– А мне можно попробовать? – улыбнулся Сизиф Антонович и вежливо пробрался к креслу.

Часть письменного стола занимало стеклянное полушарие с вдавленными в него золотыми монетами. Рядом лежали «Известия», «Правда» и «Трудовая правда», а за ними шариковые ручки немецкой фирмы «Вульф».

– Что это? – Сагайдак ткнул в блок с телефонами на маленьком столе.

– Связь с любым пунктом страны.

– А кнопочки? Их тут штук пятьдесят…

– Верхние – любой член Политбюро, ниже – секретариат ЦК, остальные – Совмин, Госплан, министры…

– Ясно! А вон тот красный аппаратик? – Сизиф Антович повернулся во вращающемся кресле.

– Красный телефон – прямая связь с руководителями стран Варшавского договора.

– А это?

Под стеклом лежали две трубки – серая и красная. А ниже – раз, два, три… пятнадцать кнопочек. Хозяин замялся.

– У-у! – не обиделся Сагайдак. – Да вы, я вижу, имеете связь с самим Господом и его апостолами…

– Вот именно!

– Ну а я? Гожусь на это место?

– Сидеть в кресле – годишься, Сизиф Антоныч, – охотно согласился хозяин. – А дальше что? Как управлять? Что конкретно делать? Дома в кресле легко анекдоты про вождей рассказывать. А вот как крутить руль? Чуть что – сам знаешь… Пойдем-ка лучше выпьем по чашечке кофе, дорогой мой доктор!

Он раздвинул гардины и открыл потайную дверь, похожую на книжный шкаф. В соседней комнате по-домашнему стояли кровать, лакированные кресла, зеркало. Диван был застелен цветастым ковром. На коричневой тумбочке возле телевизора лежали зажигалка и сигареты. Алла взяла со стола цветную фотографию. На ней был изображен человек с густыми бровями в очках за рабочим столом. Он что-то писал.

– На фотографиях они меня омолаживают, – сказал хозяин. – Но ведь это неправда!

– Бывает! – неопределенно протянул Сагайдак.

– Бывает? Но кто их заставляет писать чепуху? Мы требуем, прорабатываем, а толку чуть! Ведь иной раз в газете и почитать нечего.

Осторожно постучав в дверь, вошел официант и стал быстро сервировать стол.

– Коньячок ставить?

– Ни в коем случае! Можешь быть свободен…

Хозяин проводил его глазами, приложил палец к губам и только тогда подошел к дверце сейфа, скрытой в стене.

– Пить не будем, – строго сказал он. – Но по глоточку, по случаю встречи… Ведь еще недавно много пил, много ел и был здоров, как бык. А ты смотришь на меня с укором: толстеть нельзя, сидеть целый день нельзя! А как же руководить страной?

Сизиф Антонович в тон собеседнику предложил:

– Может, руководить стоя?

Генсек усмехнулся и погладил ногу, в которой у него сидела пуля. Сагайдак знал о ее происхождении. На героической Малой Земле полковника, у которого тогда еще не было таких величественных бровей, другой офицер застукал на диване со своей женой. Полковник хотел выпрыгнуть в окно, но пуля его догнала.

– Болит? – заботливо спросил Сизиф Антонович.

– Поднывает…

– Тогда перейдем от международных дел к внутренним.

– Сагайдак поднялся, открыл «дипломат» и вынул оттуда мятый белый халат. – Где тут у вас раковина? Помочитесь! Я проверю напор струи.

– Разве это важно? – с опаской спросил хозяин, покосившись на Аллу.

– Очень! Она отвернется. Так… Напор пока ничего, неплохой…

– Ну вот! Я говорю, я еще кое-что могу! Послушай, Сизиф Антоныч, скажи мне как другу: а какой напор у… ну, ты знаешь, того, который всегда в тенечке?

– Так ведь… – начал было Сагайдак.

– Знаю, знаю! Медицинская этика… Но мне-то, по дружбе, можешь сказать? Хуже или лучше? Я ведь никому!

– Что поделаешь? Конечно… – стал выкручиваться доктор. И наконец нашелся. – Должен прямо сказать: у вас у обоих с этим делом хорошо. Оба вы готовы хоть сейчас на субботник… Впрочем, посмотрим… Снимайте штаны – и на четвереньки, как всегда в позу лошадки. Алла, девочка, мне перчатку и вазелин.

Покорно спустив брюки, больной взобрался на диван. Верхняя его часть в рубашке и галстуке все еще оставалась Генеральным секретарем, а нижняя, покрытая бледной кожей, оказалась обыкновенной частью рядового члена партии. Сизиф Антонович опытными движениями натянул на правую руку резиновую перчатку. Алла открыла баночку. Зачерпнув указательным пальцем порцию вазелина и пошлепав другой рукой больного, доктор заставил его подвинуться и присел на край дивана. Пальцем он провел по телу, разделяя его вдоль на две половины, будто намечая место для резекции, затем нащупал нужную точку и резким движением ввел палец.

– Ого!

– Тяжело в леченье – легко в гробу, – пошутил Сизиф Антонович. – Ну-с, поглядим, как там дела… Знаете анекдот? Уролог говорит больному: «Прошу вас наклониться». А тот ему: «Слушай, дорогой! В такую интимную минуту говори мне „ты“!» Больно?

– Не очень…

– А так?

– Ox! Больно!

– Кстати, у меня к вам небольшая просьба. Есть такой Макарцев, редактор «Трудовой правды».

– Знаю, как же!

Врач ласково водил пальцем поперек предстательной железы.

– Так вот, его сын в милиции.

– У Щелокова?

– Ну, может быть, не лично у него… Нельзя ли дело закрыть и мальчика выпустить?

Сизиф Антонович нажал посильнее.

– Ой-ой! Больно же!

Доктор краем глаза глянул на телефон, соединяющий со странами Варшавского договора. Хорошо, что до него сейчас не дотянуться, а то еще неизвестно, чем бы этот массаж кончился!

– Понимаю, что больно, – вдруг жестоко сказал он. – Но массаж необходим, дорогой! Будет лучше работоспособность и общий тонус. Так как насчет мальчика Макарцева? И нажал еще сильнее.

– Постараюсь…

– Вот и хорошо, – палец Сагайдака обмяк и ласково заходил поперек. – Ну, на сегодня хватит… Девочка моя, сделай укольчик новокаина.

Алла быстро извлекла шприц, отбила головку у ампулы. Потерев кожу чуть пониже спины ваткой, смоченной в спирте, она ловко сделала укол и поцеловала потертое место.

– Можете одеваться, – сорвал резиновые перчатки Сагайдак. – Я доволен.

– Спасибо, Сизиф Антоныч, министерский ты ум. Послушай, раз речь пошла о Макарцеве. Ведь это он поднял идею, и сейчас все ведомства хотят получить деньги от субботника. А ты бы куда их использовал?

– Если не шутите, давайте на импотентологию, а? Ведь будущее человечества от этого зависит!

– Знаю, знаю, от чего зависит будущее человечества! – хозяин похлопал доктора по плечу. – Это по-твоему – от женилки. А вот министр обороны считает – от ракет. Кому мне верить? Ox, Сизиф Антоныч, если бы я мог сам решать! Все приходится пробивать, протаскивать, согласовывать. Иногда руки опускаются! Власть нынче у всех. Каждая кухарка власть имеет. Не захочет – не накормит, и ничего ей не сделаешь. У всех власть, потому что демократия. Один я без власти. От всех завишу. Вот я тебе пообещал насчет макарцевского сынка. Макарцев – наш человек. А как это сделать, и не знаю еще. Крутишься, как белка в колесе…

В воротах Спасской башни загодя засветились зеленые светофоры, и часовые напрягли спины. Машина промчалась через Красную площадь мимо Лобного места и памятника Минину и Пожарскому к улице Куйбышева.

Сизиф Антонович молча глядел на дорогу. Чем больше пользовал он человека с густыми бровями, тем большей симпатией к нему проникался. Конечно, ко мне он относится лучше, чем к другим. Все Четвертое Главное управление Минздрава дежурит возле него днем и ночью. А лечу его я, им он не доверяет! И что мне за дело до других? Он веселится, шутит, но не от радости. Это пляски на похоронах. Все несчастны в стране, а он даже более несчастлив, чем остальные. Ему в жизни не повезло. Все люди, а он вождь. Я по сравнению с ним – свободен! Он по сравнению со мной – раб. Тот, который в тени, стоит за спиной и дергает этого, но и тот не главней. Боже, какая страшная власть! Все скованы цепями и постоянно тянут друг друга, не зная куда идти. Рап прав: эта клетка постороена для всех. Не так ли, девочка моя?

В знак согласия Алла опустила ресницы. Она всегда читала его мысли и чаще всего принимала их без возражений.