйфории, сходный с опьянением.

История человечества скрупулёзно зафиксировала факты: наутро, после второй, а – третьей ночи – уже точно, абсолютно каждая женщина делает мужчине «предъяву», типа: «убей и принеси» (пещерный век!), «купи, подари» (во все века!), «перепиши на меня» (текущее время). Касательно моряков это выглядело, в основном: «Суслик, дорогой, привези мне и моему цыганёнку (вариант: сестре, маме, подруге, тёте Фене, Бене и Бениной матери…)» и следовал список на трёх листах, мелким почерком. Самые борзые умудряются на третий день объявить себя… беременными. И все они, как бандиты, на голубом глазу, «включают счётчик»! Намекая на… партком и визу.

Уже в гостинице, куда комсостав вернулся после ходовых, капитан Иванов вызвал к себе в номер по телефону Антона.

– Антон, ты встречал здесь, в гостинице, конкурирующую фирму? Приёмщиков с Калининградской Базы реффлота?

– Да, я встретил своего друга – механика Бениамина Арутчева. Он рассказал, что они с его капитаном, Героем Соцтруда Иваном Ивановичем Алексеевым уже шестой месяц – представляете! – никак не могут принять БМРТ «Лермонтов». Главный двигатель у них, как и у нас – «Русский дизель», ленинградской постройки, и он не развивает обороты. И у них тоже – правительственный заказ: разведка новых промысловых районов в Индийском океане, вокруг Мадагаскара, – не понял Антон, куда клонит хитрый одессит.

– Выходит, для завода эти «фигли-мигли»: «правительственный заказ» – до лампочки. У них на стапелях, в первую голову – военные корабли. Да и я – не Герой Соцтруда! А ты знаешь, чья дочь Красовская?

– Не знаю, кто такая Красовская.

– Ну, понятно. Моряки в постеле фамилию не спрашивают. Так это – твоя подружка Мила, судовой фельдшер сдаточной команды, студентка мединститута. Она у нас на судне – на практике. А папа у неё – хозяин города Николаева, предисполкома. А откуда я всё это знаю? Так она приходила уже не раз ко мне. Она жалуется на тебя: не хочешь жениться! А вчера принесла завёрнутую в газетку и выложила мне на стол целую «буханку» пачек с деньгами. Сказала, что эти деньги дала ей мама вам на свадьбу!

– Так я же ей сказал, этой дуре, что я – женат! – удивился Антон.

– Она уже приходила ко мне уточнять, правда ли это, что ты женат. Дескать, все в команде клянутся ей, говорят, что ты – холост (а что они ещё могли сказать? Не закладывать же друга!). Ну, я и пошутил, что ты просто стесняешься своей бедности. А повенчать вас я, как капитан судна, имею право: обведу вас трижды вокруг компаса, как вокруг аналоя, и распишу вас записью в судовом журнале! – хихикал Борис Иннокентьевич. – Я же не думал, что она серьёзно воспримет мою шутку! Но она, видимо, крепко на тебя «запала». Сидела тут у меня, лила слёзы: «Вот вы уйдёте в рейс, и я уже никогда не встречусь с ним… А когда вы снова приедете к нам, в Николаев?»

И вдруг перешёл на серьёзный тон: – Есть у меня одна задумка: заводчане хотели поймать нас на «медовой ловушке». А мы поймаем их самих на этой самой ловушке – Миле. А в качестве ловца сработаешь ты, Антон. Ты с этой девахой пока не ссорься. И «случайно», как бы строго по секрету, конфиденциально! «проговорись», якобы, куратор «Судоимпорта» прилетел из Москвы, чтобы предупредить капитана о чрезвычайном событии: сам Никита Сергеевич вот-вот приедет в Николаев обозреть стапели с военными заказами, которые он приказал «похерить». Он, конечно, увидит и эти, застрявшие два БМРТ. И поэтому капитан должен подготовить экипаж к такой встрече, если у Хрущёва возникнут вопросы, в чём проблемы? Возможно, после этого в Николаеве может произойти смена руководства… Ты меня понял? – вполне серьёзно гнул Борис Иннокентьевич свою линию.

– Да, я вашу одесскую задумку правильно понял! И я сегодня же, шепотком «проговорюсь» ей. Но, вы, пожалуйста, оставьте свои шутки с ней по поводу женитьбы. Это для меня может плохо кончиться. Она же – дура. И она узнала, что половина экипажа БМРТ «Лермонтов» уже переженились. И даже сыграли пышные свадьбы! По паспорту моряка загранплавания! Без штампа в паспорт моряка. В здешних ЗАГСах – сошли с ума! Они решили, что если можно расписать пару по военному билету, то можно и по «мореходке»! Она может нажаловаться отцу. Она говорила, что он в ней «души не чает»…

Если по правде, то «чаяние» руководящего папы, как и всех других – «руководящих» – сводилось к одному: при словах «Папа, я тут…», он сразу обрывал объяснения, спрашивал: «Сколько?» и раскрывал портмоне. Этому приёму она научилась у мамы. Такая процедура была возможна только по воскресеньям, а в будни папа возвращался поздно (после посещения всему городу известной своей…«референтши» по связи… со СМИ) выпивал стакан «Столичной», отставив в сторону наваристый борщ, съедал баночку красной или чёрной икры (ежемесячная дань директора «Торгмортранса» Якова Соломоновича Аптекаря – банка иранской, чёрной, 1,8 кг!) и уходил храпеть до утра в свой кабинет.

Мила Красовская была из тех девушек, которым лучше молчать, чем говорить. Внешне она выглядела как взрослая женщина, но выражать свои мысли ей с трудом удавалось на уровне троечницы-восьмиклассницы пятидесятых годов. Информация тогда шла только из радиоточки, телеящика «Рекорд» – всего три программы: местная, киевская и московская. И, конечно, кино. Учиться ей не только не нравилось, но даже мысль о школе вызывала рвотный рефлекс. Единственное, что оставалось интересным в этом бедламе – мальчики из старших классов. Они уже ложили глаз на рано оформившуюся девушку Милу и это вызывало ответный волнительный позыв.

Только с помощью отца удалось запихать Милу в мединститут, в котором она еле ползла с «хвостами» по всем сессиям и от которого у Милы тоже воротило душу. Поэтому, на летнюю практику после второго курса она напросилась (через звонок папы!) на завод, где моряки загранплавания принимали новые и отремонтированные суда. Подружки уже протоптали туда дорожку и появлялись на Радяньской в ажурном нейлоне и – писк моды – ажурных колготках со стрелками!

В статусе «судовой фельдшер сдаточной команды» Людмила перво-наперво изучила «Судовую роль» (список) перегонного экипажа БМРТ, где её, тоже перво-наперво, интересовала одна графа – год рождения члена экипажа. Отобрав, как из колоды краплёные карты, – медпаспорта моряков загранплавания, годных в качестве будущего… приятеля, она остановилась на самом молодом – 24 года – втором помощнике капитана (не рядовой работяга!) и посмотрела на фото в паспорте. Фото привело её в возбуждённое состояние: ну просто киноартист!

До вечера Мила ходила сама не своя, продумывая ход-подход к объекту своей цели. А в конце рабочего дня, в этом таилась изюминка задуманной операции, когда морагентщики убывали в гостиницу и по ресторанам, она набрала номер каюты второго помощника.

Удивлённому Антону Мила, представившись, предложила зайти к ней в амбулаторию для сверки данных по вакцинациям в его медпаспорте. Антон зашёл в амбулаторию и увидел молодую чернявую девушку семитской внешности со стройными, загорелыми ножками под коротким, белым халатиком. До двадцати пяти лет все украинки – смешение азиатской, польской, венгерской и, естественно, еврейской крови – загляденье! Глаза – крупные, губы – смачные и – повна пазуха цицьок! Однако, свежий воздух на поле, сало, галушки та «домашня ковбаса» к тридцати меняют их до неузнаваемости: 130х130х130! (Грудь – талия – бёдра).