***

Я стоял перед Стеной плача в тесной толпе мужчин в черных костюмах и шляпах. Каждый держал в руках Тору, каждый мерно покачивался, обращаясь к Творцу, я был здесь как белая ворона, да еще и без кипы – просто позор! Я поспешно выбрался на оперативный простор, а молившиеся, не глядя на меня, отстранялись, как от прокаженного.

Там, где обычно находился пост полицейской охраны, сидел на стуле древний хасид, который при моем приближении вытащил из ящика черную кипу и сказал:

– Надень, и поговорим.

Я надел.

– Уверен, – продолжал хасид, – что мы отберем два-три голоса у Израиля-четыре, этих безбожников, у них в субботу ходят автобусы, а напротив Большой синагоги в Иерусалиме находится некошерный магазин. Неужели Избиратели захотят управлять такой богопротивной страной и отдадут ей свои голоса? Как по-твоему, Павел?

У меня не было времени удивляться, откуда хасид знает мое имя. Собственно, почему и нет – если уж я оказался в виртуальном мире, информация о моем присутствии могла распространиться по всем виртуальным Израилям.

– А что вы думаете делать с арабами? – спросил я.

– С какими арабами? – удивился хасид. – Нет никаких арабов. После сорок восьмого года всех перерезали.

– Так… А кто работает на стройках? Кто совершает теракты? Кому отдавать Голаны?

– На стройках, слава Богу, автоматизация. Голаны отдали кибуцникам из нерелигиозных, за ними присматривают ешиботники, чтоб не нарушали заповедей. Теракты – строго по Его указанию. Главный раввин назначает исполнителя, исполнитель, пусть ему земля будет пухом, взрывает бомбу в макете автобуса, который стоит на макете центральной автостанции…

– Исполнитель тоже, надо полагать, макет? – спросил я.

– М-м… – замялся мой собеседник. – Этот вопрос еще не… Но ведь до выборов два месяца, верно? Утрясем. Если Избиратели проголосуют за нас, то исполнителем тоже будет макет. Когда вернешься, агитируй за нас, только мы достойны того, чтобы нами управляли эти замечательные Избиратели.

– Я должен подумать, – сказал я и отошел в сторону, чтобы собрать разбежавшиеся мысли.

Ясно. В виртуальном мире, не народ выбирает правителей, а профессиональные правители выбирают себе народ, чтобы управлять им. И потому здесь множество народов (множество Израилей?!), и у каждого свои взгляды на историю, на действительность, на будущее страны. Каждый народ предъявляет лидерам-избирателям свои понятия о том, как он, народ, будет поступать, если лидеры выберут именно его и станут им руководить.

А что в это время остальные народы – останутся вовсе без руководства? Насколько я понял, Израилей тут тьма, и все разные, а лидеров всего двадцать одна штука!

– Эй, – позвал я своего религиозного собеседника, но не обнаружил его рядом с собой. Более того, оказалось, что, пока я предавался раздумьям, причуды виртуального мира перенесли меня в очередной Израиль. Я по-прежнему стоял неподалеку от Стены плача, но здесь не было ни толпы молящихся евреев, ни даже, по сути, самой стены – она была занавешена огромным красным полотнищем, на котором десятиметровыми буквами было написано: «Миру – мир!» Перед стеной стоял стол, покрытый красным сукном, а перед столом прохаживались евреи вовсе не религиозного вида.

Я подошел ближе. Люди прохаживались, подходили и уходили, некоторые передвигали пустые стулья или трогали микрофон. Не садился никто. Наверно, я слишком долго стоял на одном месте, потому что меня толкнули в бок, и старый еврей голосом Цейтлина сказал:

– Если хочешь произнести речь, говори. А то слово не воробей: если не вылетит, то задохнется.

Пораженный странной интерпретацией известной поговорки, я неосторожно подошел еще ближе к микрофону, и толпа мгновенно замерла. Сотни глаз обратились ко мне, и мне ничего не оставалось, как спросить у всех сразу:

– Кто управляет вами? Какая политическая система в вашем Израиле? Если у вас демократия, то кого вы выбираете в лидеры?

Они стояли и смотрели на меня. Потом начали переговариваться друг с другом, а я лишь улавливал обрывки фраз:

– Демократия… а что это… да, у нас демократия… нас демократично выбирают… а как это – разве мы сами можем кого-то выбрать?.. кого?.. как?..

– Послушай-ка, – сказал мне старик с голосом Цейтлина. – Если у тебя нет дополнений к предвыборной программе, сойди с трибуны. На носу выборы, а ты отнимаешь время.

По-моему, время у них и без того уходило совершенно непроизводительно, но с трибуны я все-таки сошел.

– А как у вас в программе насчет Голан? – спросил я неизвестно кого.

– Голаны нужно отдать, – сказал все тот же старичок, – но постепенно. Каждый день по десять квадратных метров. И не сирийцам, а американцам. И не отдавать, а продавать. По тысяче шекелей за квадратный метр. Это наше кредо, и мы очень надеемся, что Избиратели поймут нашу позицию. И ты, когда будешь говорить с ними, постарайся донести эту мысль ясно и непредвзято.

Я пообещал донести и эту мысль, как и все прочие, но ничего не мог сказать относительно ясности, поскольку все в моей голове перемешалось. Отошел в сторонку и пожелал оказаться в каком-нибудь нормальном Израиле, должны же быть и такие, где народ хотел бы того же, что и я.

А чего, черт возьми, хотел я сам? К камому Израилю я присоединился бы с легкой душой? К тому, который настолько силен, что может отдать Голаны, зная, что и без них обеспечит свою безопасность? Или к тому, который настолько силен, что ни за что Голаны не отдаст – попробуй отними? Или к тому, который отдает Голаны по частям, растягивая удовольствие от переговорного процесса? Или к тому, где нет религиозных, мешающих есть свинину и ездить в субботу на пляж? Или к тому, где религиозные управляют страной, поскольку лучше других знают, каким желал видеть Он свой народ?

Я хотел быть в том Израиле, где родился и к которому привык. Насколько я понимал ситуацию, в виртуальной реальности этого компьютера мой привычный Израиль отсутствовал напрочь. Вместо этого программа, зараженная неизвестным вирусом, создала сотни Израилей – столько, сколько партий, движений, мнений и проблем существовало в реальном мире. Каждый Израиль зажил независимой жизнью, придумав себе даже историю. И каждый из Израилей должен был убедить Визеля, Бродецки и прочих лидеров-избирателей, что именно его история самая достойная. Бедные избиратели. Больше всего мне захотелось вернуться в зал во Дворце Наций, где сидели двадцать мужчин и одна женщина, не решившие, за какой народ им голосовать.

Компьютер исполнил мое желание мгновенно.

***

– Так что, Павел? – спросил Визель. – За какой Израиль отдать нам свои голоса? Каким Израилем нам управлять?

– Сначала скажи ты, – потребовал я. – Что станет с теми Израилями, которые не будут избраны? Они что – останутся без правительства?

– Разумеется, – удивился Визель. – Если народ не знает, чего хочет, не имеет смысла им управлять.

– Да? – с сомнением сказал я. – В моем мире, я имею в виду – вне этого компьютера, народ таки не знает, чего он хочет, потому что сколько людей, столько и мнений. И, тем не менее, этим народом постоянно кто-то управляет…

– Ясно, – прервал меня Бродецки. – Давайте заканчивать, господа. За какой Израиль голосуем?

– Да каждый за свой, – предложил я. – Вы, рав Леви, проголосуйте за религиозный Израиль, а вы, господин Харази, за Израиль поселенческий, а вы, господин Визель, за тот Израиль, что готов отдать Голаны, потому что не знает, что с ними делать. Каждому – свое, а?

Они переглянулись. Эта мысль им в голову не приходила. Точнее, компьютер почему-то такую модель прежде не рассматривал. Почему бы и нет?

Я почувствовал очередной толчок в бок и обнаружил позади своего стула все того же Цейтлина, сумевшего, видимо, отбиться от охранников.

– Хватит, Павел, – сказал Цейтлин. – Пора возвращаться.

– Погодите, – возразил я. – Я не понял, что станет с теми Израилями, которые не будут избраны.