Добрый у Хасана из Амузги конь, и красавец. Хасан нашел его беспомощным жеребенком, отбившимся от табуна в Волчьем ущелье, и спас от волков, которые готовы были растерзать его, — одного волка кинжалом заколол, а другого руками задушил. Жеребенок был похож на белое облако. Хасан выходил его, и вот каким он теперь стал красавцем. Многие смотрели на коня с завистью, хвалили. Даже слепой, говорят, как-то воскликнул: «Вы посмотрите на его ноги, какие они стройные. А вглядитесь в глаза! Как они горят!..» — «Да, но ты же слепой, — ответили ему, — откуда все знаешь?» — «Разве надо видеть, чтобы знать, что у хорошего коня, как и у прекрасной девушки, глаза должны быть как звезды, а ноги стройными?»

Не однажды пытались угнать этого коня, но то он сам спасался от конокрадов, то Хасан из Амузги спасал его.

Одному отъявленному конокраду из аула Кадар как-то раз удалось увести коня. Хасан услышал топот копыт за воротами и понял, что произошла беда. Он в ярости вскочил: что делать? Попросил у соседа лошадь и помчался за конокрадом. И, конечно, он думать не думал, что сможет на соседской кляче догнать своего лихого скакуна. Не радость, скорее обида обожгла сердце Хасана, когда он почти поравнялся с вором.

— Ты что же это, олух, делаешь?! Позоришь моего коня! — с досадой вскричал Хасан. — Почеши его между ушами да похлопай ласково по шее, не видишь разве, на какой кляче я тебя догоняю!

Конокрад послушался совета хозяина, и конь под ним ускакал, как ветер в поле, а Хасан из Амузги гордо смотрел вслед. Но недолгой была радость конокрада. Конь услышал зов хозяина, остановился, поднялся на дыбы, сбросил седока и вернулся. Подъехал Хасан из Амузги к вору и сказал:

— Помни на будущее — орел мух не ловит.

— Ой, белый конь! Какой он красивый! — залюбовалась Муумина.

— Очень заметный, но ничего. Он меня не раз выручал, верный друг. Пошли теперь поищем твоих рогатых, и я провожу тебя домой. Кто твои родители?

— Мать давно умерла, а отец у меня слепой. Возможно, ты слышал о нем. Слепым Ливиндом его называют.

— К сожалению, не слыхал.

— Да, конечно. У бедного слава до порога.

— Больше никого у тебя нет?

— Нет.

Они надолго умолкли. Муумина все искала глазами овец.

А овцы спрятались в тени деревьев у опушки леса. Три барашка курдючной породы, козел со сверлообразными, скрещенными на макушке рогами и пятнистый, кудрявый ягненочек. Козел очень гордый, все норовит не подчиниться Муумине, будто хочет сказать: вот не было б тебя, я этих твоих овец отвел бы прямо в пасть волку.

Девушка погнала свою маленькую отару перед собой. Хасан из Амузги вспомнил некогда сказанные матерью слова: «Доброму и ветер приносит любовь».

— Правда, страшный козел? — спросила Муумина. И, не дожидаясь ответа, показала: — Вон наш дом! Видишь, тот с покосившейся крышей?

— Не хочешь, чтобы я проводил тебя? — Идти и говорить с девушкой доставляло Хасану большую радость.

— Ты на белом коне, поэтому лучше не надо…

— Чем тебя отпугивает белый конь?

— Сказка такая есть… Меня из-за нее с самого детства дразнят: будто джигит ко мне приедет, на белом коне…

— Ах вон что! Ты не хочешь, чтобы этим сказочным джигитом оказался именно я? — заглядывая ей в глаза, с улыбкой спросил Хасан из Амузги.

— Я этого не сказала… — зарделась Муумина.

— Так и быть, не стану тебя смущать. Сейчас я уеду, но, если с тобой случится беда, кликни: Хасан из Амузги! Договорились?

— И ты окажешься рядом?

— Тотчас же! — Хасан сказал это очень твердо и с нежностью посмотрел на нее. — Мне так хотелось бы подарить тебе что-нибудь на память, да жаль, нет со мной ничего… Вот, может, этот нож? — и он отвязал от ремня нож, вложенный в расписные кожаные ножны.

— Спасибо! Но… зачем он мне?

— Это не совсем простой нож, Муумина. Вот, смотри, — Хасан вскинул руку и метнул нож. Тот вонзился в ствол дерева, совсем рядом с девушкой.

— Ой, как ловко! — воскликнула Муумина, взяла нож и сама бросила, но неудачно… — У меня не получается, — с досадой проговорила она.

— А ты тренируйся, и обязательно получится. Это тебе не помешает в нашей суровой жизни.

— Я буду стараться!

— Ну, счастливо оставаться.

— В добрый час! — Муумина помолчала и тихо добавила: — Хасан из Амузги, я жду тебя.

Обдав лаской уже оказавшегося в седле всадника, она повернулась и пошла к аулу.

Хасан из Амузги глянул ей вслед и подстегнул коня, и тот рванул, будто и ему передалось счастье седока.

А за спиной всадника раздались голоса выскочивших из подворотен аульских ребятишек:

— Белый всадник! Белый всадник, Муумина, ты видишь?..

Но девушка ничего не слышала. Улыбаясь чему-то своему, она бежала домой. Вот и сбылось: объявился всадник мечты, белый всадник из сказки.

Весть о белом всаднике долетела до сакли слепого Ливинда раньше, чем успела вернуться его дочь Муумина.

Ливинд был дома, у него сидели трое почетных стариков, среди которых был и Ника-Шапи, тот самый, что умел читать коран. Ливинд уже однажды воздал ему хвалу у мечети. Старики пришли с надеждой узнать еще что-нибудь мудрое из корана.

Для горца все книги, написанные по-арабски, едины, все они кораны, а значит, святые. Так уж заведено считать, что коран писался святыми. Потому-то горец, извечно относился к корану с особым почтением и трепетом. И брал он его в руки, славя аллаха, милостивого и милосердного…

Ника-Шапи взял коран, развернул его наугад и, приблизив к глазам, стал читать: «Жизнь — что мельница, вертится, как жернов, и дробится, как зерно».

И не успели слушатели уразуметь смысл услышанного, как до слуха слепою Ливинда долетели слова: «Белый всадник приехал к Муумине! Белый всадник!»

— Слышите? — встрепенулся Ливинд. — Про белого всадника говорят!

— Опять, наверное, поддразнивают Муумину.

— А вдруг правда, сбылась моя мечта! — слепой Ливинд поднялся и повел за собой гостей на балкон. — Вы не видите его?

— Кого?

— Как кого? Белого всадника!

— Успокойся, почтенный Ливинд. Никого нет. Только дети приплясывают и что то кричат.

— А где Муумина?

— Вот она, только что вошла во двор и пригнала овец.

— Муумина! — крикнул Ливинд.

— Я здесь, отец!

— Иди сюда, дочь моя, иди скорее.

Муумина как на крыльях взлетела по лестнице, поклонилась почтенным людям и, в счастливом своем возбуждении, прильнула к отцу.

— Это правда, дочь моя? Правда? — обнимая ее, спросил слепой Ливинд.

— О чем ты, отец?

— Слыхала, белый всадник к тебе приехал?

— Да, отец!..

— Вот видите!.. Я же говорил, я же всегда говорил, что он явится!..

— Неужели сбылось?! Вот ведь чудо какое! — в один голос заудивлялись гости.

— Я же говорил, он обязательно должен был явиться к моей Муумине. Но где же он? Подведите меня к нему. Где он, доченька?

— Он уехал, отец. У него очень важные дела.

— Не захотел увидеть твоего слепого отца! — огорчился Ливинд. Ведь в придуманной им сказке белый всадник одним взмахом руки делает зрячим слепого…

— Нет, нет! Это я не велела ему провожать меня до дому!

— Почему же, дочь моя? Постыдилась нашей бедности?

— Просто мне не хотелось, чтобы аульчане его видели. И без того меня все дразнят.

— Наоборот, ты должна была привести его к нам. Пусть бы люди видели. Ты же счастлива?

— Да, отец.

— Каков он из себя, дочь моя. Что ты молчишь? Хотя ладно, молчи. Я и без слов понимаю, что он, должно быть, настоящий джигит.

— Уезжая, он просил, если со мной что-нибудь случится, позвать его. Сказал, тотчас прискачет.

— Так и сказал?

— Да, отец! — Лицо Муумины светилось счастьем.

— Великое тебе спасибо, всемилостивейший аллах, ты внял моим мольбам. Слышите, люди, я счастлив радостью моей дочери! Она ведь достойна…

— Да благословит их аллах! — сказал за всех Ника-Шапи. — У нас нет слов для выражения радости и удивления. Мы покинем тебя, почтенный Ливинд, время молиться. Да смилостивится и над нами всемогущий аллах!