Тот поскреб в затылке.
– Если кто и прячет талант, то это сам Даг.
– Он рассказывал тебе о происшествии со стеклянной чашей и о своей призрачной руке?
Брови Громовержца поползли вверх.
– Нет...
– Хм-м...
– Дор сказал правду, – сглотнув, прошептала Фаун, – это – скверная магия?
Хохария покачала головой, не столько отрицая, сколько предостерегая.
– Нет, но пойми: я никогда не видела вблизи никого, чей разум поработил Злой. Я только слышала о таких людях. Правда, я вскрывала глиняных людей, и это о многом мне сказало. Случившееся больше напоминает мне о воздействии Дара для исцеления, сказать по правде. Это похоже на танец, когда один Дар подталкивает другой. Другое дело – укрепление Дара, когда целитель на самом деле отдает часть своего. Может быть, воздействие на Дар Злого так сильно, что это уже не танец, а принуждение... и тут есть и несоответствие. Я ничего больше не смогу сказать, пока передо мной не окажется Даг.
Фаун тоскливо вздохнула при мысли о том, что Даг мог бы оказаться перед ними, живой и здоровый.
Громовержец, не скрывая изумления, пробормотал:
– Разве сотня миль – не слишком большое расстояние для того, чтобы один Дар влиял на другой, Хохария? Мне приходилось видеть такое, только когда люди оказывались бок о бок.
– Вот тут-то и играет роль «почти». Даг смешал два вида воздействия. Он сумел – очень искусно сумел – укрепить Дар в левой руке Фаун и одновременно заставить свой и ее Дар танцевать вместе в этой тесьме. Все это очень... э-э... изобретательно.
Возможно, заметив растерянность на лице Фаун, Хохария продолжала:
– Дело вот в чем, дитя. То, что крестьяне называют магией, магией Стражей Озера или магией Злых, это всего лишь определенного рода воздействие на Дар. Мастер извлекает Дар, с которым работает, из себя, и должен восполнить его, как восполняют жизненные силы. Злой ненасытно похищает Дар из окружающего мира и ничего не отдает обратно. Представь себе чистый ручеек и разбушевавшуюся реку. Первый напоит тебя в жаркий день, а вторая смоет твой дом и утопит тебя. И то, и другое – вода, но любой разумный человек с легкостью отличит одно от другого. Понимаешь?
Фаун кивнула, хоть и немного неуверенно, чтобы показать, что внимательно слушает.
– Так ранен мой командир эскадрона или нет? – нетерпеливо ерзая на стуле, спросил Громовержец. – Что творится в Рейнтри, Хохария?
Целительница снова покачала головой.
– Ты просишь меня сказать тебе, что я разглядела в осколке зеркала, да еще в темноте. Вижу ли я все целиком или только малую часть? Чему это соответствует? – Она повернулась к Фаун. – Где именно у тебя болит?
Фаун пошевелила пальцами.
– По большей части кисть левой руки. Чем выше, тем ощущение слабее, только меня всю немного знобит.
– Но у Дага нет... – пробормотал Громовержец. Лицо его сморщилось; он явно на мгновение оказался даже более растерян, чем Фаун.
– Как бы это сказать, – неохотно проговорила Хохария. – Если весь его Дар так же напряжен, как та часть, которую я ощутила, его телу пришлось несладко.
– Насколько несладко? – рявкнул Громовержец. Это даже порадовало Фаун, потому что сама она была слишком испугана, чтобы самой закричать на целительницу.
Хохария огорченно развела руками.
– Ну, явно недостаточно, чтобы его убить.
Громовержец оскалил зубы, но тут же мрачно сгорбился на стуле.
– Ну, если я и усну сегодня ночью, Хохария, то это не будет твоя заслуга.
Фаун наклонилась вперед и пристально посмотрела на свою руку.
– Я-то надеялась, что ты скажешь мне: я глупая крестьянская девчонка, которая невесть что себе навоображала. Так все всегда говорят, а вот когда нужно... – Она подняла глаза и обеспокоенно спросила: – Даг не попадет в беду из-за того, что сделал с моим Даром?
– Ну, если... когда он вернется, могу обещать: я кое о чем его спрошу, – горячо откликнулась Хохария. – Но мои вопросы не будут иметь никакого отношения к разбирательству на совете лагеря.
– Во всем на самом деле виновата я, – прошептала Фаун. – После разговора с Дором я боялась рассказывать... но я подумала... подумала, что Громовержец имеет и нужду, и право знать – ради всех дозорных.
Громовержец выпрямился и серьезно сказал:
– Спасибо тебе, Фаун. Ты поступила правильно. Если почувствуешь... какие-то изменения, сразу скажи мне или Хохарии, ладно?
Фаун горячо закивала.
– А что мы теперь будем делать?
– То, что нам всегда приходится делать, крестьяночка, – вздохнул Громовержец. – Будем ждать.
13
К тому времени, когда Даг проснулся, уже давно наступила темнота; он натянул сапоги, не зашнуровывая, и поковылял к отхожему месту. Ночной воздух был неподвижен и влажен, но двое дозорных на посту поддерживали огонь, и костер озарял деревья веселым оранжевым светом. Один из дозорных помахал Дагу, и Даг так же безмолвно ответил на приветствие. Все кругом выглядело обманчиво мирным, как будто бодрствующие Стражи Озера просто охраняли покой спящих товарищей.
Облегчившись, Даг подумал о том, чтобы еще поспать, потому что пронизывающая его до мозга костей усталость никуда не делась. На болоте царили тишина – обычно в этот час ночь была бы полна кваканья лягушек, голосов насекомых и птичьих криков – и странное отсутствие запахов. Туманный воздух должен был бы пахнуть обычной болотной жизнью или смердеть смертью... что ж, разложение, конечно, наступит – через неделю, через месяц или будущей весной, и это, как ни отвратительна окажется вонь, станет первым признаком возвращения жизни, обновления опустошенной земли – гниль обладает собственным вполне живым Даром.
Даг обвел взглядом рощу; костер светил между деревьев, как фонарь. Даг вспомнил свое первое появление здесь – неужели это было только накануне? Если полночь миновала – Даг посмотрел на звезды, чтобы определить время, – можно было бы сказать, что прошло два дня, хотя это ничего особенно не меняло. Задумчиво нахмурив брови, Даг старательно отсчитал две сотни шагов от рощи и уселся на пень, вытянув ноющие ноги. Раз он раньше приоткрывал свой Дар на таком расстоянии, не приведя в действие западню, наверное, можно сделать это снова.
Впервые за много часов приподняв завесу с Дара, Даг даже зашипел от неожиданности. Мари назвала состояние его Дара онемением, но это никак не соответствовало той пульсирующей боли, которую он испытал. Обычно Даг обращал на свой Дар так же мало внимания, как и на тело – они смыкались без всяких усилий. Теперь же, собравшись обследовать пленников Злого, Дар которых все еще оставался скованным, Дар обнаружил, что его внутренние чувства обращены исключительно на него самого.
Дар его правой руки все еще сохранял тепло – последние следы целительного подкрепления, которое Даг то ли вырвал, то ли получил в подарок от подмастерья Хохарии. Со временем это подкрепление медленно растворится, теряя качества Дара донора и обретая свойства собственного Дара исцеленного – примерно так же, как пища постепенно входит в состав тела. Последние следы этого исчезнут окончательно через несколько недель. Что же касается Дара левой руки...
В настоящий момент призрачная рука отсутствовала. Дар руки был испещрен дюжиной темных пятен, черных провалов, похожих на дырки, прожженные в ткани разлетевшимися искрами. Еще несколько таких же повреждений нашлись на шее и левом боку. Их окружали серые кольца – узкие полосы омертвления. Это не было просто исчезающим следом хватки Злого, какая пришлась на долю Утау, хотя эхо таких ран Даг ощущал тоже. Пятна были, как понял Даг, клочьями Дара Злого, которые он вырвал в той отчаянной ночной схватке. Ничего подобного Даг раньше никогда не видел, но сразу же опознал. Их совершенное соответствие друг другу казалось странно знакомым.
С другой стороны, он никогда раньше не встречал никого достаточно безумного, чтобы попытаться вырвать Дар Злого. Может быть, он получил объяснение того, почему такой способ не рекомендуется? Увечье или выздоровление тела вело к повреждению или исцелению Дара; лишение Дара или длительное соприкосновение с омертвением убивали тело. Так какое воздействие оказывает на его тело это загадочное заражение? Ничего хорошего, решил Даг. Руководствуясь такой картой, он мог отследить глубинные источники боли в теле, порожденные повреждениями Дара, хоть они и не слишком отличались от его общего болезненного состояния. Боль обычно говорит о причиненном вреде. Так какого рода был этот вред?