Вылив на волосы пакет кефира, я замотала голову целлофаном и пошла на кухню. В ящике, который мы отвели под аптечку, лежала пачка Лилькиных антидепрессантов. Пока волосы отмокали в кефире, я растолкла все таблетки. Открыла пачку стерилизованного молока, которое кофемашина взбивала лучше обычного пастеризованного, и вылила большую часть в раковину. Засыпала порошок из антидепрессантов в пачку с остатками молока, хорошенько потрясла. Пришло время гасить свет. Уже в ванной, смывая с волос кефир вместе с гранатовым оттенком, я услышала скрип входной двери и радостное мяуканье. Каблуки дважды стукнули по паркету и остановились. Испугавшись, как бы Лилька не сбежала, я распахнула дверь ванной и выглянула в прихожую. Лилька инстинктивно скрестила руки, как будто попыталась прикрыть краденую одежду.

– Только не убегай, ладно? – сказала я вместо приветствия. – Надо поговорить.

Она кивнула, а я заметила розоватые капли, спадающие с волос на белую плитку, и захлопнула дверь. Вытерев волосы, а потом и пол, Лилькиным полотенцем, я бросила его в стиральную машину. Одежда подруги, в которой я провела вечер, отправилась следом за ним. Заворачиваясь дрожащими руками в свое полотенце, я молилась, чтобы Лилька все еще оставалась дома.

– Как ты умудрилась так похудеть? – выкрикнула я, распахнув дверь.

– Это все от антидепрессантов, – отозвалась она из кухни. – Кстати, ты не видела мои таблетки?

– Это я и хотела обсудить.

– Только не говори, что ты их выкинула!

Лилька стояла посреди кухни, уперев руки в бока. На каблуках, в несвойственной ей позе, с блестящими от алкоголя, или чего позабористее, глазами, подруга выглядела другой девушкой, гораздо более раскрепощенной и уверенной в себе.

– Слила в унитаз, упаковки в мусорном ведре, – кивнула я.

– Какое ты имеешь право трогать мои вещи?!

– Такое же, как и ты мои.

Я шагнула ей навстречу и протянула руку к топику. Лилька отшатнулась.

– Не подходи! Я тебя убью!

Услышав это, я застыла на месте. Лилька же повела плечами и вернулась на прежнее место.

– Чему ты удивляешься? – тряхнула она головой, от чего длинные серьги закачались в ушах. – Думаешь, я не способна на убийство? Смогла ты – получится и у меня. Я не хуже тебя!

– Ты лучше.

– Уже нет. Мне вот где сидит быть хорошей девочкой, – провела большим пальцем по шее она, – теперь я такая же, как ты. Только тронь, увидишь, какая я хорошая!

– Я не собираюсь тебя трогать.

– Так же, как не собиралась спать с парнями из парка?

– С какими парнями? – я не сразу поняла, о чем речь.

– С Лешей и вторым, как его там? Наверно, ты уже сама забыла, как их звали?

– Я помню, только с Лешиным другом у меня ничего не было.

– Передо мной можешь не оправдываться. Сегодня ночью я тоже переспала с двумя. И знаешь, что?

– Даже не представляю.

– Мне понравилось! Оказывается, у тебя вообще классная жизнь: тусовки, парни, – принялась загибать пальцы она, – секс, выпивка, дурь…

– Я никогда не принимала наркотики!

– Конечно, а еще не трахалась со всеми подряд. Наверняка ты до сих пор девственница. Сними трусы и докажи!

– Зачем мне что-то тебе доказывать? Мы живем в одной комнате. Разве ты сама не видишь, чем я занимаюсь?

– Представь себе, не вижу. Зато мне рассказывали.

– Кто же?

– Твой однокурсник Дима, с которым я в клубе познакомилась, и дядя Валера.

– Так разуй глаза! Кому ты веришь: малознакомому парню, Зуйкову или себе?

– Точно не тебе.

– Мне верить необязательно, у тебя своя голова на плечах. Включи мозги и хорошенько все обдумай. Не позволяй другим внушать тебе то, что им выгодно. Дима мстит за отставку, а Зуйкову нужны твои показания. Он врет, чтобы настроить тебя против меня.

– А ты врешь, чтобы я молчала? Или у тебя есть другие идеи, как закрыть мне рот?

– Лиль, хватит нести чушь. Я сварю кофе, тебе надо протрезветь.

– Нет уж, лучше я сама! Ты уже приготовила папе ужин.

– Как хочешь, – я опустилась на стул.

– Только не говори, что обиделась, – сказала она, засыпая зерна в кофемашину. – Правда – это не повод для обид.

– То, что ты, самый близкий мне человек, такое говоришь – тоже не повод?

– Слова, слова… – закатила глаза Лилька. – У тебя один близкий человек – ты сама.

– Хочешь сказать, я о тебе не забочусь?

– Заботишься, пока это тебе выгодно. Молока осталось на одну кружку, – она покачала в руке картонную пачку.

– Даже интересно, в чем моя выгода?

– Тебе надо, чтобы я, как шавка, бегала за тобой по пятам. Ты же королева, тебе нужны пешки, пушечное мясо… – Лилька продолжала разглагольствовать, но шипение капучинатора приглушило ее голос.

– Я тебя не слышу, – попыталась докричаться я, но поняла, что для нее это не имеет значения.

– Но знаешь что? – спросила Лилька, когда капучинатор издал последний пшик. Она поставила на стол две чашки: полупустую, с коричневой жижей на дне, и полную, с выступающей через край молочной пенкой.

– Что?

– При хитроумной игре пешка постепенно может превратиться в королеву.

– Вот в этом ты права, – усмехнулась я, глядя на самодовольное выражение лица подруги, и осторожно, чтобы не выплеснуть пену, пододвинула к себе чашку с капучино.

Именно при хитроумной, мысленно добавила я. Может, подруга и не понимает, насколько мне дорога, но если бы она была сообразительнее, догадалась бы, на кого повесят преступление в случае ее смерти.

– Ну конечно! – вскинула руки Лилька. – Ты даже не подумала предложить выбрать мне!

– Подумала, но решила, что ты обязательно ошибешься.

Лилька подняла глаза к потолку, а я залпом выпила половину кофе. Интересно, сколько крошечных таблеток в ней растворилось? Думаю, не меньше пяти. Это количество способно вызвать тяжелое отравление, а если допью до дна, и мне не окажут помощь вовремя, все может закончиться куда печальнее. Морщась от горького привкуса, я посмотрела на часы за Лилькиной спиной. Восемь двадцать.

– Если кислит, лучше не допевай, – заметила выражение моего лица она, – вдруг молоко испортилось.

– Все нормально, просто горячо.

Покачав в руке чашку, я взвесила остатки кофе. Выпитого может оказаться мало, надо действовать наверняка. Не успела я поднести чашку к губам, как в дверь позвонили. Звонка в домофон не было, для соседей слишком рано. Наверняка полицейские. Пока Лилька открывала дверь, я залпом допила отраву. Первым порог переступил незнакомый лысый мужчина с черепом, по форме напоминающим орех. За ним вошел участковый. Вместо того, чтобы покраснеть и отвести взгляд, в это утро неестественно бледный Клинченко смотрел поверх моей головы. Когда дверь закрылась, я поняла, что Зуйкова с ними нет. Неужели испугался шантажа? Надеюсь, я не переусердствовала.

– Гражданка Малыш Алиса Геннадьевна, – заговорил лысый монотонно, – вы подозреваетесь в совершении особо тяжкого преступления – убийства Малыша Геннадия Степановича. Сейчас производится ваше задержание. Проследуйте с нами. Вам все понятно.

Последняя фраза прозвучала скорее как утверждение, чем как вопрос.

– Яснее не бывает, – улыбнулась я Клинченко, стоявшему у лысого за плечом. Участковый резко отвернулся, как будто уклоняясь от пощечины.

Лысый не стал надевать на меня наручники, а вместо этого взял под локоть и повел к выходу. Лилька застыла возле двери, прикрыв лицо ладонями и наблюдая за происходящим сквозь пальцы. Краем глаза я заметила, как она провожает меня взглядом, но не обернулась. Ей сейчас нелегко, но мне гораздо тяжелее, по ее вине. Несмотря на это, я по-прежнему скорее убью себя, чем подвергну риску ее жизнь.

Клинченко вышел из квартиры первым. Лысый подтолкнул меня под локоть и пошел сзади. В лифте я представила, как обрадуются натравленные Зуйковым бабки. К счастью, на лавочке никого не оказалось. Пока меня усаживали в полицейский Форд, мимо прошел, даже не оглянувшись, незнакомый мужчина с ротвейлером. Вот они, привилегии жизни в большом городе: никому нет до меня дела. Интересно, если бы мне удалось пробиться на телевидение, если бы я стала мировой знаменитостью, а на работу меня забирал служебный вертолет, кто-нибудь в доме это бы замечал? Или люди так же проходили бы мимо, поправляя растрепавшиеся волосы и ругая ветер, который поднимают вертолетные лопасти? К сожалению, теперь я вряд ли узнаю ответ.