Там, где коридор пересекался с другими такими же коридорами, стояли гвардейцы в синей парадной униформе. На головах — недавно введенные специально для президентского полка кивера, сделанные модным модельером к прошлой инаугурации, по образцам тех киверов, что носили офицеры генштаба в дни празднования трехсотлетия дома Романовых. На плечах у них — золотые лохматые эполеты, в руках огромные, похожие на копья, винтовки со штыками, поступившими на вооружение накануне Первой мировой войны. Их, наверное, достали из запасников Оружейной палаты. Гвардейцы служили своеобразными указателями — не заблудишься.

Коридор втекал в зал неожиданно, как будто это была маленькая речушка, по которой плывешь, совершенно не подозревая, что за следующим поворотом располагается огромное озеро. Хорошо еще, что не водопад.

— Прошу вас.

Черный ангел любезно пропустил Сергея вперед и двинулся обратно на поиски других заблудших душ.

— Спасибо, — только и успел бросить ему вслед Сергей.

Потолок прямоугольного зала поддерживало несколько десятков квадратных колонн. У дальней стены — небольшая, сколоченная из нескольких деревянных панелей, трибуна наподобие тех, что стоят в любом лекционном зале, только эту оббили красным бархатом и приделали золотого двуглавого орла с тремя коронами. Перед трибуной — ряды стульев. Номеров на них не было. Кто пришел первым, тот и занял самые лучшие места. Опоздавшим остались только задние ряды.

Кондратьева Сергей увидел сразу. Спина майора вдавилась в кресло. Одна нога заброшена на другую, руки перекрещены на груди. Немигающим взглядом он уставился на трибуну, но чувствовалось, что мыслями он далек от этого зала. Он, похоже, так же, как и Сергей, волновался утром. Когда он брился, руки его дрожали, но ходили по гораздо большей амплитуде, чем у Сергея, поэтому он порезал не только щеку, но и лоб почти над бровью. Хорошо в глаза не попал. Раны эти он заклеил розовым под цвет кожи лейкопластырем. К коже он прилегал не плотно, на лбу в трех местах топорщился и горбился, перпендикулярно порезу, точно там еще что-то было запрятано. Как же он сильно порезался — пришлось стягивать кожу скрепками.

Сергей подошел к тому ряду, где сидел Кондратьев. Ему повезло. По левую руку от майора одно из кресел пока еще оставалось пустым и не лежало на нем ни портфеля, ни оставленного приглашения, свидетельствовавших о том, что оно уже кем-то занято. Сергей боялся потревожить Кондратьева. Сидевший крайним — сухонький старичок, Сергею показалось, что он знает его или когда-то видел на какой-то пресс-конференции, а еще по телевизору, не понял причин этой заминки, посмотрел снизу вверх, оторвавшись от какого-то буклетика, который до этого внимательно изучал. Это был список награжденных.

— Проходите, пожалуйста, — сказал он приподнимаясь.

— Спасибо.

Он вспоминал имя старичка и все никак не мог вспомнить. Это какой-то известный ученый. Конструктор. Здесь все или почти все были ему знакомы. Правым боком Сергей стал протискиваться между рядами, извиняясь, когда задевал коленки. Он почти не отрывал подошвы от пола, чтобы не отдавить кому-нибудь ноги и не испачкать их ботинки, поэтому шаркал, как старичок. Он все-таки немного толкнул актера Семиластова, не так давно прославившегося игрой в сериалах о работе органов правопорядка. Тот этого даже не заметил, а извинений не услышал, поскольку был погружен всецело в разговор с какой-то дамой.

Сергей постарался опуститься на кресло тихо. Но оно пронзительно заскрипело, затрещало. Этот звук был сильнее разговоров вокруг, слившихся в некое подобие фона, который совсем не замечаешь. Кондратьев вздрогнул, повернул голову, расцепил руки.

— Извините, господин майор, — сказал Сергей.

Из-за этого официального обращения, Кондратьев не сразу понял, кто к нему подсел, да еще из-за того, что он по-прежнему находился где-то в своих мечтах. Лицо его оставалось отрешенно равнодушным. Он хотел было вновь повернуться к трибуне или погрузиться в мысли, лишь сквозь зубы, почти не раскрывая их, шепотом, сказал: «Ничего страшного», но тут же, когда губы не закончили фразу, выражение его глаз изменилось, перестало быть отрешенным, а движения стали приобретать резкость.

— О, неожиданная встреча.

Голос бодрый, но чтобы отдавать команды, требовалось бы произнести еще несколько фраз, разрабатывая голосовые связки.

За те две недели, что они не виделись, лицо Кондратьева слегка постарело. Только в последний день он выспался, но за предыдущие несколько месяцев у него накопилась такая усталость, что несколько часов отдыха не смогли разгладить морщинки. По лицу его блуждали какие-то тени. Они залегали под кожей темными нефтяными пластами, как остатки от синяков. Под глазами они были особенно видны, набухли, как дождевые тучи, того и гляди, лопнут, и тогда из них хлынут слезы.

— Я признаться не предполагал, что мы здесь встретимся. Я видел вас у входа, но вы так быстро ушли, что я не успел вас догнать. Поздравляю с повышением.

— Спасибо, спасибо. Следил за вашим возвращением. У нас телевизор как раз починили.

— У вас все в порядке? — Сергей кивнул на заклеенный пластырем лоб.

— Да. Рана не глубокая. Уже схватилась. Получил ее на прошлой неделе. Вы здесь на работе?

— Скорее из-за работы. «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени. Вот удостоился. Иначе не сидел бы здесь, а стоял вон там, — он показал на остальных журналистов. Их освещали вспышки фотоаппаратов.

— Вас ценят, поздравляю, — протянул Кондратьев.

Сергей почувствовал в себе тот зуд, который появляется во время разговора, — перехватить инициативу, расспросить, а если собеседник уклоняется от ответов, хочет перевести беседу на другую тему, наводящими вопросами вернуть ее в нужное русло. Сейчас ему не надо было выпытывать из майора каких-то сенсационных новостей, и все же он с трудом сдерживал себя.

— Но вас ведь тоже ценят.

— Вы о повышении?

— Не только. Сюда-то вас пригласили не как статиста?

— Отнюдь.

— Значит, вручать что-то будут?

— Поразительно, но вы обо всем правильно догадались, — на губах Кондратьева заиграла улыбка.

— Если не секрет, что?

— Не секрет. Видите ли, звездой на погонах дело не ограничилось. Начальство, предварительно устроив мне выволочку за самодеятельность, посчитало, что для возмещения морального ущерба меня надо представить к Герою России.

— У, — не удержался репортер, — но вы очень скрытный. Вы не рассказывали мне, что вас представили к Герою.

— Вы и не спрашивали.

— Да. Честно, мне было не до этого.

— Я и сам узнал о такой чести, когда вы уже уехали. Начальство у меня тоже скрытное. Оно, похоже, гадало: сделать меня героем или в шею выгнать.

Сергей незаметно поглядывал на часы, прикидывая, сколько осталось времени до начала церемонии. У него было не более пары минут, но можно было сделать предположение, что церемония чуть задержится из-за хронической привычки президента опаздывать на любые мероприятия, у него и самолет во время официальных зарубежных визитов имел то же свойство.

— Умоляю, расскажите, за что. Я не на работе. Никому ничего не перепродам, но если хотите, то несколько человек оттуда, — он опять показал на журналистов, — вас внимательно выслушают и обо всем напишут. Прославитесь.

— Я уже рассказывал эту историю, — начал майор.

— Не мне.

— Я к тому, что о ней уже печатали, и кое-кто рассказывал… Мой полковник.

— Но я-то о ней не слышал.

— Хорошо, хорошо. Мы случайно наткнулись во время чистки на отряд Тамерзумаева. У него было больше людей, чем у меня. Нас прижали. Не подойди на выручку вертолетчики — дело было бы совсем плохо. Они нас прикрыли. Мы смогли перегруппироваться, занять очень выгодные позиции. Потом в тылу у боевиков высадились десантники. Артиллеристы подтащили гаубицы и стали обрабатывать район дислокации отряда боевиков. Тем стало очень плохо. Ушли немногие. Может, никто не ушел. Точно-то мы не знаем, сколько человек было в отряде. Тамерзумаев сам этого не знал. Все путался в цифрах, когда его допрашивали. В общем, его взяли мы. Но на это наложились и старые заслуги. Месяц какой-то сумасшедший выдался. По совокупности и приставили к Герою. Вот и все.