Даг прокашлялся и кротко сказал, хотя голос его прозвучал хрипло и жалобно, как скрип старых ворот:

– Отан, перестань лапать мою жену. Заведи себе собственную крестьяночку.

Противники отскочили друг от друга, и Отан выдохнул:

– Сэр, я не...

Чего он не делал, Даг уже не услышал, потому что, всхлипнув от радости, Фаун кинулась ему на грудь и стала его целовать. Губы Дага, как ему казалось, были жесткими и сухими, как прутья старого птичьего гнезда, но Фаун, как ни странно, не имела ничего против. Левая рука Дага лежала мертвым грузом, правая была ужасно тяжелой, но Дагу каким-то образом удалось ее поднять и направить куда надо: пальцы удовлетворенно погрузились в волосы Фаун.

Он понятия не имел, каким образом Фаун оказалась здесь. Это было чистым везением. Ее теплое тело подтверждало надежду на то, что она ему не мерещится; впрочем, сейчас Даг не был уверен, что в состоянии различить действительность и галлюцинацию.

Фаун оторвалась от губ Дага, только чтобы выдохнуть:

– Даг, мне так жалко, что пришлось ударить тебя ножом! Я не могла придумать ничего другого. Тебе очень больно?

– М-м... – неопределенно промычал он. Он испытывал скорее онемение, чем страдание, но постепенно начал осознавать пульсирующую боль в левом бедре. Он попытался поднять голову, не сумел и вместо этого согнул ногу. Перед его глазами появилась хорошо знакомая рукоять ножа. Даг растерянно заморгал.

– На фут выше, и я подумал бы, что чем-то не угодил тебе, Искорка.

Ее невольный смех сменился всхлипываниями. Теплые капли стали падать на грудь Дагу; он погладил вздрагивающее плечо Фаун и что-то успокоительно промычал.

Через минуту Фаун сглотнула и подняла голову.

– Отпусти меня.

– Ни за что, – мягко ответил Даг.

– Нужно извлечь костяные обломки у тебя из ноги. Я не знала, какой глубокой должна быть рана, и ударила изо всех сил.

– Старательная, как всегда, я вижу.

Фаун выскользнула из-под слабой руки Дага и отодвинулась, но улыбнулась сквозь слезы, так что все, пожалуй, было в порядке. Даг рискнул немного приоткрыть свой Дар, чувствуя, что с ним что-то очень не в порядке, но не в силах определить точно, что именно; тем не менее ему удалось пересчитать находящихся в роще. Все были живы. Некоторые оказались очень слабы, но живы были все. Кто-то вскочил на неоседланную лошадь и помчался галопом в лагерь. Отан забыл свое желание побить настырную крестьянку и принялся ухаживать за Хохарией, приподнявшейся на своем одеяле. Даг прекратил свой начальственный осмотр и с усталым вздохом улегся, предоставив всем остальным делать, что им угодно.

Через некоторое время к Дагу подошел Отан с медицинской сумкой Хохарии и с факелом и принялся делать что-то очень неприятное с его бедром. Еле двигающаяся Хохария давала Отану указания, а Фаун заглядывала через его плечо. Даг понимал, что извлекать нож больнее, чем вонзать, но почему это должно повторяться не один раз?.. Голоса что-то бормотали, то приближаясь, то отдаляясь.

– Слишком много крови!

– Это хорошо: рана очистится. Давай тампон... Хохария, да знаешь ли ты, что это за тампон? Отан, ну подумай сам: конечно, я это знаю. Здорово придумала, Фаун. Теперь завяжи тесемку потуже. И не надо трогать тампон, разве только он промокнет насквозь. Он все вытащил?

– Да, посмотри – приложи обломки друг к другу, как части мозаики, и проверь, нет ли недостающих. Все на месте, видишь?

– Да!

– Хохария, его Дар изорван в клочья! Я никогда еще ничего подобного не встречал!

– Я видела, как это произошло. Поразительное зрелище! Теперь главное – остановить кровотечение у Дага и перевезти всех пострадавших с оскверненной земли в лагерь. Добудь мне какой-нибудь еды – тогда мы справимся.

Перемещение больше всего напоминало парад при свете факелов – из лагеря примчались кое-как одетые ликующие Стражи Озера. Тех освобожденных от заклятия пленников, кто мог удержаться на лошади, усадили по двое: они поддерживали друг друга, не давая свалиться; остальных перенесли на руках. Дага, ногами вперед, перевезли на доске, укрепленной на тележке. Мимо него в отсветах пламени проплыло лицо широко улыбающегося Сауна и донесся голос Мари, которая громко жаловалась на то, что пропустила самый волнующий момент. Даг держал за руку Фаун, пока тележка преодолевала милю до лагеря, и отказывался ее отпустить.

Лагерь бурлил до рассвета. Уснула Фаун поздно и проснулась только около полудня; на ней покоилась откинутая в сторону рука Дага. Она некоторое время полежала, наслаждаясь ее приятной тяжестью и сонным дыханием Дага, шевелившим ее кудри. Потом она все-таки осторожно отползла, села и огляделась; то, что Даг не проснулся при этом, как просыпался всегда раньше, показало ей, насколько же он был измучен.

Их постель находилась под своего рода навесом: верхушки нескольких молодых деревьев пригнули друг к другу и повесили на них одеяло. Лагерь располагался на высоком берегу небольшого ручья под сенью зеленых, не задетых скверной деревьев; вокруг суетились двадцать или двадцать пять дозорных: кто носил воду, кто чистил лошадей у коновязи, кто готовил еду на костре. Несколько человек собрались вокруг изможденных мужчин и женщин, которые, несмотря на слабость, настаивали на том, чтобы есть сидя.

Через некоторое время Даг проснулся тоже, и теперь пришла очередь Фаун помогать ему сесть, опираясь на седельные сумки. Она с радостью принялась его кормить. Даг мог и жевать, и глотать и больше не давился; скоро он ожил достаточно, чтобы отобрать у Фаун миску с нарезанным кидальником и жареной олениной и начать есть самостоятельно. Впрочем, его рука все еще слишком сильно дрожала, чтобы он мог пить, не разливая воду. Беспокоило Фаун другое: левая рука Дага не двигалась совсем; к тому же она заподозрила, что повязка на левом бедре скрывает повреждение, вызванное не только ударом ножа. Глаза Дага покраснели и опухли и были скорее тусклыми, чем блестящими, но Фаун все равно наслаждалась их золотым светом и обращенной к ней улыбкой, которая, как ей казалось, никогда их не покидала.

В целом Фаун порадовалась появлению Хохарии, хоть ту и сопровождал Отан. С ними вместе пришла Мари; выражение облегчения на ее лице сменилось озабоченностью, когда она взглянула на Дага. Целительница выглядела усталой, но совсем не такой изможденной, как Даг, возможно, потому, что пробыла под воздействием заклятия меньше всех. Как бы то ни было, острый ум и обширные знания были готовы к применению.

Отан разбинтовал ногу Дага, и Хохария похвалила аккуратный шов, который он наложил на вертикальный разрез; покраснения только следовало ожидать, оно не говорило пока о воспалении, да и к воздействию на Дар Дага Хохария позже собиралась прибегнуть, чтобы предотвратить осложнения. Отан явно порадовался возможности заменить тампон на ране на обычные для Стражей Озера бинты. Пока целители занимались всем этим, Мари доложила:

– Знаю я, о чем ты будешь спрашивать! Так вот: все, кто освободился от заклятия, живы.

Даг благодарно прикрыл глаза.

– Я более или менее был в этом уверен. Артин выкарабкается? Мне кажется, у него слабое сердце.

– Да, но за ним присматривает его сын. Все Стражи Озера из Рейнтри могут быть переправлены к родичам уже завтра... ну, по крайней мере в ближайший лагерь. Там они будут поправляться быстрее, чем здесь, в лесу.

Даг кивнул.

– Как только мы их отправим, наши ребята тоже станут торопиться домой, – продолжала Мари. – Брин и Орниг уже на ногах, да и Маллора, думается мне, от них не особенно отстанет. Молодость, знаешь ли... Не знаю, как тебе, а мне здешние окрестности ужас как надоели. Правда, с такой дыркой в ноге, как у тебя, ясно, что ты еще долго не сможешь ходить. А вот как скоро тебе можно будет сесть в седло – это решать Хохарии.

– На этот вопрос я тебе завтра отвечу, – сказала Хохария. – На самом деле нога – не самое тяжелое его ранение.

– А что у меня с рукой, Хохария? – робко спросил Даг. Голос его все еще звучал хрипло. – Меня беспокоит, что она не двигается, – вроде как это возвращает меня к тем временах, о которых я не слишком люблю вспоминать.