«Вот как?!» — удивился Роберт.

Машина ничего не ответила: темперамент человека и извилистый путь его рассуждений, постоянно отклоняемый в стороны чувственным восприятием действительности, были чужды ей. Она была устроена строго рационально, хотя час за часом перенимала от людей некоторые человеческие особенности, даже странности, но только те, что могли помочь в решении задаваемых ей задач.

«План палаты Кобрена!» — мысленно приказал Роберт.

«Готов», — немедленно излучила машина.

Роберт достал из кармана записную книжку и принялся листать ее, отыскивая необходимые записи.

Любопытна история проекта спасения Кобрена. Вначале, когда Роберт посвятил машину в судьбу Кобрена, его механический помощник долго оставался безучастным. Машина послушно воспринимала его разрозненные, клочковатые мысли, но ничего не могла извлечь из этого нестройного потока. А на второй день, как показалось Гроверу, без всякой причины в его голове появилась фраза: «Попробуем использовать метод Ганса Фаллады».

«Фаллады! — От неожиданности Роберт никак не мог сообразить, что это за имя. — Кто он?»

«Автор книги „Каждый умирает в одиночку“.»

«Вы знаете ее?»

«Да, от вас. Четыре секунды назад вы вспоминали об этой книге».

«А я и не заметил», — удивился Гровер.

Машина спокойно отнеслась к последним словам.

«Что вы предлагаете?» — поинтересовался Гровер.

«В романе „Каждый умирает в одиночку“ немецкий следователь отмечал флажками те места на плане города, где находили антифашистские листовки. Зная психологию человека, он легко определил район, в котором жил тот, кто разбрасывал листовки, — пояснила машина. — Соберите данные о силе биотоков в палате Кобрена, и я высчитаю».

«Вы просто молодец, мистер Шерлок Холмс!» — восхищенно подумал Гровер, и зеленый глазок машины впервые тогда слабо засветился: ей уже начинало нравиться внимание человека.

С того дня у Гровера прибавилось работы — узнавать о биотоках в палате Кобрена. Делалось это так: бродя возле палаты Кобрена, Роберт измерял интенсивность облучения индикатором, благо, что стены здания совершенно не препятствовали биологическим лучам. А уже сама машина «втыкала флажки» на плане палаты. Район поисков постепенно сужался, но машина требовала новых и новых цифр.

К нетерпеливым предположениям Роберта машина была глуха: она искала только один и только точный ответ, не торопясь и не волнуясь, ничего не обещая, и явно не умела заниматься отвлеченной болтовней: не все в человеке «нравилось» ей. Г Сегодня Роберт раздобыл последние цифры, требуемые машиной. Он продиктовал ей координаты и величины излучений, закурил и стал ожидать в отчаянии от мысли, что ничем невозможно ускорить процесс вычислений. «Чего доброго, — усмехнулся он, — этот Шерлок Холмс воспитает во мне железную выдержку!»

Ответа не было почти три минуты. Наконец мигнул зеленый глазок.

«Аппарат находится..» — и машина точно указала место.

Мистер Стоутмен привык считать себя мудрецом, и никто не мешал ему так думать. На самом же деле он был только хитер. Это его качество развивалось в узком пространстве между успехом и поражением. Большую силу давала ему бессовестность: никакие соображения морали, долга, человечности не могли поколебать мистера Стоутмена, если тропа, избранная им, обещала привести к золотому тельцу. Черт его знает почему мистер Стоутмен воспитал в себе убеждение, будто человек вообще подлец от природы.

Будучи джентльменом житейски зорким, он, конечно, не мог начисто отвергать все то светлое, что он объединил словом «романтика». Поговорите с ним на эту тему, и мистер Стоутмен примется доказывать, что романтика (при этом он слегка скривится и передвинет сигару из одного угла рта в другой) дает себя почувствовать только в речах адвокатов, сенаторов, миссионеров, то есть в словах и поступках, рассчитанных на большую аудиторию. Стоит же человеку остаться наедине с самим собой, скажет вам мистер Стоутмен, как плащ романтика сползет с его плеч и обнажится твердое, упитанное тело прохвоста.

Роберт Гровер видел Стоутмена насквозь и в короткий срок сумел понравиться ему. Вершиной успеха Роберта в тонкой игре со Стоутменом стал день, когда этот влиятельный член правления «Дискавери» доверил ему ключ от палаты профессора Кобрена. Но пользоваться ключом умел другой человек — начальник охраны, так что в отсутствие Стоутмена в палату могли войти только двое.

Но мы уже знаем, что «мистер Шерлок Холмс» отыскал место аппаратуры и ее управления. После же выключения облучающей установки дверь свободно открывалась ключом. Все было предусмотрено до мелочей, но Роберт нервничал, впервые входя в палату Кобрена один. Конкретного плана побега он не имел: неизвестно состояние здоровья профессора, не все пути отступления обследованы, не подготовлено и пристанище на первый случай. Зато была надежда, что свидание с учителем многое прояснит…

Профессор Кобрен пришел в себя скорее, чем ожидал Роберт. Встреча, несмотря на обстановку, получилась теплой и радостной.

— Я боялся, что вы долго не сможете говорить, — признался Гровер.

— Во-первых, я знал, что меня усыпляют, и всеми своими атомами сопротивлялся этому, — объяснил профессор. — Я постоянно был настроен на волну пробуждения. Эти авантюристы хотят меня сделать своим сообщником. На всякий случай меня подвергают слабой дозе облучения.

— Но ведь когда я приходил сюда со Стоутменом, стрелка индикатора доходила до семи!

— Вероятно, это было только несколько минут, мой дорогой Роберт. Иногда я даже бодрствую. Каждые два-три дня меня навещает Стоутмен и пытается уломать. Позволяет побриться и покурить… Нет ли у тебя сигареты, Роберт? Канальство! Маленький цилиндрик, набитый табаком, — и человек на верху блаженства… Ни одно уважающее себя животное не удовлетворится столь немногим. Итак, на чем я остановился?

— Вероятно, на том, в чем вы разошлись с Бергоффом и Стоутменом, — предположил Роберт.

— Канальство! Это проклятое облучение угнетает память… Но теперь я вспомнил все. Ты знаешь Меджитта, укротителя в цирке?

— Феномен!

— Ерунда. Все это ужасно, Роберт, а не феноменально. Меджитт пользовался аппаратурой «Дискавери» и облучал львов и быков. То была негласная демонстрация новых лучей фирмы с целью повлиять на высокие чины из военного министерства. Реклама живая и действенная: фирма добилась громадных ассигнований для подготовки, по существу, нового вида оружия.

— Но ведь фирма занимается покорением космоса, профессор.

— К сожалению, есть люди, мечтающие о космической войне, а не об изучении Луны или Марса. План их чудовищно прост. Ты знаешь, что наши спутники летают над Россией?

— Разумеется.

— Так вот тебе мечта Стоутмена и его хозяев: запустить спутники, оборудованные генераторами новых лучей, которым еще нет и названия. Я так и не знаю, кто их открыл.

— Нельзя ли подробнее об этих лучах, профессор?

— Изволь. Кто-то из ученых «Дискавери» разгадал природу мышления человека!

Гровер подался вперед и пристально посмотрел в глаза своего учителя: нет, здесь не пахло мистификацией или заблуждением.

— Наше мышление, Роберт, это движение материи особого состояния, неизвестного до сих пор науке. От меня скрывают эту часть достижений ученых фирмы. Выяснилось и другое: когда мы говорили о телепатии, о передаче мысли на расстояние, то предполагали, что природа мысли и «полета» ее копии в пространстве от одного человека к другому энергетически родственна.

Роберт хотел что-то спросить, уточнить, но в горле у него пересохло, он только судорожно схватил Кобрена за руки, и прерывисто вздохнул.

— Оказалось, эта не так. Наш мозг имеет, по-видимому, две, так сказать, специальные машины: одна генерирует сами мысли, а другая, подобно радиостанции, как бы кодирует их в соответствии со своими возможностями и излучает в пространство наподобие радиоволн. В голове другого человека происходит обратный процесс, — спокойно, точно у себя в клинике, объяснял профессор.