– Как хорошо, что мы встретились и сейчас пообедаем вместе. Словно вернулись прежние времена.
Она так тепло и ласково улыбнулась ему, в ее прекрасных умных глазах светилась такая радость, что у Шейна замерло сердце.
Он улыбнулся ей в ответ.
– Так оно и есть, – отозвался он и вдруг понял, что это – правда. Испытываемое им напряжение в миг прошло, и он рассмеялся. – Я не слишком-то галантен, да? Только пришел и сразу же набросился на тебя с критикой. Но несмотря на все сказанное мной, ты очаровательна, Пола, и элегантна, как всегда.
Он явно с явным удовольствием оглядел ее с головы до ног, по достоинству оценив ее алую шелковую блузку и белые шерстяные брюки.
– Тебе бы еще красный платок на шею и ты будешь просто сногсшибательна.
Пола с непонимающим видом оглядела себя и вдруг тоже расхохоталась:
– Ах, да, «Цапли»! Мне и в голову не пришло, когда я одевалась, что именно в таком наряде ты играл в вашем ансамбле.
Он кивнул и, не отводя от нее веселых черных глаз, встал, подошел к буфету и добавил в свой бокал еще немного льда и содовой. Пола всегда соблюдала все нужные пропорции, но сегодня от него требовалось особая осторожность. Когда он вернулся к камину, то сказал уже более серьезным тоном:
– Уинстон говорил мне, что во время той неприятной истории в Ирландии Салли жила в «Гнезде цапли» и, насколько я понял, все образовалось. А как она сейчас себя чувствует?
– Держится молодцом. Энтони сейчас живет в Аллингтон-Холле. Полагаю, тебе известно о ее беременности.
– Да, Уинстон рассказывал… – Шейн остановился и тревожно поглядел на собеседницу. – Не удивительно, что ты такая измученная – именно тебе пришлось со всем этим разбираться. – Весь его вид говорил о сочувствии.
– Да, справилась кое-как. – Пола хотела сохранить беззаботный тон беседы и ей давно надоели семейные проблемы, поэтому она сменила тему разговора и начала рассказывать об Эмме, Блэки и их путешествии, приправляя все это своими комментариями, полными юмора.
Шейн от души смеялся, испытывая наслаждение от того, что он просто сидит и слушает ее голос. Жизнерадостность по-прежнему била в ней через край, она была то ироничной, то серьезной, то ласковой, и в каждом ее слове сквозила любовь к Эмме и его деду.
Если раньше, в телефонном разговоре, ее веселье было наигранным, то теперь Шейну пришлось признать, что Пола ведет себя естественно и свободно. Перед ним сидела та самая девушка, с которой он вместе рос и которую он знал, как самого себя. Натянутость первых минут осталась позади, и оба почувствовали себя свободно, словно расстались только вчера.
Шейн слушал ее нежный музыкальный голосок, и в душе его постепенно воцарялся покой. Давно он не испытывал такого умиротворения. Впрочем, в обществе Полы он всегда так себя чувствовал. Они никогда не играли в глупые игры, не возводили между собой надуманных барьеров, не создавали искусственных сложностей. Каждый из них оставался самим собой, и сейчас, как в далеком детстве, оба чувствовали себя настроенными на одну волну.
Шейн уже открыто разглядывал ее, больше не стараясь скрывать своего интереса. Теплый свет лампы, стоявшей за спиной Полы, смягчал резкость черт ее похудевшего лица, такого выразительного и подвижного, что на нем читались почти все ее мысли и чувства. Не все находили Полу красивой, но ему она казалась самой прекрасной женщиной на свете. Она была такая яркая и экзотичная, что дух захватывало. Блестящие черные волосы над высоким гладким лбом. Кожа цвета слоновой кости казалась прозрачной, широко расставленные фиолетовые глаза в обрамлении длинных и густых ресниц – все это делало ее красивой не похожей ни на кого красотой. Если бы его попросили сравнить Полу с каким-нибудь цветком, которые она так любила выращивать, он остановил бы свой выбор на орхидее или на гардении, однако он никогда не послал бы ей ни те, ни другие цветы – только фиалки. Потом Шейн задумался о ее характере. Да, она и вправду сдержана, мягка и благоразумна. Однако ей же свойственны и страстность, темперамент, бескомпромиссность в симпатиях и антипатиях. А еще она умна, сообразительна, благородна и справедлива. Шейн улыбнулся про себя. Когда дело касалось бизнеса, Пола могла проявлять дьявольскую изобретательность и коварство, но это семейная черта, унаследованная от достопочтенной Эммы Харт. Сейчас, думая о Поле, Шейн не мог не признать, что она гораздо сложнее и многограннее любой из его знакомых женщин. И, однако, именно ее сложность, непонятную и даже пугающую для других, он любил.
Он постарался взглянуть на Полу объективно, глазами постороннего мужчины, но вскоре ему пришлось опустить глаза Молодой человек не мог справиться со своими чувствами, они ослепляли его, не давали ему хоть сколько-нибудь объективно оценивать внучку Эммы. Какая уж тут объективность? Он любит ее, любит безумно. И всегда будет любить. Если она для него недоступна – а он знает, что так оно и есть – что ж, тогда и другие женщины ему не нужны. Ему не подходит второй сорт – лучше уж вообще ничего. К тому же, тогда не придется сравнивать – а появись в его жизни другая женщина, то он, не переставая ни на миг мечтать о Поле, не сможет удержаться от сравнений. А мечтать о ней ему суждено всю оставшуюся жизнь. «Стоп, гони прочь от себя подобные мысли, – приказал себе Шейн. – Она твой самый лучший, испытанный друг. Ты потерял ее. Так успокойся и бери, что дают. Дружба, и не более того. И наслаждаясь сегодняшним вечером, не думай о том, каким он мог бы быть, сложись все иначе».
– Вот и все мои новости о наших неутомимых старичках-путешественниках. Они явно в восторге от своей поездки, – прервала Пола его размышления. – Но теперь твоя очередь говорить. Расскажи, как ты живешь в Нью-Йорке.
– Особенно рассказывать нечего, Пола. Мечусь между конторой и стройкой шесть, а то и все семь дней в неделю, раз в месяц летаю на Ямайку или Барбадос, чтобы удостовериться, что в отелях все в порядке. Обычная круговерть и, честно говоря, я действительно пашу как вол.
– Мне казалось, будто ты собирался в Нью-Йорк только на полгода, а уже прошло восемь месяцев.
– Мы с отцом решили, что лучше мне остаться здесь до окончания строительства, открытия начала нормальной работы отеля. Так гораздо практичнее, чем постоянно летать из Лондона в Нью-Йорк и обратно. Да и до островов отсюда ближе. А теперь отец дал понять, что хочет, чтобы я остался в Штатах вообще на неопределенный срок.
– Что ж, я его понимаю, – признала Пола тихим голосом. Она покачал в руке бокал с вином, не отрывая взгляда от искрящейся жидкости. Лицо ее стало задумчивым. Мысль о том, что Шейн навсегда осядет в Нью-Йорке, внезапно переполнила ее необъяснимым беспокойством. Неожиданно ее мысли переключились на Скай Смит, и Пола вновь, как в том давнем разговоре с Мерри, вдруг испытала такое же неприятное чувство.
– Полагаю, Нью-Йорк – идеальное место для холостяка-жизнелюба вроде тебя. Девушки, наверное, становятся к тебе в очередь. – Пола импульсивно выпалила это с вымученной улыбкой.
На лице Шейна отразилось изумление.
– Меня не интересуют другие женщины, – воскликнул он и тут же прикусил язык, ругая себя за оговорку. Он решил не распространяться дальше на столь опасную тему, понимая, что, чем меньше он скажет, тем лучше.
Пола не поняла, что он имеет в виду ее, и многозначительно кивнула.
– О да, конечно, у тебя же появилась приятельница. Мерри говорила мне о Скай Смит.
Несмотря на свое возмущение болтливостью сестры, Шейн все-таки сумел усмехнуться, радуясь, что его обмолвка прошла незамеченной.
– Мы с ней просто друзья, что бы там Мерри тебе не наболтала. Я ничем с ней не связан – и с другими тоже, кстати. – Он твердо посмотрел Поле в глаза. – Я же говорил тебе – отец стал очень требовательным за последнее время, и я целиком ушел в работу. Так что мне уже не до радостей светской жизни. Допоздна сижу в конторе, потом тащусь домой и без чувств падаю на кровать.
– Похоже, мы все крутимся как белки в колесе, – заметила Пола. Выходит, Шейн сильно переменился. Если верить ходившим внутри семьи сплетням, он и Уинстон раньше являли собой пару законченных донжуанов и плейбоев, отчаянных и бесшабашных. Но Уинстон угомонился. Возможно, Шейн тоже. Ее порадовало, что у Шейна нет романа со Скай Смит. И все таки, почему эта женщина так беспокоит ее? Наверное, потому, что Мерри отзывалась о ней не слишком лестно.