Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Прознав об этом, Меншиков счел вполне своевременным свести все счеты с ненавистным зятем и сообщил Екатерине о его преступном поведении: она, императрица, в столь тяжком состоянии, а ему, Девьеру, весело! Возмутилась и сама Екатерина: конечно, учинено такое было ей в противность, а по сему было повелено крепко наказать Девьера.

Получив в тот же день 25 ударов кнутом, полицмейстер Девьер повинился, объявил о заговоре, составленном Толстым против Меншикова, и что целью того заговора было – не допустить обручения великого князя Петра с дочерью светлейшего. И участником того заговора был еще генерал Бутурлин. Заговорщики думали отправить малолетнего Петра в заграничное ученье и склонить Екатерину объявить Елисавету наследницей престола. Теперь Меншиков знал, каким недоброжелателем был для него Толстой, и настоял издать указ: Девьера и Толстого, лишив чинов, чести и поместий, сослать: Девьера – в Сибирь, Толстого с сыном Иваном – на Соловки, а Бутурлина – на вечное поселение в самую дальнюю из его деревень. Потом еще было добавлено, чтобы Девьера перед ссылкой снова бить кнутом.

– Ну, что ж, поделом вору и мука, – одобрила такое решение Екатерина и, протянув руку, нетерпеливо зашевелила пальцами. – Давай, давай, Данилыч…

Он услужливо поднес ей налитую чарку и протянул засахаренную ягоду.

– Ой, фига, – улыбнулась Екатерина и, смакуя сладость, причмокнула губами.

От разных городских застав отбывали в ту ночь назначенные к высылке опальные вельможи, а утром секретарь Меншикова начал было вслух зачитывать слезное письмо-прошение жены Девьера Анны Даниловны, родной сестры светлейшего князя.

«Милостивый отец и государь, светлейший князь, приемляю я смелость от моей безмерной горести трудить вас, милостивого отца и государя, о моем муже, дабы гнев свой милостиво обратить изволили…»

Меншиков прервал чтение секретаря и сказал, чтобы письмо осталось без ответа и пусть Девьер следует в Сибирь, как то указано.

Ведь день Меншиков провел в нетерпеливом ожидании известий, что там, в покоях государыни?

А – ничего. Благодаренье богу, императрица почувствовала облегчение. На радостях от выздоровления повелела перестать вести в церквах молебствия о ниспослании здоровья ей и приостановить освобождение из тюрем арестантов.

Меншиков сообщил об этом Варваре и с недоумением посмотрел на нее.

– Ничего, – обнадеживающе проговорила она. – Дождемся завтрашнего дня.

И дождались. Екатерина среди дня почувствовала сильный лихорадочный озноб, поднялся сухой, изнуряющий кашель, и явились признаки повреждения дыхательных путей, как бы от нарыва в легких.

6 мая 1727 года, в девятом часу пополудни в возрасте 42 лет она скончалась.

На другой день собрались во дворце – вся царская фамилия, члены Верховного тайного совета, синода, генералитета и начали читать завещание покойной императрицы, подписанное собственной ее рукой, как было сказано в журнале Верховного тайного совета. А когда завещание было прочитано, все стали поздравлять нового императора и присягать ему. Гвардия, собранная перед Зимним дворцом, также присягнула и крикнула: «Виват!» По возвращении из церкви, где был торжественный молебен, собрались все в дворцовую большую залу. «Здесь Петр II сидел в креслах императорских под балдахином; на правой стороне на стульях сидели: цесаревна Анна Петровна, ее супруг, великая княжна Наталья Алексеевна и великий адмирал граф Апраксин; по левую руку – цесаревна Елисавета Петровна, Меншиков, канцлер Головкин и князь Дм. Мих. Голицын; Остерман, получивший должность обер-гофмейстера, стоял подле императорских кресел справа; также почтены были стульями ростовский архиепископ Георгий да вступивший на русскую службу поляк фельдмаршал Ян Сапега».

– С обновкой вас, с новым царем!

– И вас также! – приветствовали один другого градожители. И вздыхали: – Будет ли лучше, а хуже всегда может быть и при втором императоре.

– Слыхал?.. Царица померла.

– Как не слыхать, слыхал. Дал ей бог в царствии небесном теперь поцарствовать. В кружале помянул нынче ее, а то с утра голова трещала и была как не своя, а опохмелиться было не на что. Прямо сказать – знала царица, когда ей помереть, сиделец по тому разу задарма налил на опохмелку, пофартило мне.

VI

Титулярный епископ Любский нервничал. Приехал он, увидел невесту кронпринцессу Елисавету, и она вполне понравилась, но не только до свадьбы, а даже до обручения дело не дошло. Что же ему, как братцу Карлу-Фридриху, годами счастливого дня ожидать? А на какие средства жить, где добывать деньги, столь необходимые в этом Петербурге? Опять и опять у брата спрашивать, но тот уже начинает морщиться. А теперь еще неприятность – императрица умерла, траур. Вся надежда была на богатое приданое, а где оно?.. И уехать ни с чем нельзя. О, горе, горе!.. «Кому повем печаль мою?..» Ах, польстился он на такую женитьбу, на большое приданое, а оно подобно миражу или мыльному пузырю. Жди да жди. Опять жди. А чего?.. Самый влиятельный человек в Петербурге – светлейший князь Меншиков, он мог бы приказать немедля выдать за епископа Елисавету, но как к нему подступиться? Известно, что он к каждому голштинцу враждебно относится и не только не захочет помочь, а еще худшее сделает. Возьмет и вышлет вон из России, а что тогда?.. Вместо ожидаемого многотысячного приданого нищим на всю жизнь оставаться?.. Нет, опять надо ждать. Теперь вот новый государь объявился, и Меншиков его в свой дворец перевозит, а потом, еще через много дней, похороны императрицы будут, – и когда-то дойдет черед до вожделенного для епископа дня?.. С ума сойти можно.

Да, светлейший князь достиг наибольшего, о чем только можно мечтать человеку с самой неудержимой фантазией. Враждебные и просто неприятные люди удалены. Толстой и Девьер в ссылке, Ягужинский где-то в Польше, а потом на Украине будет, Шафиров в Архангельск услан следить за китобойным промыслом, и Меншиков чувствовал себя обладателем власти, у которой больше нет препятствий и пределов. Впору бы даже примерить на свою голову Мономахову шапку, но не стоит задерживаться на такой шутейной мысли. Важным делом остается сохранить добытую власть, и первейшим средством к тому – держать молодого императора возле себя в каждодневном за ним присмотре, а не оставлять во дворце на другом берегу Невы. И причина для того самая явная: не находиться же царственному отроку под одной крышей с покойницей и слушать там плачи да панихидные службы. Во дворце на Васильевском острову он будет вверен меншиковскому семейству и приставленным к нему другим надежным людям. Вся жизнь отрока будет у них на глазах.

Для ради приятного развлечения Меншиков с молодым императором прокатились в коляске по возведенному через Неву наплавному мосту, что было весьма любопытно. Опорами мосту служили барки, укрепленные якорями. Покойный государь Петр Первый, желая приучить петербургских градожителей к плаванью по Неве, не задавался мыслью сооружать для них мосты, но теперь времена изменились. Возил его в Адмиралтейство, где постройка новых линейных кораблей была прекращена и строились только галеры. Лишь на единственном линейном корабле, построенном при Екатерине, иноземный матрос занимался оснасткой установленных мачт да велись резные и живописные работы по украшению судна на высоко выпирающем над водой корабельном носу. А ближе к корме поблескивали слюдяными оконцами корабельные каюты. Делалось все с большим старанием на прощание с кораблестроением. На складе оставались заготовленные корабельные припасы, начиная от пушек, мушкетов и кончая слюдяными фонарями, медными котлами, в коих матросам кашу варить, и тут же, словно наизготове, были покрытые залетевшей пылью деревянные миски с грудой кленовых ложек. Флот явно приходил в упадок. Стоявшие на якорях суда старели, загнивали и на перевооружение их не было денег.

– Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море, но вовсе не намерен гулять по нему, как дедушка, – говорил второй император.

40
{"b":"487","o":1}