По сведениям, полученным нами за это время, мы имели основания думать, что важность этого назначения преувеличена, а еще более мы были поколеблены тем фактом — и его сильно подчеркивало германское правительство, — что ответственное командование турецким флотом нес британский генерал. Поэтому мы не были намерены пойти так далеко, как хотел г. Сазонов. Инструкции, посланные сэру Луи Маллету, были в дальнейшем отменены. Узнав об этом, г. Сазонов выразил сильнейшее разочарование. По его мнению, Россия в первый раз просила поддержки Англии в вопросе, серьезно задевающем ее интересы. Это был опыт, на котором Тройственное Согласие могло бы проверить свои силы. Согласие, как он говорил, представляет более сильную комбинацию держав, чем Тройственный Союз, и, если бы только Англия, Франция и Россия показали бы Турции серьезность своих намерений, последняя уступила бы, и Германия ничего бы не могла поделать. Но вместо того, чтобы уверенно действовать вместе, они постоянно охвачены паническим страхом войны, которую они, в конце концов, и навлекут на себя своими поступками.

Во всем этом была доля правды. Во время Балканских войн России не раз приходилось отступать с позиций, которые она несколько необдуманно занимала, почему в Константинополе создалось впечатление, что она никогда не будет воевать. Турки даже говорили германскому послу, что ему нечего опасаться каких-либо действий со стороны России. Г. Сазонов, однако, ошибался, указывая, что Тройственное Согласие в этом случае показало себя несостоятельным. Сэр Э. Грей вновь выступил посредником, прибавив ко множеству оказанных им России и Европе услуг по поддержанию мира еще одну. И действительно, как это впоследствии с благодарностью признал сам г. Сазонов, своим уверенным языком, которым он говорил с князем Лихновским, он добился соглашения, согласно которому генерал Лиман-фон-Сандерс, получив звание турецкого фельдмаршала и оставаясь во главе германской военной миссии, отказался от командования армейским корпусом в Константинополе.

Мои отношения с императором и императорской семьей. — Императрица Александра. — Первые аудиенции у императора в 1896 г. — Его большая личная привлекательность. — Императрица Мария. — Великая княгиня Мария Павловна

В предыдущих главах я уже описывал некоторые мои беседы с императором Николаем, а теперь я вкратце сообщу о моих личных отношениях к его величеству и вообще к императорской семье. Хотя я сейчас описываю вообще события довоенного времени, мне все же придется забегать вперед и говорить о некоторых позднейших событиях.

Мое знакомство с царской семьей началось за 16 лет до моего назначения послом в Петербург, когда я был назначен "charge d'affaires"[11] к брату царицы, великому князю Гессенскому. Принцесса «Alix» — под этим именем все знали царицу до ее замужества — была тогда красивой девушкой, несколько робкой и сдержанной. У нее было замечательное лицо, принимавшее по временам мрачное и патетическое выражение, которое Коппе воспроизвел на портрете, нарисованном им вскоре после ее замужества. Я вспоминаю, что, увидев впервые гравюру этого портрета, я заметил, что что-то в нем говорит о грядущей трагедии.

Впервые я имел честь быть представленным царю в 1896 г., когда их величества гостили в Дармштадте. Это было во время антракта парадного спектакля в придворном театре, и при обычных обстоятельствах подобное представление не смутило бы меня. Но лорд Салисбери дал мне поручение довольно деликатного свойства, и я боялся, что мне не удастся сказать все необходимое в течение пятиминутного разговора. Во время недавнего посещения императором Бальмораля лорд Салисбери говорил с ним об армянском вопросе, стоявшем тогда очень остро, и царь Николай, собравшийся посетить Париж, обещал сообщить ему через английского посла о результате разговоров, которые он предполагал иметь по этому вопросу с членами французского правительства.

Царь в своем разговоре с лордом Дофреном ничего не упомянул об Армении, поэтому мне было поручено узнать, было ли принято в Париже какое-либо решение. Я надеялся намеком на Бальморальское свидание напомнить царю его обещание, чтоб не нарушить придворного этикета, первым заговорив об этом; но эта надежда не осуществилась. Царь, рассказав, какое удовольствие он получил от посещения королевы, о которой он отозвался в самых теплых выражениях, продолжал говорить о предметах, представлявших местный интерес, и смутил меня, сказав, что он слышал про мою очаровательную дочь. Сознаюсь, я в эту минуту посылал свою дочь очень далеко, так как упоминание ее имени лишило меня возможности направить разговор в желаемую сторону. Мне ничего не оставалось сделать, как прямо сказать царю, когда он уже собирался оставить меня, что лорд Салисбери очень хотел бы знать, принято ли какое-либо решение в Париже. К моему облегчению, он успокоил меня, поручив передать лорду Салисбери, что во время его короткого пребывания в Париже он был так занят другими делами, что не имел возможности обсудить с французскими министрами армянский вопрос.

Осенью следующего года царь и царица провели несколько недель с великим князем и его супругой в Вольфсгартене, и меня несколько раз приглашали туда или в Дармштадтский теннис-клуб, куда царь иногда приходил играть, в то время как царица сидела и наблюдала за играющими. Царь принял меня также и в частной аудиенции, где мы беседовали с ним о самых разнообразных предметах. Он начал с тенниса, перешел на охоту, рассказав об оленях, буйволах и диких кабанах, на которых он недавно охотился в Польше, о том, что самое большое число фазанов, которое он настрелял в один день, — это 1.400 штук, что, по его мнению, совершенно достаточно. Когда разговор принял более политический характер, я заметил, что, согласно германской прессе, британское правительство преследует дальновидную макиавеллистскую политику с целью вызвать Европейскую войну, между тем как, если говорить правду, у него вовсе нет определенной политики, и оно не имеет обыкновения заглядывать далеко вперед. Царь засмеялся и сказал, что одним из недостатков парламентского образа правления является то обстоятельство, что политика сегодняшнего правительства может быть совершенно изменена завтрашним. Поэтому при нем не может быть последовательности в иностранной политике. Поэтому же иностранные правительства не могут безусловно доверять нашей дружбе, хотя ввиду нашего положения на островах в наших интересах, без сомнения, сохранить свободу действий, избежать всяких прочных союзов.

По поводу того, что я упомянул о германской прессе, царь заметил, что ему чрезвычайно интересно читать мнение людей о нем и его правительстве. Затем он спросил меня, как подвигается дело на индийской границе, и после моего ответа, что там постепенно водворяется порядок, продолжал говорить о наших отношениях в Азии. Он заявил, что не верит в буферные государства, если они не независимы и сильны сами по себе, а Персия с ее развращенным правительством слишком слаба, чтоб успешно играть такую роль. России вполне достаточно той территории, которой она владеет, и он не намерен приобретать больше; но лично он думает, что наши отношения были бы более близкими и дружественными, если бы между нами не стояла Персия. Он боялся, однако, что английское общественное мнение мало подготовлено к тому, чтоб видеть Англию и Россию соседями, хотя, как он с радостью отмечает, старое предубеждение против его отечества постепенно исчезает. Последнюю часть аудиенции царь провел в рассказах о Клондайке и Сибирских рудниках, о своем путешествии по Сибири и о климате и растительности последней.

Когда я прощался с его величеством, я совсем не предвидел, сколько аудиенций я буду иметь у него в дальнейшем, и что мне придется говорить с ним таким языком, каким ни один посол не говорил с самодержавным государем. Однако то обстоятельство, что царь и царица лично знали мою жену и меня, было значительным нашим преимуществом, когда мы приехали в Петербург.