Наконец он прочел последние строки, датированные позавчерашним числом и нацарапанные карандашом израненными в кровь руками:

«Всетовремя, покаонбылвкомнате, частьменясгорала отжеланияброситьсяемунашеюивыплакатьвсесвоистрахиимечты. Ятакеголюблю…»

У Дейна к горлу подкатил комок. Хватит. Довольно играть с самим собой в прятки.

Он любит ее. Любит свою милую, смешную, жизнерадостную леди Гринли. Любит всем сердцем. Более того, он не надышится на нее.

«Какой же я дурак!»

Нет, не потому, что любил ее, а потому, что сомневался в самом себе. С чего ему взбрело с голову, что любовь к ней – это слабость?

Ему вспомнились слова леди Рирдон: «Зачем вы вообще женились, если знали, что никогда не поверите женщине?»

Вера. Его вера в людей, равно как и в свою способность отличать хорошее от дурного, умерла вместе с отцом.

Но в один прекрасный день леди Оливия вытащила его из грязи.

Тем временем на мельнице, где по-прежнему стояла кромешная тьма, Оливия ждала, когда очнется Уолтер. Приложив ухо к его холодным, губам, она ощутила слабое дыхание и с ликованием поняла, что он все-таки жив. Правда, совсем заледенел и не шевелился.

Она лежала рядом с ним, обхватив руками и надеясь, что отогреет его своим теплом.

И ждала.

Если на то пошло, она ненавидела ждать. Оно и неудивительно, ведь Оливия всю жизнь только этим и занималась.

Она ждала в Челтнеме годы напролет. Ждала, пока родители вспомнят о ее существовании. Ждала, когда начнется настоящая жизнь. Ждала, когда же ее мечты – мечты, которые она не поверяла ни одной живой душе, тогда как жизнь проходила мимо, – наконец исполнятся.

И они исполнились. Отчасти.

Вернее, она убедила себя в том, что они исполнились. Она положила свое сердце на блюдечко с голубой каемочкой и поднесла его свету вместе с ножом и вилкой. Оливия никому и ничему не верила так, как Дейну.

Как она могла быть такой наивной и всерьез полагать, что ее рыцарь прискачет на белом коне и спасет ее от судьбы?

А вместо этого она вытащила из грязи норманнского бога.

Уже тогда можно было бы догадаться, что все пойдет не так, как задумано.

Но кто же мог предположить, что дело примет такой дурной оборот, да еще так стремительно? Сколь молниеносно вспыхнула их страсть друг к другу, столь же молниеносно она спалила дотла все их надежды на счастливое будущее.

Она сделала все, на что была способна. Из кожи вон лезла, чтобы стать той, кем он ее хотел видеть, пока сама не перестала себя узнавать.

Но Дейн все равно ее бросил.

«Нет. Ты первая его бросила».

Оливия прижала руку к груди. О Боже!

Она первая его бросила. Тогда, в лесу, он не сумел ее спасти, и она тут же махнула на него рукой. Поставила его на одну доску со своими родителями, мисс Хакерман и слугами Гринли – всеми, кого никогда не было рядом, когда Оливия нуждалась в помощи. Она просто взяла и выбросила его обратно, точно не приглянувшуюся рыбешку. Отвергла его только потому, что он оказался далек от идеала, который она сама себе придумала.

Она поступила точно так же, как все остальные женщины.

Теперь сердце ее разрывалось не только от жалости к самой себе. Ее поступком двигало… то же самое, в чем она обвиняла Дейна.

Она ему не верила. Не верила, что он станет ее второй половиной. Не верила, что вдвоем они выкуют нечто прекрасное в огне, который вместе разожгли. То, что она влюбилась чуть ли не с первого взгляда, еще не означало, что с Дейном произойдет то же самое. Она не потрудилась дать ему вторую попытку или третью. Да хоть четвертую, если это необходимо! Не потрудилась узнать, что может выйти из их союза.

Стоило ему только раз ее подвести, как она тут же поставила на нем крест.

А теперь он уехал от нее за тридевять земель. И бог знает, когда еще им доведется свидеться.

Уолтер шевельнулся рядом с ней.

– Уолт? – Оливия встала на колени и положила руки ему на плечи. – Уолт, пожалуйста, очнись!

– Ливви? – проскрипел он. – Ну все, пиши пропало. У меня съехала крыша.

Оливия засмеялась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы счастья. Она стиснула брата в объятиях.

– Уолт, ты не умер?! – Он закашлялся.

– Нет, но явно спятил, – прохрипел Уолтер. – Пропади все пропадом! Что я только не делал, чтобы повеситься.

Но Оливия только смеялась, вцепившись в единственного человека, в чьей любви она не сомневалась.

– Ливви, хоть ты и галлюцинация, но, пожалуй, сейчас задушишь человека.

– Ой! – Она выпустила его, хихикая и плача, точно помешанная. – Прости… Я просто до того…

– Черт подери! – выдохнул Уолт. – Так ты настоящая?

– Самая что ни на есть. – Оливия силилась совладать с собой. – И сил нет, как я рада, что ты жив-здоров…

Уолт закашлялся.

– Ну, насчет здоровья ты поспешила… Я болею вот уже… не помню сколько и чертовски ослаб.

– Ты утонул больше месяца назад, – сообщила ему Оливия.

– Ничего подобного. – фыркнул Уолтер. – Ты представляешь… – Его гневную тираду оборвал кашель. Оливия услужливо постучала ему по спине, пока приступ не прошел. – Это все проклятый камердинер!

– Да, – поддакнула Оливия. – Проклятый Самнер.

– Вот-вот, проклятый… погоди, откуда ты знаешь Самнера?

Оливия вздохнула:

– Короче говоря… – Она принялась загибать пальцы. – Я взяла его на работу. Из-за его происков герцогиню Холсуик вывернуло наизнанку. Он сделал из меня посмешище на Охотничьем балу. Попытался убить Георга. Рассорил меня с мужем. Стрелял в меня. А потом похитил… – Она задумалась на мгновение. – Да, вроде ничего не забыла.

Уолт присвистнул:

– Проклятый Самнер! – Оливия горестно кивнула:

– Да уж. Чтоб ему пусто было!

– Хм… А муж кто?

– Лорд Гринли. Красавчик – закачаешься.

– «Тот самый Дейн». Недурно. А что за фрукт этот Георг? – Оливия вздохнула.

– Принц-регент. Милейший человек.

– Ну и ну, ты времени зря не теряла! Герцогиня Холсуик, говоришь? Верно, увидела где-нибудь копченую селедку?

Оливия кивнула:

– В своей тарелке, под яйцами. Попортила пару роскошных ковров.

– Проклятый Самнер.

Они немного помолчали, как молчат два близких человека, когда слова не нужны, затем Уолтер сменил тему:

– Как там мама?

– Арестована. И отец тоже. – Уолтер вздохнул:

– Я пытался вытащить их из этой переделки, Ливви. Еще пара недель – и я бы женился на мисс Хакерман.

– Знаю. – Оливия откинулась назад, упершись руками в пол позади себя. – Хотя на твоем месте я предпочла бы сидеть взаперти на мельнице.

Уолт упал на спину и беспомощно захихикал. Его смех то и дело перебивался кашлем. Оливия слушала с улыбкой на губах.

– Уолтер, мы знаем эту мельницу как свои пять пальцев. Почему же ты не смог сбежать?

Уолтер отдышался.

– А, значит, ты не заметила цепь. – Он что-то сделал, и Оливия услышала, как цепь громыхает по полу. – У меня лодыжка окована. Намертво. Привязали, точно паршивого пса.

– Цепь очень длинная?

Если им удастся вскарабкаться по мельничному механизму на второй этаж, в комнату мельника, то, может, там есть…

– Я могу ходить по этой комнате, – ответил он, – и только. Эта дрянь обматывается вокруг жернова.

Жернов. Каменная глыба весом в тонну… Каменная!

– Уолт, а если запустить механизм… думаешь, жернов сможет перетереть цепь?

– Это мой любимый план, – согласился брат. – Однако есть два маленьких «но». Первое: я не смог подняться наверх и опустить рычаг.

– Для этого есть я! – взволнованно воскликнула Оливия.

– И второе: если цепь за что-нибудь зацепится, то меня самого затянет в жернов.

Оливия сникла:

– Да, это никуда не годится.

– У меня был второй любимый план – застать Самнера врасплох, когда он войдет, задушить его цепью, забрать у него ключ и выйти через переднюю дверь.

– Мне нравится. Особенно та часть, где надо задушить Самнера. А почему этот план не самый любимый?