Дети видели, как Лукерья Захаровна надрывалась и, как могли, пособляли ей…

А потом из районного суда пришла бумага. Точнее, две. Согласно одной Устюжаниным предлагалось добровольно выплатить сельскому департаменту штраф за причинение ущерба лесному хозяйству. Другая ставила ответчика в известность о том, что местный леспромхоз, который неподалеку от бывшей пилорамы выкупил деляну для вырубки леса, предъявил Устюжаниным иск о возмещении материального убытка, так как деляна на треть выгорела. После состоялся суд. Но, так как денег, которые по его решению вдова лесника должна была выплатить истцу, у нее отродясь не водилось, участок земли и дом, где жили Устюжанины, стряпчие выставили для продажи с аукциона, чтобы, таким образом, компенсировать тот самый ущерб.

Лукерья Захаровна пыталась обжаловать несправедливое решение суда, почему она должна отвечать за то, чего не делала? Ведь, не она подожгла пилораму! Будь оно все неладно! К тому же, кто ей и ее детям вернет погибшего кормильца? Но на кассационное заявление ей пришел ответ, что наравне с погибшим мужем она также является собственницей пилорамы и потому обязана отвечать перед законом, так как в суде не было доказано, что причиной пожара явился поджег, а не халатное отношение к мерам безопасности и несоблюдение условий строительных норм и правил при сооружении производственного объекта.

– Вот же сволочи, что творят! Меня с детьми из собственного дому выгоняют нелюди эти! – со слезами на глазах возмущалась Лукерья Захаровна. – Что теперь делать-то, а? И впрямь, хоть в петлю полезай!

Наверное, она так бы и сделала, если бы не сочувствие и посильная помощь от добрых людей…

Глядя, как убивается от горя мать, Клим также долго не мог смириться со смертью отца, которого, не смотря на его тягу к выпивке из-за тяжелой жизни и нередких семейных ссор, сильно любил. Про себя он решил, что, когда вырастет, найдет его убийц и отомстит. А, также, накажет и тех, кто лишил его, мать и брата родного крова! Но, трезво оценивая собственные силы, он также понимал, что без денег и известного положения в обществе, вряд ли, сможет осуществить свою месть. Поэтому еще тогда, в отрочестве поставил себе целью, что обязательно станет богатым, а, значит, удачливым и, хоть, кровь – износу, но преуспеет в том, в чем оказался совершенно беспомощен и неудачлив его родитель!.. Лишив Степана Ивановича жизни, какие-то законченные отморозки помешали ему претворить в жизнь задуманное…

– Почему милиция их не нашла и не наказала? – размазывая слезы по щекам, спрашивал он, то ли у самого себя, то ли у сидевшего напротив него в их детской комнате Фрола.

Фрол жалостливыми глазами смотрел на Клима и сам готов был вот-вот заплакать. Ему, так же, как и старшему брату, не нравилось, что учителя в школе, да и многие из ребят, словно нарочно, неуклюже наступая на больную мозоль, докучали им чрезмерным сочувствием, так, что от этого становилось еще горше, а про меж собой, называли сиротами Лешего. Но одним сочувствием сыт не будешь. Однажды, подслушав такой разговор, Фрол рассказал о нем Климу.

– Да, пошли они все, недоумки! Нет, чтоб реально чем-то помочь! – взорвался тот, негодуя на сверстников.

По его мнению, их жалость в сочетании со злоречием представляла собой гремучую смесь, подобную яду болотной гадюки, чей укус однажды мог стать смертельным для того, кому предназначался. Поэтому Клим пришел к мало утешительному выводу о том, что не вырвав с корнем жала, нельзя изменить природу человеческой низменности и коварства. В свое время это тщетно пытался сделать покойный Степан Иванович… Как оказалось, после назидания директора школы, прекратив дразнить Клима сыном Лешего, его однокашники лишь затаились на время!.. До сих пор изредка он общался с некоторыми из них. После же гибели отца стал вполне осознанно сторониться бывших друзей, словно чумы, и смотреть на всех без разбору с откровенным презрением и, к тому же, сверху вниз. Он, словно наперед знал, что после школы каждый из его товарищей пойдет по жизни своей дорогой, и их пути никогда не сойдутся вновь. Он – птица более высокого полета, а они… Но кто – они, ему было все равно. Лишь бы под ногами у него не путались! И за то – спасибо!

К Устюжаниным в дом часто приходила соседская Иринка. Так случилось, что мать ее, Анна Дмитриевна Уварова, без мужа жила. Гибель Степана Ивановича не могла не вызвать глубокого сопереживания в сердце доброй женщины. Это-то и сблизило ее с Лукерьей Захаровной. Дома их располагались рядом, а усадьбы разделял ветхий забор. Соседки часто виделись, и, как могли, морально поддерживали друг дружку. Они были не против того, чтобы их дети также проводили свой досуг сообща. Иринка была девчонка бойкая и живая. С длинной косой и большими во все лицо глазами. Она и Фрол очень хорошо ладили между собой и потому почти никогда не ссорились. Но, как только, придя со школы, в доме появлялся Клим, Иринка вдруг переставала обращать внимание на Фрола. Сидя на старом, расшатанном до предела, табурете, который, казалось, вот-вот развалится под ней, она украдкой стреляла глазками в Клима. Уж, очень сильно он ей нравился. Его решительно сдвинутые брови, колдовской взгляд, от которого, казалось, буквально кругом шла голова, не могли не впечатлить ее наивную и доверчивую душу.

Как-то Фрол с обидой спросил у нее:

– Чего ты на него уставилась? Влюбилась, что ли?

Но Иринка, потупив взор, ничего не ответила.

– А тебе – что, жалко? – неожиданно вступился за нее Клим.

– Жалко – у жужжалки! – не растерялся Фрол. И запальчиво добавил: – Это – моя девушка! Я, когда вырасту, на ней женюсь!

– А, если она не тебя в женихи выберет, а – меня? Что тогда делать будешь, бедолага? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Клим.

Фрол внимательно посмотрел на него и сказал:

– Сам ты – бедолага! Зуб даю! Не выйдет у тебя ничего с ней!

– Это – отчего же, не выйдет?

– Оттого… Оттого, что ты никого, кроме себя не любишь! Ты – эгоист! Черствый эгоист! Все в классе тебя презирают! Поэтому ни одна девчонка в твою сторону… И не смотрит!

– Зато Иринка, глядя на меня, все глаза себе промозолила! – ехидно возразил Клим. – Ты ее не интересуешь! И знаешь, почему?

– Почему? – скорее автоматически, чем из желания узнать ответ на вопрос, спросил Фрол.

– Потому, что у тебя кое в каком месте до сих пор ничего интересного не выросло!

И он громко рассмеялся.

Но Иринка была девчонка с характером. Сделавшись от стыда пунцовой, в ответ она в сердцах топнула ножкой.

– Меня не волнует, на чьей грядке морковка поспела, а у кого из нее торчит, пока что, лишь одна ботва!.. Даже не рассчитывайте на это!

И, сердито насупившись, добавила:

– И потом, с чего это вы оба решили, что я за кого-то из вас замуж выйду? Вот Лукерья Захаровна услышит, о чем вы тут речь ведете, так она запретит мне приходить к вам в гости! Еще и моей родительнице обо всем расскажет… Тогда, пиши пропало! Сечете поляну, придурки?

Но Клим, не обращая внимания на ее слова, и, видя, как злится Фрол, продолжал издевательски похихикивать.

Но это был смех не к добру.

Через месяц в дом к Устюжаниным пришли приставы и потребовали немедленно покинуть его.

– Да, куда? Куда я с двумя детьми пойду, скажите на милость? К тому же, на дворе – не май месяц!..

И Лукерья Захаровна указала на окно, за которым подвывала декабрьская вьюга.

– Дайте, хотя бы, перезимовать в собственном доме, а уж потом…

Приставы, видимо, пожалев бедную женщину и ее детей, ушли, но напоследок предупредили, что вскоре придут вновь.

Только Лукерья Захаровна хотела запереть за ними дверь, как с холода в сенцы юркнула соседская Иринка.

– Теть Луш, теть Луш! Вас выселяют, да? – затараторила она без умолку.

Устюжанина раздраженно буркнула в ответ что-то невнятное.

– Мама сказала, что вы можете у нас жить, сколько хотите! У нас, все одно, дом – наполовину пустой. А – вместе, веселее будет! И – потом, со временем, глядишь, совхоз вам новое жилье построит!