– Пошли, – приказал Цейтлин. – Объясню потом.

***

Почему-то после пребывания в виртуальной реальности у меня во рту остается привкус паленого провода. Я сидел в кресле и облизывал губы высохшим языком.

– Спасибо, Павел, – сказал Роман, наливая мне чаю. – Ты нам очень помог…

– Чем? – удивился я. – Я ведь так ничего и не понял.

– Это неважно. Поняли системщики, которые читали в твоем подсознании. Мы нашли путь распространения вируса. И заказчика.

– Кто же это? Надо думать, один из этой компании? Не рав Шай, надеюсь?

– Не нужно гадать, я все равно не скажу. До выборов месяц, не нужно сейчас никаких скандалов.

– А жаль, – заявил я. – Мне понравилась идея: чтобы не народ выбирал лидеров, а лидеры выбирали себе народ.

– Народ у нас один, – сказал Роман, – а лидеров тьма.

– В этом ты ошибаешься, – пробормотал я. – Народов у нас тьма, и каждым нужно управлять отдельно. Кто сказал, что евреи – один народ? Евреи – это целая Вселенная, которая, как известно, бесконечна…

Бутлер посмотрел на меня сочувствующим взглядом. Совершенно напрасно – я немного утомился, но вполне контролировал свои мысли.

– Послушай, – сказал я. – Могу я опять погрузиться в компьютер? Мне как историку очень интересно. У каждого народа свое прошлое! Сколько ассоциаций, сколько линий!

Бутлер покачал головой.

– Антивирусная программа уже прошла, – сказал он. – Теперь там лишь отражение нашей предвыборной кампании. Числа и статистика.

– И народ выбирает лидеров, – сказал я. – Боже, как тривиально…

У Романа Бутлера, комиссара Тель-Авивской уголовной полиции, есть очень нехорошая черта: он не любит, когда ему мешают работать. В результате я обычно узнаю о его очередном деле из ленты новостей, а репортеры люди свободные и независимые – что хотят, то и пишут. Приходится приглашать Романа на чашку кофе в неурочное время (в урочное его не застанешь дома) и выспрашивать подробности для моих исторических хроник. Роман, по его словам, не понимает, для чего в книге по истории государства Израиль нужны рассказы о расследованиях убийств. По-моему, это ясно: если в нормальном еврейском государстве должны быть свои воры, убийцы и проститутки (см. Собрание сочинений Бен-Гуриона), то описание деяний этих достопочтенных граждан есть непременная деталь истории.

– И проституток тоже? – подозрительно спросил Роман, когда я впервые изложил ему свою точку зрения

– Естественно! – воскликнул я. – Истории интересно все: от парадной речи президента Вейцмана до помады на губах путаны. И кстати, – добавил я, – для правдивой истории государства необходимо описание трудных полицейских расследований. Для английских историографов будущего романы Агаты Кристи не менее важны, чем речи Уинстона Черчилля!

– Понимаю, – задумчиво сказал Роман. – Ты хочешь присвоить лавры не только Черчилля, но и Кристи…

Он так ничего и не понял. Неудивительно, что дело, которое можно распутать за сутки, тянется у него обычно неделю. Убийство Иосифа Гольдфарба осталось бы нераскрытым, если бы в тот вечер Роман не позвал меня к себе на чашку кофе. И правосудие совершило бы жестокую ошибку, осудив невиновного.

Впрочем, по порядку.

***

Во вторник, в 21 час 32 минуты (вы же понимаете, как важна точность в описании следственных действий) Роман позвонил мне и сказал, сдерживая зевоту:

– Павел, у меня нет сил подниматься, чтобы выпить твой дрянной кофе. Устал…

– Это с тобой бывает частенько, – вставил я.

– Спускайся ко мне, не возражаешь?

– Какой детектив захватить? – спросил я, предвосхищая просьбу Романа.

Он на секунду задумался и сказал с сомнением в голосе:

– Тащи Эллери Квина, «Девять месяцев до убийства».

– Двенадцать, – сказал я и отключил связь, чтобы дать Роману время поразмыслить.

– Что двенадцать? – спросил он, открыв мне дверь.

– Сыщик, – язвительно сказал я, – мог бы и догадаться. Ты читаешь этот роман двенадцатый раз. Но собственный рекорд ты еще не побил. Ты брал у меня «Восточный экспресс» тридцать два раза.

– Любой порядочный человек, – заявил Роман, – давно подарил бы мне эту книгу, чтобы не портить переплет, доставая ее с полки.

– Любой порядочный человек, – парировал я, – эту книгу купил бы. И еще «Дело о пропавшем свидетеле» Гарднера, а также сборник романов Джо Алекса, который по твоей вине я на прошлой неделе отдал в переплет.

– Сколько? – спросил Роман.

– Что – сколько?

– Сколько, – нетерпеливо сказал Роман, – я должен тебе за переплетные работы?

– Чашку кофе покрепче и историю расследования – покруче.

– Кофе – пожалуйста, а с расследованиями туго. Самое крутое расследование изобразила Батья Гур в своем последнем романе «Убийство в театре».

– Только не пересказывай сюжет! – воскликнул я. – Самое дурное качество человека – это желание пересказать сюжет детектива, да еще и приврать при этом.

– Не беспокойся, – успокоил меня Роман. – Я не читал этот романаи надеялся, что ты уже купил книгу и дашь мне ее, когда я расправлюсь с Квином.

– Почему же ты утверждаешь, что расследование Батьи Гур – самое крутое? – удивился я.

– Мне известно дело, которое Батья положила в основу книги. Правда, я не знаю, кто убийца.

– То есть? Тебе известно дело, и ты не знаешь?..

– Я знаю то, что происходило на самом деле, – пояснил Роман. – Но Батья обычно полагает, что реальность слишком тривиальна. Поэтому мне никогда не удается, читая ее роман, предугадать, кому она доверила роль убийцы.

– Это называется творческой фантазией, и не вам, полицейским, пытаться понять этот феномен. Писатель выше жизненной правды.

– Историк тоже?

– Историк описывает факты, – сухо сказал я. – А факты, да будет тебе известно, тоже выше жизненной правды.

– Не понимаю, – развел руками Роман. – У вас, историков, изощренная логика. Рукопожатие Руби с Аббасом – жизненная правда или исторический факт?

Я не успел ответить – зазвонил телефон.

У Романа Бутлера есть еще один существенный недостаток. Когда он разговаривает со своими сотрудниками, по выражению его лица невозможно догадаться, о чем идет речь. Доклад оказался довольно длинным, и я успел продегустировать кофе, сваренный, естественно, не Романом, а его женой Леей: самому Роману никогда не удавалось добиться такого аромата.

Комиссар сказал «хорошо» и положил телефон.

– Что «хорошо»? – не удержался я от вопроса.

– Да ничего хорошего, – буркнул Роман, не успев согнать с лица маску сосредоточенного внимания. – Извини, Павел, мне придется уйти. Дела.

Он на минуту скрылся за дверью спальни, о чем-то переговорил с женой, а когда опять появился в гостиной, то увидел меня в той же позе и с чашкой недопитого кофе в руке.

– Ты остаешься? – поинтересовался Роман. – Учти, я могу задержаться на всю ночь.

– Кого убили-то? – спросил я.

– Завтра будет на всех сайтах, – отрезал Роман.

Я молча допил кофе и удобнее устроился в кресле. Кресло было глубоким, и чтобы извлечь меня силой, Роману пришлось бы вызвать подкрепление.

– Хорошо, – вздохнул он. – В двух словах: убит Иосиф Гольдфарб, известный хирург. Для тебя, Павел, ничего интересного – обычное ограбление, хозяин оказался дома и…

– Известный хирург, – пробормотал я. – Значит, журналисты уже в курсе. На место преступления они приедут раньше тебя. Ты полагаешь, что историк не имеет права увидеть то, что видит любой борзописец?

– Если ты не спустишься через девяносто секунд, – сказал Роман, – я уеду без тебя.

Я успел за пятьдесят.

***

Вилла Гольдфарба находилась в северо-западной части Герцлии-питуах, в километре от скоростной трассы Тель-Авив – Хайфа. Фешенебельный район, ничего не скажешь, вилла наверняка «тянула» миллионов на десять. Впрочем, в темноте я мог и ошибиться – в сторону занижения, естественно, мне вообще трудно представить себе количество денег, большее, чем моя месячная зарплата.