Матвей У Матвея – халитоз, и почти наружу задница. У Матвея – передоз был, не далее, как в пятницу. Хоть и минуло с тех пор тихих пятниц – многосотенно — все равно, ему позор. Социальная блевотина. У Матвея дома нет, нет и худенького коника. Даже тоненьких монет у него – на банку тоника. Или – пару фуфырей из аптеки на Субботина. Их и выбрал бы Матвей. Социальная блевотина. Но вчера я наблюдал: он с дворнягою кусочничал, и дворняге – больше дал, со словами: мне не хочется. А спустя какой-то час видел я администратора, у которой вместо глаз два красивых пеленгатора. У которой конь и дом, в доме окна на гарантии, в сердце гайка под винтом, в карте – Рашка, до Голландии. Я тот дом труба не брал. Я купил документацию, и Матвею все отдал. И блевал. В администрацию. Некто скажет: не свисти, ничего ты не отписывал, не хотел бича спасти, и лисе оставил лисово. Объяснить я не смогу, не кончается на лектора. Я нутро поднапрягу и ответом выдам нектово… У Матвея старый дом, в доме окна еле держатся, сердце ходит ходуном после скорого до Керженца. Плед Обожаю этот плед, этот плед подарен мамой. Был я всюду им согрет — в неизвестности туманной и в решимости моей — деревенской, злой, холодной, наподобие саней на дороге непогодной. Из нахмуренной Москвы унесла меня лошадка в край небесной синевы, где дышать так сладко-сладко… Согревал меня мой плед, и подруг моих… Немногих. Вот уже немало лет сторонюсь я скороногих. Иногда от новостей, от каналов, к нам прорытых — промерзаю до костей, до пустой строки на выдох. От избыточной зимы мой народ и Божьим летом — жгет желудки и умы. Мне везет – спасаюсь пледом. Из ворсинок соткан сон: в темно-синем небе звезды. Сплю и чувствую: спасен, отогреты, млеют кости… Обожаю этот плед, этот плед – подарок мамы с пожеланием побед. Мам! А я – не самый-самый, но умелый малый – да. Ох, икнулось даже. Люди… Ничего, мам, ерунда! Сердца сын твой не застудит. Музориночка
Загоните под плинтус мусориночку веником, и в открытые Виндоус пошепчитесь о том, что немытые окна — это дело хозяйское, свежий воздух – не догма, если свой – управдом. Но в подплинтусном царстве мусориночки встретятся, объяснятся, обнимутся и потомство дадут… Вы пока не волнуйтесь о (п) у (т) ях Сани Спектора — я ему не накапаю, как и что здесь метут. Не лепра Я наблюдаю за их расстановкой: левые мысли, правые мысли… Вот и душа со спортивной сноровкой. Спишь на Ленкфильме и ждешь Кейт Уинслет. Это предательски верное войско: правые мысли, левые мысли. Ну, и душа, фитильками из воска, круглые даты – квадратные числа. В искренне пахнущей краской газете — правые мысли, правые мысли. Лайте, собаки, зеваки, глазейте: враг в зоопарке, с макакой и гризли! Как же всех нас накренили направо левые мысли, левые мысли. Штотеп Ерьбудетъ – потомок Би Сбраво. ЗАоблачный горящий Ловите, укротители природы — барыги, расхитители, уроды, мой пламенный горячий непривет, для крови ледяной – другого нет. Мне снилось, что, объятый серым дымом, пойду я, сам не свой, в краю пустынном, в тени каких-то грязных облаков. Ловите мой заоблачный fuck off! Проснулся я и вышел на дорогу, босой, простой, подобно бандерлогу, а может – небольшому хомячку. С большим акцептом вашему очку. Очку в игре с планеткой неазартной. Очку в игре – без жизни ей назавтра. Очку в игре с дыханием моим. Так схавайте ответ на вашу дрим. Не знаю, сколько лет нам дали майа, и что за кровь такая – голубая, но снайпер-апокалипсис грядет — для тех, кто море слил, а все гребет. Для тех, кто в небо плюнул, будто с выси, для тех, кто разбивает камни-мысли — очку огнеопасен их секрет. Fuck off! И мой горящий непривет! |
