Жизнь в Японии была тогда очень дешева, и среди других излишеств у меня был небольшой завод скаковых пони. В Иокагаме, где находились английская и другие иностранные колонии, ежегодно устраивались скачки отдельно для японских и китайских пони, так как последние гораздо лучше первых. Японцы, очень любившие скачки, старались всегда помешать закупке лучших пони иностранцами. Тем не менее я осенью 1882 г. выиграл на главных японских скачках в третий раз на одном и том же пони и получил приз в 100 ф. ст. Тогда же я выиграл на скачках с тяжелым весом, а мой лучший китайский пони мог бы выиграть на скачках пони китайской породы, если бы его не попортил японец жокей. На мою жалобу в правление жокей-клуба, последнее допросило его и, так как он упорно отрицал и протестовал против обвинения, разрешило ему участие в скачках.
Сэр Гарри Парке, тогдашний посол в Токио, был способным человеком с длинным прекрасным послужным списком. Будучи в качестве атташе при миссии лорда Эльджина в 1860 г., он был предательски арестован китайцами и провел в тяжелых цепях одиннадцать дней. Он отказался купить свободу на условиях, которые могли бы повредить успеху переговоров лорда Эльджина, и был приговорен к смерти. После взятия летнего дворца приказ об его расстреле был отменен, и он был освобожден. Назначенный в 1865 г. послом в Японию, он оказал большую помощь микадо в первые годы нового режима и не раз едва избегал смерти. Характер у него был не из лучших, и он часто доставлял неприятности своей канцелярии. Однажды — это было до моего приезда служащие не могли найти потребовавшегося ему письма. Он зашел с папиросой во рту в канцелярию, вытащил из шкафов все бумаги, бросил их на пол, разбросал по комнате и, обращаясь к секретарям, сказал: "Это научит вас держать архив в порядке и находить бумаги, раз они мне нужны". Когда я прибыл в Токио, он был в отпуску и получил в Лондоне от министерства иностранных дел замечание, что с канцелярией следует лучше обращаться. По возвращении он совершенно переменил тактику и во всех делах со мной был воплощенной вежливостью. Он был со мной очень любезен и не давал мне ни разу повода жаловаться, кроме разве длины его извещений. Переписав однажды письмо в 400 страниц, я был готов напомнить автору его то, что Шеридан сказал однажды Гиббону, когда последний благодарил его за то, что был назван в Палате Общин "блестящим писателем Гиббоном": "Не блестящий — сказал я, а объемистый!".[7]
В начале 1883 года я уехал из Японии и вернулся в Англию, остановившись на пути в Гонконге, Цейлоне, Каире, Мальте и Гибралтаре. После длительного отпуска я снова отправился в Вену, куда был назначен вторым секретарем. Мое удовольствие по поводу возвращения на старое место усугубилось еще переездом в то же время туда из Рима семьи Пэджетов.
Политический интерес службы в г. Вене заключался в борьбе между Австрией и Россией на Балканах; так как я ниже буду много говорить о балканской проблеме, то не мешает для выяснения ее дальнейшего развития дать сейчас краткий очерк состояния острого кризиса, в котором она находилась в тот момент.
Со времени освободительной войны (1877–1878 г.г.) Россия стремилась постоянно к превращению Болгарии в свою провинцию. Для этого она поставила правительство Болгарии под контроль избранных ею генералов. При всякой попытке князя Александра оспаривать их права, ему напоминали, что он представляет собою лишь орудие в руках царя. Это продолжалось до тех пор, пока, уяснив себе невыносимость положения, он не заключил соглашения с либеральной партией, надеясь освободить таким путем свою приемную родину от русского господства.
В сентябре 1885 г. удачное восстание в Филиппополе привело к присоединению Восточной Румелии к Болгарии и к принятию князем Александром титула князя Северной и Южной Болгарии. Это было таким явным нарушением Берлинского договора, что Европа не могла с ним согласиться, а Россия немедленно отказалась признать присоединение, произведенное без ее вмешательства. Царь выразил свое неодобрение тем, что вычеркнул имя князя Александра из списков русской армии и отозвал всех русских офицеров из Болгарии. Через посла в Константинополе он в то же время толкал султана на восстановление status quo ante в Восточной Румелии силой оружия. Мысль о турецком походе нашла поддержку у коллег России по Drei Kaiser Bund'y (Союз трех императоров), но твердая позиция британского правительства, считавшего более выгодным иметь сильную Болгарию против возможных будущих выступлений, помешала этому плану.
Если б Австрия заняла более смелую позицию и признала бы состоявшееся присоединение, как совершившийся факт, она могла б заменить Россию в Софии. Но единственным желанием графа Кальноки было предупредить опасность разрыва с Россией, причем он вместе с тем боялся ослабить, благодаря поддержке Болгарии, влияние Австрии в Белграде. Греция и Сербия, обеспокоенные мыслью об увеличении Болгарии, деятельно готовились к предъявлению своих прав на территориальную компенсацию. Хотя первая благодаря вмешательству держав была вынуждена примириться с положением, вторая объявила в ноябре 1885 г. Болгарии войну. Положение болгарской армии, дезорганизованной отозванием русских офицеров и расположенной в большей части в Восточной Румелии, казалось почти безнадежным. Небольшое число войск было, однако, расположено близ сербской границы; форсированным маршем князю Александру удалось привести на помощь всю остальную армию и нанести поражение сербской армии после трехдневного боя под Сливницей. Воспользовавшись победой, он занял Пирот. Но от похода на Белград ему пришлось отказаться, так как ему был предъявлен Австрией ультиматум такого рода, что при дальнейшем продвижении ему придется иметь дело с австрийскими войсками. Наконец, после длительных переговоров, конференция держав в Константинополе приняла формулу, назначающую болгарского князя вообще, а не лично князя Александра, генерал-губернатором Восточной Румелии на 5 лет в соответствии со статьей XVII Берлинского договора, по которому для возобновления этого решения требуется согласие всех держав.
Россия сразу воспользовалась личным характером этого решения, чтоб подорвать власть князя и представить его единственным препятствием для реального присоединения Румелии, которое она хочет предоставить Болгарии. Через несколько месяцев военный заговор, действовавший по ее указаниям, устранил Александра и вынудил у него отречение. Восстановленный в правах последовавшей почти немедленно контр-революцией, он высадился в Рущуке и обратился с последней, но фатальной телеграммой к царю, где, извещая о своем возвращении, заканчивал словами: "Россия дала мне корону. Я готов вернуть ее в руки ее самодержца". Ответ царя был весьма сокрушительный для князя. Он отрицательно отнесся к возвращению князя и объявил о полном своем воздержании от вмешательства в дела княжества, пока его высочество остается в Болгарии. Не видя возможности править при оппозиции России и убедившись в распространенности симпатий к недавнему заговору, князь Александр отрекся и, назначив регентство в составе Стамбулова и двух других, уехал 8 февраля 1886 г. из Болгарии.
Затем последовал длительный кризис, чреватый опасностями для европейского мира. Россия отказалась признать регентство и послало в Софию генерала Каульбарса с поручением терроризовать болгар, чтоб заставить их подчиниться. Несмотря на признание им выборов недействительными, Великое Собрание все же собралось и занялось трудной задачей подыскания князя, который согласился бы принять опасную корону, от которой отказался князь Александр. Князь Владимир Датский, хотя и был избран, отклонил от себя эту честь, а князя Мингрельского, кандидата России, которого предложила Порта, категорически отверг Стамбулов.
Австрия, хотя и была самой заинтересованной непосредственно из всех держав, держалась выжидательной позиции, так как граф Кальноки лелеял мысль, что Россия, будучи предоставлена сама себе, навсегда восстановит против себя Болгарию. Британское правительство, с другой стороны, было серьезно озабочено продвижением России к Константинополю, и сэр Август Пэджет постоянно получал инструкции в том смысле, чтоб вызвать австрийское правительство на шаги, которые устранили бы опасность окончательного подчинения Болгарии русскому влиянию, и чтоб подчеркнуть значение совместных выступлений обоих правительств. Граф Кальноки дружески отнесся к этим предложениям, но установил, что пока нет нарушений международного положения Болгарии, и что время для вмешательства наступит лишь в случае таких нарушений. Британское правительство ответило перечислением всех незаконных деяний, совершенных генералом Каульбарсом, желая доказать этим, что наступило уже время для объединенного действия Европы.
