– Вам что, памяти маловато? Не можете запомнить, в какую сторону летите, зачем и что должны на месте сделать? Вы что – Ляпидевские, Чкаловы, или лавры Расковой вам покоя не дают? Всего-то пара часов лету, все видно как на ладони…

Вот последнего Ростик и не сумел уже снести. Все происходящее становилось слишком явственным примером кабинетной истерии, когда менее чем за сутки, навоображав себе невесть что, в отрыве от реального положения вещей, и Дондик, и, очевидно, Председатель прошли путь от относительно спокойного восприятия необходимости полетных карт для пилотов до откровенно унизительной для всех, бессмысленной ругани.

– А что это ты на нас кричишь, капитан? Или тебе лавры Жданова и Хрущева покоя не дают?

– Что?

Ростик встал, посмотрел на присмиревших ребят. И вдруг, даже под этой внешней покорностью, отчетливо увидел пробуждающийся гнев. И понимание, что унижение, на которое их сюда привели, не такая уж неизбежная и обязательная вещь, как на далекой Земле.

– Пошли, ребята. Пусть этот… капитан прежде сообразит, что все, к кому эти карты могут попасть, уже сорок раз проверили, где находится город и кто в нем обитает. А потом поучится достойно вести себя.

– Да как ты смеешь, мальчишка?..

– Как ты, офицер, которого я уважать начал, можешь орать, как базарная торговка?!

Больше Ростик даже не оборачивался. Он вышел и так хлопнул дверью, что чуть не пришиб последовавшего за ним Антона.

По дороге на аэродром Ким вдруг развеселился.

– Нет, Рост, что хочешь говори, а с нервами у тебя не в порядке.

– Это почему же?

– Это капитан, он к Председателю – без стука…

– Если Председатель не поглупел, то сумеет во всем разобраться. А если не сумеет… Тогда и другого найти можно.

– Ого! – сказал Ким.

– Так это же политика, – заметил Антон.

– Ну и что? Ну, политика? – Ростик покрутил головой. – Вы поймите, лопухи, мы им нужны больше, чем они нам. Вся эта политическая кодла, если что-то не так сделает… Я первый в набат ударю.

– Запретят они тебе летать, – вдруг погрустнел Ким, – и узнаешь, что они за кодла.

– И о набате – так они и дали тебе ударить!

– Все равно, не позволю, чтобы всякий чекистский жлоб на меня орал с идиотскими претензиями… Ведь идиотские же претензии?

Они прошли сотню шагов молча. Ребята взвешивали, насколько прав был капитан, а потом, кажется, постарались понять, что имел в виду Ростик, когда говорил о том, что дварам известно о Боловске. Наконец Ким кивнул.

– Да, наверное, идиотское требование. Но и карты идиотские, без компасов, без надежных промеров расстояния, с какими-то закорючками вместо условных обозначений… Это не карты, конечно.

И все-таки первое, что на аэродроме сделал Ким – рассказал о полученном нагоняе Серегину, а потом выложил на стол командной вышки свою карту, которую, по примеру истребителей, носил в сапоге, а не в планшетке.

– Все, кажется, по этим бумажкам мы отлетались. Попробуем, как будет без них. Но если хоть с одним из нас что-то случится, я… – Он опустил голову, постоял, пошел к двери.

– Погоди, – Серегин, казалось, абсолютно не был расстроен какими-то там нагоняями или ссорами с капитаном. – Начальство не хочет – ладно, сотрем мы с карт город. Все оставим, а это уберем. И будут у тебя и карты, и курсы, какие сам проложишь. А условных обозначений… Так ты же их сам рисуешь, вот и подучись, постарайся, чтобы похоже было на инструмент, а не на… кабацкую вывеску. – Рассудительный, почти умиротворенный тон мигом сделал все происшедшее неважным и далеким. Но Серегин не унимался: – И знаешь, я тут подумал ночью. Лучше тебе будет отправиться на этот раз… с Коромыслом.

Последнюю фразочку он произнес прямо как подарок. А Ким от удивления головой покрутил. Антон обрадовался еще больше:

– Коромысло? Вот это да! Он же в дальние походы не ходит, как тебе удалось?

– Я ему сказал, – Серегин хитро посмотрел из-под кустистых бровей, – что у него будет возможность назвать что-нибудь таким именем, каким ему захочется.

– А если он захочет дваров назвать коромыслами? Нам так и придется их величать? – с тревогой спросил Антон. – Сам знаешь, какой он упрямый.

– Неизвестный объект, – проговорил Серегин со значением. – И только один. Ну, идите, и так четверть дня, считай, потеряли.

Они вышли. Ростика распирало любопытство.

– А кто это такой – Коромысло? Пилот, что ли, какой?

– Это, друг, поднимай выше, – с удовлетворением сказал Ким, – это загребной, который может победить бакумура… Если тот в плохой форме, конечно.

– Как победить?

– Руками. Локти на одной линии, пальцы в замок…

Ростик понял.

– Бакумуров? Побеждает в армреслинге? Что же это за мужик?

– Сейчас увидишь.

Они увидели. У их машины, в тенечке под днищем, сидели Сопелов, Винторук и какой-то невероятно громадный детина. Грудная клетка у него была так велика, что сравнить ее с бочкой было, по мнению Ростика, как-то неудобно – бочки бывали и стройнее, и поменьше объемом.

Несмотря на стать, держался Коромысло застенчиво. И вызывал симпатию. Это казалось невероятно, но его сразу хотелось поучить жизни, разумеется, с самыми лучшими намерениями.

Бывают такие люди, они помимо воли почему-то сразу попадают к центр внимания и, как правило, нисколько не протестуют, вероятно, привыкают с детства.

Пока гравилет поднимался, пока Ким ложился на курс, Антон, на этот раз безоговорочно севший за рычаги, приставал к силачу, спрашивая, что и каким именем ему хотелось бы назвать. Тот сначала отнекивался, а когда узнал, что Серегин его откровенно заложил, признался, что хотел бы красивым женским именем назвать речку, про которую рассказывал Сопелов.

– А имя выбрал? – спросил Ким.

– На месте посмотрю и выберу. А то будешь придумывать, а речка окажется лядащей, например. И все старания…

Коромысло, видимо, скроил такую рожу, что Сопелов закудахтал от смеха.

– Рядом с тобой любая речка, кроме Волги, покажется «лядащей».

– И то, – согласился Коромысло.

– Нет, все-таки интересно, – не унимался Антон. – Ты имечко будешь выбирать вообще или в честь конкретной особы? – Он повернулся назад, хотя из-за котла видеть гребцов не мог. – Помнишь, к тебе повадилась одно время бакумурша бегать?

– Ч-чего? – не понял Ростик. – Бакумурша?

Винторук странно и пронзительно запел, вероятно, этот звук означал смех, впрочем, Ростик не поручился бы.

– Да, – согласился Ким. – Понимаешь, стать у нашего загребного такая, что волосатики женского пола совершенно шалеют, когда его видят. Вот одна не выдержала и… Сам знаешь, какие они откровенные.

Винторук на этот раз что-то заворчал. Ким тут же повысил голос:

– Винторук, ты уж ничего дурного не подумай, и у нас такие бывают. От таких, говорят, пакля загорается. Вот только у нас их не часто встретишь, а у вас – сплошь.

Ворчание улеглось. Несравненные достоинства волосатых красоток, устроивших себе общежитие под трибунами стадиона, видимо, не вызывали у бакумура возражений. Антон все-таки не хотел так легко менять тему.

– Интересно, что она в тебе нашла? – Он снова повернулся назад. – Ну, я имею в виду ту красотку за два метра.

– Что, что? – передразнил его Коромысло серьезно. – Сила дана человеку, чего же тут не понять?

– А чем у вас… – Ростик подумал, – сладилось?

Ким так затрясся от беззвучного смеха, что лодка ощутимо дрогнула.

– Чем? Она приходила, просила рубашку снять, бицепсы трогала. У меня же там шестьдесят два сантиметра… Иногда в пресс и спину тыкала. Но когда стала приводить чуть не половину их табуна, то я решил – все, я им не стриптиз какой-нибудь. И начал прятаться, она поискала-поискала, да и отстала.

– Стать, это верно, – согласился Ростик. – Даже странно, что я тебя раньше не знал. Ты сам-то боловский?

– А у меня все это только за последний год вылезло. Даже сам не знаю, от чего. И кормежки мало было, и в зал я ходил не каждый день, не то что некоторые, а как поперло…