– Вы хотите сказать, – с надеждой спросил Агассис, – что они питались мясом этих тварей, нарушая какие-то диетарные табу?

– Нет, сэр, сказать я хочу то, что сказал! У них были плотские сношения с тварями. Во всяком случае, с теми, которые были для этого приспособлены.

Агассис поперхнулся и был вынужден освежиться глотком воды из скорлупы от страусиного яйца.

– Уж я-то знаю, такое трудно переварить, разве что ты сам, как я, вырос в тех краях. Но это чистая правда. Мискатоники блудили и давали с собой блудить всяким там рыбам, а после их женщины рожали на свет всевозможных полукровок, одни потом уходили жить в море, другие оставались на суше.

Так вот однажды, в 1629 году, Клема Долибера выгнали из Салема – это рукой подать от селения мискатоников. Клем был малый с норовом, обычаи ему не указ, а страха он и вовсе не знал. Выгнали его, правду сказать, за сношательство с племенной свиноматкой соседа и за то, что застрелил хозяина скотинки, когда тот, глубоко оскорбившись, вежливо попросил его перестать, а не то вкус у бекона испортится. Ну, больше податься Клему было некуда, и потому он отправился к мискатоникам.

Пришел он туда, а там пусто: ни людей тебе, ни скотины, ни полукровок, а чайники над кострами еще кипят, и одеяла на ощупь теплые. И никаких признаков ни разгрома, ни драки. Нашел он только широкий след слизи, уводящий в море или из него ведущий. Клем поселился в пустом типпи, и так началась оккупация белыми земель вокруг Марблхеда.

В последующие годы туда много беженцев и головорезов всякого толка набежало. Марблхед стал свалкой для всех Тринадцати колоний. Там ведь было хуже, чем на Род-Айленде, а это о чем-то да говорит! У нас были изгои всех мастей, только назовите, со всего земного шара приезжали. Мои собственные предки, например, были с острова Мэн и поклонялись морскому богу Мананнану мак Лиру. Преследуемые самим архиепископом Кентерберийским, они бежали искать убежища в Новом Свете.

Стыдно признаться, но у этих белых мораль была поплоше, чем у индейцев. И они не устояли перед чешуйчатыми чарами морского народца и, как индейцы, стали продолжать смешивать с рыбными свои жизненные соки.

Агассис устало поднял руку.

– Ну уж хватит, капитан Стормфилд. Вы всерьез полагаете, что я поверю в эту басню? Кровосмешение людей и рыб абсолютно – научно! – невозможно.

– Невозможно, да? Тогда как вам это понравится? Оттянув рукав грязного свитера, капитан Стормфилд показал тыльную сторону мускулистой руки.

От запястья до локтя и, вероятно, выше она была покрыта шершавыми зелеными чешуйками. Когда он повернул ее, чтобы Агассису было лучше видно, чешуя в свете свечи блеснула.

– Я вам очки не втираю, Луи. Я сам по меньшей мере на одну восьмую рыба, в точности как все в Марблхеде. При таком раскладе трудно не называть какого-нибудь тунца «дядюшкой».

– Поферьте ему, Луи, – подал голос Цезарь. – Ф Рефолюцию ребят из Марблхеда не зря назыфали «Полком амфибий»! Как, по-фашему, они еше шмогли так легко перепрафить Фашингтона через залиф Делавар? Яволь, Дэнни рассказал мне, что они просто попрыгали в воду и потащили корабли, тошно ушеные шерепахи!

Агассис наконец обрел дар речи, но заговорил лишь с жалким подобием своей обычной самоуверенной властности:

– Опустите рукав, пожалуйста… Спасибо. Такому зрелищу нельзя подвергать ни одного человека науки. Так и быть, ваша взяла. Предположим, я соглашусь принять вашу невероятную басню как пролегомен [102]. Почему вы так уверены, что Т'гузери намеревается осуществить свой план в вашем нелепом городе?

– Да они сами мне сказали, потому-то я знаю. Понимаете, жители Марблхеда издавна делятся на два лагеря. Одни, в ком человеческого больше, живут бок о бок с рыбным народцем и ни хорошего, ни дурного о нем не думают. Обычно они рыбных сторонятся, разве что зайдет на огонек обмотанный водорослями кузен. Они умеют держаться подальше от определенных рифов и косяков, почтительно кланяются определенным бухтам и скалам.

Но есть и другие, извращенные и порочные. Кровь у них жиже, холоднее, чем у остальных. Они как можно чаще водятся с самыми худшими среди рыбного народца. И вот эти действительно поклоняются тем же богам, что и рыбный народец: Дагону и Пахуануиапитааитераи. Эти негодяи пособляют рыбным в их дьявольских кознях. Одни из этих типов – рад сказать, что не самый худший, – мой кузен Говард Филлипс [103]. Сегодня утром он рассказал мне – в общих чертах, сами понимаете, – что Т'гузери и его приспешники запланировали на сегодняшний вечер. Поэтому я не стал терять времени, а сразу поспешил сюда с новостями.

Скрестив на груди чешуйчатые руки, капитан Стормфилд стал гордо ждать ответа Агассиса.

А тот оглядел напряженные лица. Они что, правда думают, будто он поверит в эту смехотворную байку? Сам барон Мюнхгаузен не выдумал бы такой нелепицы. Они что, дурачат его, чтобы в последний момент застать, так сказать, со спущенными штанами?

– Извините, это займет всего минуту, – сказал капитан Стормфилд, взял черпак и зачерпнул плошкой воды из ведра возле бортового иллюминатора. Оттянув высокий ворот свитера, он полил свои ясно видные жабры.

Глаза Агассиса сделались круглыми, как у ночного лемура (Nycticebus tardigrandus). И только несколько оправившись, он сказал:

– Береговая охрана предоставила в мое распоряжение большой вооруженный крейсер. Я затребую его на завтрашний вечер.

Во всем своем великолепии Агассис позвонил в дверь дома №10 по Темпл-плейс, роскошного особняка, известного как «Корт», обители целомудренной и очаровательной Лиззи Кэри. Он облачился, насколько смог, по-военному: красный сюртуки шаровары Burschenschaft [104], членом которого он был двадцать лет назад в Гедельберге. Чуть тесновато, подумал он, глядясь дома в псише [105]. Но в давнем студенческом мундире он все еще выглядел импозантно, а сегодня ему требовалось все мыслимое присутствие духа.

Был полдень того дня, когда ему предстояло схватиться с готтентотским колдуном в рыбацком городке Марблхед, и Агассис пришел попрощаться с дамой, которую любил и за которой ухаживал. Хотя он твердо был уверен, что вернется к ней целым и невредимым – в конце концов, что останется от примитивного суеверия, едва на него прольется ослепительный свет науки? – он не смог удержаться и не расписать красочно, как пожертвует собой ради восстановления справедливости.

Уже через несколько минут Агассис стоял на коленях подле возлюбленной, держа в своих руках ее маленькие ручки, а она лежала на оттоманке в гостиной. Длинные темные локоны подрагивали от обуревавших ее чувств, пока Агассис излагал (разумеется, тщательно отредактированную) версию того, что он узнал и что собирается предпринять.

– О, Луи, мне так страшно!

– Не бойтесь, моя дорогая. У меня достанет храбрости для нас обоих.

– Я не могу отпустить вас одного, Луи. Если с вами что-то случится, я, несомненно, умру от горя. Лучше мне погибнуть вместе с вами в челюстях какого-нибудь морского чудовища, чем жить без вас хотя бы минуту!

– Вы правда так думаете, дорогая?

– Да, Луи, думаю… всем сердцем. Агассис решился быстро.

– Тогда вы отправитесь со мной, дорогая Лиззи. Вы будете подле меня, как истинная подруга, укрытая могучим щитом моей любовной заботы. Сможете быстро переодеться в прочное платье, подходящее к данному случаю?

– Я надену туалет, в котором была, когда мы ловили бабочек, а папе скажу, что мы снова отправляемся в такую экспедицию. Меня не будет всего час или два.

Верная своему слову Лиззи была готова в условленный срок. Вскоре они уже вышли из повозки у штаб-квартиры Агассиса в Восточном Бостоне.

– Наш корабль прибудет с минуты на минуту, дорогая. Давайте подождем внутри.