— Ты права, — всхлипнул Узун, и струны зазвучали как падающие капли воды, — я постараюсь выглядеть жизнерадостным и оказывать ей поддержку.

— Вот и хорошо, — сказала Майкайла.

Она задумалась вдруг о том, что произойдет с Узуном. если Харамис умрет, он по-прежнему останется арфой, оживленной с помощью ее, Харамис, крови. Не рассыплется ли он в пыль точно так же, как и башня прежней волшебницы и все ее имущество? Конечно, подобный вопрос нельзя было задать самому Узуну. А что касается Харамис, то ей, разумеется, еще долго нельзя будет задавать никаких вопросов.

Следующие несколько дней состояние Харамис не делалось ни лучше, ни хуже. Сиделками ей служили оддлинги, а на долю Майкайлы оставалось не так уж много обязанностей — разве что утешать и ободрять Узуна, который хотя и перестал лить слезы, но явно питал слишком мало надежд на то, что Белая Дама одолеет болезнь. Честно говоря, Майкайла и сама разделяла такое мнение, хотя врачевательница и говорила, что с каждым днем больной, выживший после приступа, получает все больше и больше шансов на полное выздоровление.

Майкайла практически постоянно ощущала, что происходит со страной, хотя и старалась изо всех сил от этого избавиться. Это ощущение явно не было тем чувством земли, которым обладает истинный покровитель, — тем чувством, которое испытывал, например, Файолон по отношению к Вару. То, что испытывала Майкайла, далеко не так интенсивно. И все-таки у нее было такое ощущение, что в порывах ветра она слышит голоса и какие-то крики, хотя и не может разобрать слов, или что в каждом углу прячутся какие-то тени, но тут же исчезают, как только она пытается их разглядеть. Что ж, страна теперь далека от счастья и благоденствия, точно так же, как и сама Майкайла.

Примерно через десять дней Майкайле пришлось занять место Кимбри возле постели Харамис: старушка отправилась навестить родных, а также проведать остальных пациентов.

Майкайла чувствовала себя неспокойно и очень одиноко. Присматривать за больной старухой — занятие весьма скучное, и Майкайла едва не уснула в кресле, но тут заметила вдруг, что глаза Харамис широко открыты и та внимательно ее разглядывает.

— Вы не спите, госпожа? — чуть помедлив, тихим спокойным голосом спросила Майкайла.

— Разумеется, не сплю, разве тебе не ясно? — Голос старухи прозвучал невнятно и неразборчиво, и в нем сквозило раздражение. — А где Энья? И что ты здесь делаешь?

Майкайла дорого бы дала, чтобы сейчас на ее месте оказалась Энья, или Кимбри, или кто-нибудь другой, но Харамис вопрошала так резко и требовательно, что ничего не оставалось делать, кроме как попытаться с ней объясниться.

Поскольку у Майкайлы не было уверенности, что Харамис вообще ее помнит, девушка решила избегать каких-либо деталей.

— Вы были очень серьезно больны, госпожа Харамис. Хотите, чтобы я пошла и позвала Энью?

— Нет, пока не надо, — сказала Харамис. — Сколько времени я проболела? И почему со мною нет Узуна?

Майкайла не знала, стоит ли сообщать Харамис, что та пролежала без сознания десять дней, но та продолжала требовательно смотреть на нее, и девушке пришлось сказать:

— По-моему, около десяти дней. Мы за вас очень переживали.

— Где Узун? Почему его нет рядом? Если он так обо мне заботится, то почему бы ему не подняться по лестнице и не навестить меня? Или этот старый хрыч не способен уже прошагать до следующего этажа?

Майкайла молчала, не вполне понимая, что сказать в ответ. Однако через мгновение неловкая ситуация разрешилась сама собой: в голове у старой волшебницы, видимо, прояснилось.

— Ах да, — произнесла она, — как же это у меня опять вылетело из головы. Узун, разумеется, теперь не способен ходить. Что ж, попозже, если мне так и не удастся сойти вниз, кто-нибудь сумеет принести его наверх, чтобы мы повидались, — но только не по винтовой лестнице. Даже в своей прежней жизни он постоянно имел с этой лестницей изрядные неприятности. До сих пор не пойму, зачем Орогастус вообще построил тут такую штуковину. Хотя что с него взять? Он все время предпочитал вычурный стиль удобству и практичности.

Волшебница закрыла глаза, и некоторое время даже казалась спящей.

— А уж то, что ты не сможешь его перенести, совершенно очевидно, — проговорила она затем. — Что ж, пожалуй, совет Узуна мне сейчас нужен гораздо больше, чем отдых. Помоги-ка мне сесть прямо. Похоже, я уже не в состоянии садиться самостоятельно.

Майкайла обхватила старуху обеими руками, помогла сесть и спросила:

— Не сбегать ли мне вниз, не сказать ли Узуну, что вы о нем спрашиваете? Он будет безмерно рад узнать, что вы наконец очнулись. Он, разумеется, смертельно за вас боялся и очень переживал, как и все мы.

— Ну и какой от этого будет прок, если он все равно не может прийти ко мне? — ворчливо проговорила Харамис. — Чего ради без причины дергать доброго старого Узуна? А Кимбри здесь?

— Она отправилась проведать жену садовника, которая должна скоро родить. Как только вернется, я позабочусь, чтобы она сразу же к вам пришла.

— Не стоит так все усложнять, — сказала Харамис, — я ведь не просто так сделалась Великой Волшебницей.

И тут она произнесла — так, будто говорила с кем-то находящимся здесь же, в комнате, даже не повышая голоса;

— Кимбри, приди ко мне. Ты мне нужна.

Через пару минут знахарка уже бегом поднималась по ступенькам. Майкайла встретила ее у двери.

— Ты слышала, что госпожа тебя зовет? — тихо спросила она.

— Нет, — прошептала в ответ Кимбри, — просто я проведала супругу садовника, выяснила, что с нею все в порядке, и решила еще раз пойти взглянуть на госпожу. А что, она звала меня?

Девушка кивнула,

— Как приятно видеть, что вам уже до такой степени лучше, — воскликнула Кимбри, увидев Харамис сидящей.

Лекарки начала ее обследовать, Майкайла, воспользовавшись представившейся возможностью, улизнула из комнаты и заспешила сообщить хорошие вести Узуну.

Она вприпрыжку сбежала по лестнице и, добравшись до кабинета, обнаружила громадную арфу в дремлющем состоянии. Никому так и не удалось выяснить, спит ли когда-нибудь Узун на самом деле или же нет, но только с тех пор, как Харамис заболела, Майкайла, приходя поговорить с оддлингом, стала все чаще и чаще заставать его в таком далеком от энтузиазма настроении, что казалось, арфа действительно дремлет.

— Проснись, Узун! — крикнула она. — Госпожа очнулась и тут же начала спрашивать о тебе.

Если о деревянной арфе можно сказать, что она выглядит самодовольной, то Узун на этот раз выглядел именно так.

— Значит, ты говоришь, она обо мне спрашивала? Что ж, нетрудно было догадаться, что она сразу вспомнит обо мне, как только придет в сознание, — произнес он. — Может, меня отнесут наверх?

— Нет, — вздохнула Майкайла. — Харамис считает, что тебя нельзя тащить по всем этим лестницам. Кроме того, я прекрасно помню, что с тобой приключилось, когда в последний раз тебя попытались перенести в ее спальню. Однако я могу взять на себя роль связной и передавать вам весточки друг от друга.

— Что ж, наверное, так придется поступить, — вздохнул Узун.

— Да, придется, — твердо сказала Майкайла, — если у тебя, конечно, не возникает желания превратиться в груду рассохшихся деревяшек, которыми так удобно растапливать камин.

Трудно сказать почему, однако Майкайла не очень-то удивилась, что Харамис явно перестала принимать в штыки идею о том, чтобы снабдить Узуна новым телом.

Первый намек на эти перемены в настроении Белой Дамы Майкайла заметила на следующей неделе, когда Кимбри вновь пришла проведать свою подопечную.

— Как сегодня себя чувствует госпожа? — спросила она почтительно.

— Не слишком хорошо, — ответила Харамис. В ее голосе чувствовалась усталость, и было совершенно очевидно, что принадлежит он совсем старой женщине. — Не настолько хорошо, чтобы обучать Майкайлу всем тем вещам, которые ей необходимо освоить, прежде чем стать Великой Волшебницей. Сейчас, по крайней мере, я не нахожу в себе для этого достаточно сил. Но в то же время чувствую, что откладывать уже больше нельзя. — Она откинулась на спину и закрыла глаза. — Я думаю, первым делом тебе, Майкайла, следует научиться быть в курсе всех событий, происходящих в нашем королевстве, — произнесла она через некоторое время, все еще не открывая глаз, — поддерживать зрительный контакт с любым уголком страны. Я уже начинала тебе объяснять, что такое чаша для глядения в воду и как ею пользоваться. Пойди принеси ее и приготовь все необходимое.