В центре деревни на большой завалинке сидели пожилые эскимосы и смотрели перед собой неподвижно. Из открытого окна виднелся русский остров. Патрик усмехнулся.

— Вот телефон. — он говорил с сильным эскимосским акцентом, бегло и неразборчиво, будто гонял во рту камни. — Я могу позвонить хоть в Австралию, но не на Большой остров. Случись что, у нас даже нет «горячей линии». Там как-то раз солдат сорвался со скалы, был при смерти. Русские звонили на Камчатку, те — во Владивосток, те — в Анкоридж, те — в Ном, те — нам, через полмира! Мы послали лодку и вызвали Эрика — парня спасли».

Он засмущался: мне надо платить за посадку на острове 100 долларов. Будь я эскимосом хотя бы на четверть — тогда бесплатно. Единственное место в США, где платят за въезд по этническому признаку. Кроме того, запрещалось фотографировать местных жителей. Я хотел было пройтись по поселку, но это не место для гуляния. Подняться в гору — целая экспедиция. Я огляделся: церковь, школа, кругообразное сооружение для выработки пресной воды, один деревенский полицейский и десять эскимосов береговой охраны. Но мне оказали великую честь: Патрик отвел меня в дом старейшины — по здешним патриархальным обычаям Мойсес Миллигрок решает все конфликты. Его жена в 1948 году девочкой случайно оказалась на Малом острове в день закрытия границы. Они с отцом остались на американской стороне; мать — на советской. Старейшина вынул из большой коробки письма, открытки родственников с Чукотки: «Живем нормально… Мама умерла в прошлом году… Дядя Николай пропал на охоте…» Между русских строк сочилась тоска людей, не понимающих, что с ними происходит: эскимосов в 1948 году насильственно выселили с Большого Диамида на материк.

Несмотря на договор 1989 года, Патрик не виделся со своей семьей на Чукотке много лет.

— Ваш губернатор Назаров забаррикадировался! — сердился он. — Люди на таможне в Провидении — как звери. Недавно зубные врачи из Канады привезли на Чукотку оборудование, чтобы бесплатно лечить. От них потоебовали такую пошлину, что они вылетели, как пробки. У нас есть история о великане, который двигал горы, а потом лег отдыхать. Всю зиму проспал. Занесло его снегом. Весной пришли звери, а любопытный медвежонок, даже в ноздрю к великану забрался. Чихнул великан — звери разлетелись в стороны. Проснулся великан, встал, побрел. Долго смотрели ему вслед удивленные звери… Это о вашей стране. Не надо туда ехать.

Я не послушался мудрого человека и поплыл в «завтра». Мертвый остров проснулся. Лодка юных солдат с чумными физиономиями:

— Разрешение на въезд есть?

— Я только на несколько часов. Вот мой российский паспорт.

Они взяли паспорт и заставили пересесть в их лодку. Подплыв к берегу, мы стали карабкаться в гору. Запыхавшись, я увидел гарнизон: несколько низких построек. Издали — гостиница, вблизи — скотный двор.

— Нарушаете? — спросил капитан, не здороваясь. — Это зона с особым режимом.

— Я не знал, — соврал я.

Как только попадаешь в Россию, невольно начинаешь врать, чтобы легче жилось. Вранье — русский жизненный баланс, как шест акробата.

Капитан пошел звонить по инстанции о «происшествии», оставив меня под охраной двух солдат. Я достал американские сигареты, предложил им — они покачали головами. По двору их голые по пояс товарищи гоняли футбольный мяч под лай двух собак. Их всего-то на острове 15 человек и две собаки.

— Где у вас туалет?

Они отвели меня в уборную на дворе: дощатый сарай: шесть «очков» в один ряд, свисавший над пропастью. Вонь была сильной, но имелась туалетная бумага, жесткая, как наждак.

— Как же вы зимой? Небось, моча замерзает.

Солдаты застенчиво улыбнулись.

Девочка лет шести в вязаной шапке и зимних коричневых колготках, похожая на капитана, как два острова Диомеда, играла в песок и камни. Русские всегда кутают своих детей — это зовется «заботой о детях».

— Ты откуда? — спросила она меня.

— Из Москвы.

— А я думала, из Америки.

— В каком-то смысле, из Америки, — согласился я.

— Ну, и как Америка?

— Америка? Я не знал, что ты здесь. Я бы привез тебе «барби».

— В следующий раз привезешь?

— Хорошо. А ты что делаешь?

— Рою туннель.

— Куда?

— В Америку.

— Катя! — на пороге стояла мать. — Иди сюда.

— Здравствуйте, — сказал я.

Она не ответила. Подошел капитан.

— С Петропавловском-Камчатским нет связи. Ждите.

Я вынул книгу из куртки. Он сравнил фотографию на задней обложке с моим лицом. Он меня и хотел, и боялся, и ненавидел — во всем этом был какой-то бюрократический гомосексуализм.

— Пошли, — сказал он.

Мы вошли в его кабинет с большой картой мертвого СССР, криво висящей на стене.

— Ну, что мне с вами делать?

— Я хотел бы посмотреть остров.

— Нечего тут смотреть. Есть хотите?

Мы оказались в пустой столовке с киноэкраном на стене.

— Фильмы у нас только старые, про войну с Гитлером, — пожаловался капитан. — По сто раз крутим. Но солдатам нравится.

— Откройте книгу.

В книге лежали сто долларов.

— Подпишите, — неожиданно попросил капитан.

— Часто к вам летает вертолет?

— Военная тайна, — усмехнулся он. — Хотите водки?

Солдат принес чай в подстаканнике, черный хлеб и тарелку пельменей. Мы выпили водки.

— Тут есть эскимосское кладбище. И поселок, который вымер от голода в 1910 году, — сказал я.

— Зворыкин! — крикнул капитан.

Вошел лейтенант, похожий на молодого Фиделя Кастро.

— Покажи ему кладбище.

Мы пошли с «Фиделем» по тропинке, проваливаясь в снег. Кладбище — с расшатанными деревянными крестами — как это бывает в вечной мерзлоте. Туманно, тоскливо.

— Не говорите, что были здесь у меня, — сказал хозяин острова, возвращая паспорт. — Мало ли что.

— Будем считать, вы мне приснились. А чего не откроете остров? Американские эскимосы просили передать, что им негде собирать зеленые листочки.

— Обойдутся! Пусть лучше не рубят моржам головы на продажу клыков. Варварство! Плавают тут в проливе на красных от крови льдинах безголовые туши.

На берегу меня ждала лодка. Я вернулся в теплую реальность Америки.

Русский переход от коммунизма к капитализму плодит монстров. Встретиться с губернатором Чукотки оказалось сложнее, чем прилететь из Москвы на Малый Диамед. Я ловил его несколько месяцев, по телефону, через помощников, и никогда бы не встретился, если бы не случай. Я оказался с ним соседом по передаче на «Эхо Москвы». Коренастый, он был надменным и неуверенным одновременно. Молодые дикторы за глаза звали его «бронетранспортером».

Мы сели в баре. Что же вы забаррикадировались, Александр Викторович? Почему свирепствует таможня?

— Так американцы под видом туристов и врачей ездят к нам скупать кровь местного населения. Мы их ловим на границе со шприцами и пробирками! А теперь они стали проповедовать новую секту, засылают миссионеров, отбирают у населения деньги и перекачивают в Америку. Он напустил на себя свирепый вид. Я вспомнил, как русская эскимоска Роза из поселка Чаплипо, живущая теперь в Номе, рассказала мне, что на Чукотке жизнь прекратилась: «Цены на вертолет стали астрономическими. Школу закрыли. Потом — поликлинику». Но Назаров упрямо выгораживает себя: — Я хотел построить в Анадыре международный аэропорт — чтобы качать деньги! Военные не разрешили, по стратегическим соображениям. Откроем границу — все сбегут в Америку. Помнишь, в 1989 году натерпелись позора. Организовали пробег «Дружба» на собачьих упряжках с Чукотки на Аляску. Между островами начертили желтую полосу границы по льду. Горбачев с Бушем прислали приветственные телеграммы. Мы прилетели на четырех вертолетах. Откупорили бутылки шампанского — за свободное передвижение! Мы верили и не верили, но ладно — вдруг получится. И что получилось? — двое желторотых журналистов сразу сбежали. Мы думали — они куда-то пропали, замерзли, провалились под лед. Стали искать — вместе с американцами. Не нашли. Окоченевшие, злые, улетели домой — на следующее утро выяснилось: американцы с самого начала знали, что они сбежали, но молчали. Беглецы находились под защитой США всю ночь без света в поликлинике! Сорвали праздник! К черту нам эти унижения! У нас слишком большой экономический перепад, чтобы сотрудничать на равных. У них на Аляске автострады, а у нас царь и бог — вездеход. Открывать границу, чтобы плодить новых беглецов, контрабандистов, бандитов, чтобы те начали терроризировать жителей Аляски. Спасибо большое! Не при мне! Им подавай обмен людьми — а мне не нужны лишние трупы. Местных трупов хватает.