– Жив, пришел! - с трудом выдавил Хабибула, замер на мгновение и залился смехом.
Вскочил, проверил обе двери, не оставил ли открытыми, и спустился в подпол.
Они проговорили часа два, слава Богу, было о чем.
– Хаби, тут кто-то ходит. Кажется, присматривается к твоему дому, заметил Гора.
– Есть тут один старик, бездомный, никого из родных у него нет. Ты его не бойся. Он знает, что, если напакостит, получит "деревянный бушлат". Мне почему-то кажется, что Митиленич здесь не появится, он рассчитывает взять тебя в другом месте. Захотел бы, давно взял. Разве нет?.. Тут что-то непонятное. Когда он говорил со мной, мне показалось, что его интересовало одно: в каком направлении ты двинешься отсюда.
– Когда он говорил с тобой?
– Третьего дня. Я только вернулся в Сосновку, он заглянул ко мне под вечер. От меня, конечно, ничего не добился. Но я понял, он все время следит за тобой... Я тебе, Гора, не советчик. Ты знаешь мое правило: вдруг мой совет окажется дурным, что тогда? Ты поумнее, решай сам. Мое дело доставить тебе костыли, билет уже куплен. Хочешь бери, а нет... как знаешь. Костыли и билет, считай, через пару дней...
– Если до этого Митиленич не явится по мою душу...
– Не думаю. В общем, тебе лучше знать!
– Хаби, окажи мне еще услугу. Купи второй билет, но в другой вагон... Мягкий. Еще один билет, понимаешь... На тот же поезд, но в другой вагон, спальный или мягкий... Скажи-ка, спальные вагоны сцепляют один за другим?.. Не обращал внимания?..
Хабибула, пожав плечами, пробормотал:
– Нет, не обращал... А если даже так, что из того?
– Ровно ничего!.. Достанешь?
– Достану, начальник станции мой кореш!.. Погоди, откуда такие цацки-шмотки?
– Потом скажу!
Ночью Гора крадучись вышел из хижины, долго слушал тишину, потом направился к проселочной дороге, которая вывела его из тайги, но не прошел и сотни метров, как боль вступила в поясницу. Отдохнул, сторожко прислушиваясь к звукам, вышел на дорогу и свернул направо, к железнодорожной магистрали. Дорога пошла под уклон, идти стало легче, и вот наконец в лунном свете блеснули рельсы. Полотно было совсем близко, как он и прикидывал по грохоту проносящихся поездов. У Горы сперло дух, на какое-то мгновение отключились все чувства, разум, он замер, потом громко, грязно выругался, погрозил рельсам кулаком и, разразившись хохотом, опустился на землю. Из глаз его текли слезы...
Гора сидел и плакал. Он и не помнил, когда плакал в последний раз, наверное, в юности, а потом раза два-три, когда терял самых дорогих людей. Отведя душу и успокоившись, он посмотрел на косогор, с которого спустился, прикинул: взбираться будет труднее, нагрузка придется на суставы - и повернул обратно к дому.
Хабибула пришел на третью ночь, принес костыли, американский кейс и конверт. Поболтали, договорились о пароле, если понадобится помощь Хабибулы, обнялись. Хабибула прихватил с собой старые костыли и все, что указывало на присутствие здесь Горы, и ушел со слезами на глазах. Гора прислушался к скрипу шагов друга, запер дверь и спустился в подпол. В конверте были деньги и два билета в разные спальные вагоны .
"Поезд мой послезавтра, в двадцать три часа двадцать минут. До полотна идти полчаса... Рельсы! Считай, час... Точно. По шпалам до Сосновки семь километров, стало быть, часа два с половиной, никак не меньше. Пожалуй, все три! Итого четы-ре часа. Значит, я должен выйти в двадцать один час двадцать минут... Правильно ли я сделал, купив билеты в спальный вагон?.. В прежние побеги такой шаг оправдывал себя, они искали беглецов или в трущобах, или среди тех, кто сторонится людей. В Белоруссии я никого не сторонился и даже выступал на официальных собраниях. Я шел четыре года и три месяца. Для того периода время почти рекордное... Да, поездка в спальном вагоне!.. Небольшой рюкзак, кейс, костюм и подходящая одежда! Вид у меня будет, прямо скажем, экстравагантный - богатый старатель едет подлечиться! Легенда ничего, сойдет... В который раз ты обходишь вопрос: кому и зачем ты нужен таким, какой ты есть?! Не увиливай, говори!.. Что говорить? Я уже сказал: "Настал час уходить, Гора!" Но это не значит, что отойти я должен сегодня или завтра..."
Чем больше старался Гора отделаться от этого вопроса, тем настойчивее требовал ответа вопрос. Размышляя над ним, Гора все больше мрачнел. От природы веселый и жизнерадостный, он чувствовал: сердце его сжимается, сознание кренится, как тонущий корабль. Меряя шагами комнату, он вдруг увидел себя как бы со стороны. Cгopбленный, скукоженный - неприглядное зрелище. Он расправил плечи и зашагал, выпрямив спину, как, собственно, и ходил всегда, всю жизнь. Ему пришлось несколько раз одергивать себя, распрямлять ссутуленные плечи. В конце концов, прискучив самобичеванием, он махнул рукой, перестал метаться по комнате и время, остававшееся до выхода, использовал на размышления о ловкой комбинации с двумя билетами в спальном вагоне. Вопрос, оставшийся без ответа, по-прежнему мучил его...
"Это, наверное, депрессия, отрицание эйфории. Напряжение чувств, как правило, завершается срывом, физическим недомоганием и душевной расслабленностью".
Гора осмотрел хижину, не оставил ли в ней следов. Перекинул через плечо рюкзак, взял кейс и вышел. "Запер дверь, ключ положил на прежнее место. Постоял, вслушиваясь в ночь, и пошел той же тропкой, которая вывела его накануне на проселочную дорогу.
Место было голым, луна выстлала серебром окрестность. Гора вышел на дорогу. Насторожился. Прогрохотал состав. Гора не двинулся с места, пока не стих вдали перестук колес, потом встал на костыли и легко, чуть ли не вскачь, спустился с косогора. Только войдя в лесозащитную полосу, он присел отдышаться.
"Сколько осталось?.. Чертова насыпь, до чего крутая!.. Одолею ее, и я на рельсах! Откуда это чувство тревоги, беспокойство... Может, интуиция?.. Со мной это бывало и прежде. Вроде все рассчитано, предусмотрено, а душа не лежит, какая-то невидимая сила держит тебя, не пускает, но ты, отмахиваясь от предчувствий, берешься за дело и сталкиваешься с неодолимыми препятствиями... Может, и так случится... Ладно, что она мне диктует, эта интуиция или как там ее?.. Поскольку мы приняли версию, что Митиленичу все известно, включая вагон и место, то в ближайшие несколько часов единственная опасность - это он..."
В это время Митиленич, укрывшись по другую сторону насыпи в такой же лесозащитной полосе, размышлял: "Может, я что-нибудь напутал? Значит, так. Глеб сообщил мне, что Гора вышел из дому! Поезд на Челябинск, отправляется в двадцать три часа двадцать минут. Гора должен пройти на костылях шесть-семь километров. Это два с половиной-три часа, не опоздает. Теперь. Хабибулин купил билет, который я ему подсунул, - девятое купе, нижнее место. Верхнее мое, билет у меня в кармане. В Омске Хабибула получил перевод из Тбилиси и Уренгоя. Сумма мне известна. Костыли и кейс куплены там же. Во что одет Каргаретели, знаю. Он должен выйти к железнодорожному полотну по проселочной дороге. К полотну он выйдет по двум причинам. Первая: надо полагать, что сесть на рельсу - его мечта со дня побега, это точка крайнего напряжения сил. Вторая: одет он чистенько, не станет ходить по грязи, пойдет по шпалам... Вот и он, поднялся... Смотрит в мою сторону! Неужели чувствует, что я здесь?.. Сел, лицом ко мне, смотрит на меня!.. Могу поклясться, он знает, что я здесь!.."
Гора не сводил глаз с леса, где, как он полагал, сидел в засаде Митиленич. Послышался шум поезда. Грохот нарастал. Гора сошел с полотна, пропустил состав, сел спиной к Митиленичу.
"Вот мы и пришли, Гора, сели на рельсу!.. Добились своего. Ты свободен, сидишь на рельсе - почему нет радости?.. Этот вопрос я задавал себе после каждого побега. Я никогда не испытывал радости, а теперь вдобавок ко всему у меня такое чувство, как если вдруг проснешься и обнаружить, что тебя дочиста обокрали, даже исподнего не оставили! Поднимется в поезд Митиленич, и баста. Рассуждай тогда о своем стремлении к свободе! Сколько сил положено, сколько испытаний пройдено... Не будет этого, брось, ты сам прекрасно знаешь, где он возьмет тебя. А насчет того, чтобы украсть... Никто не украдет того, чего ты добился. Это свершение! Пусть последнее, но из всех твоих свершений самое тяжелое - не надо чересчур скромничать. Даже если тебя убьют, то, что сделано тобой, не пропадет, оно останется людям... Ладно, ладно, брось высокопарный вздор..."
