Обогнув заросли водорослей и рогоза, в которых хрипло чирикали и свистели красноплечие трупиалы, они наконец выбрались на широкий плес, заросший круглыми плоскими листьями лилий, широко раскрывших белые цветки, подставляя их солнечным лучам. Тонкие синие стрекозы с радужными крылышками и более массивные алые летуны прошивали воздух над заводью, а на корягах грелись многочисленные черепахи; их коричневые спинки блестели, как полированный камень. Вдоль дальнего берега медленно вышагивала голубая цапля; замерев на мгновение, она вдруг нанесла удар своим длинным желтым клювом. Серебристый гольян блеснул в воздухе, когда цапля изогнула шею, запрокинула голову и проглотила добычу. Птица с самодовольным видом постояла на месте, потом возобновила охоту. Фаун не знала, что ее больше порадовало: красота цветов или умиротворенное выражение лица Дага. Даг с удовлетворением вздохнул, но тут же нахмурился.

– Мне казалось, что это то самое место, но теперь заводь выглядит меньше, да и гораздо мельче. Я помню, что уходил тут под воду с головой. Неужели я не там свернул?

– Мне заводь представляется очень даже глубокой. Э-э... сколько тебе было лет, когда ты впервые сюда попал?

– Восемь.

– И какого же ты тогда был роста?

Даг открыл было рот, чтобы ответить, но только смущенно улыбнулся.

– Ниже тебя, Искорка.

– Вот видишь!

– Ну да... – Даг отложил весло и стал смотреть вокруг.

Водяные лилии, как ни были прекрасны, ничем не отличались от обычной разновидности, которую Фаун иногда встречала в тихих старицах реки в окрестностях Вест-Блу. И рогоз, и стрекоз, и трупиалов, и цапель она видела и раньше. Здесь не было ничего нового, и все же... это место было волшебным. Безмолвие жаркого влажного воздуха, нарушаемое лишь тихими голосами жителей болотистых берегов, казалось ей священным, как будто она слышала звук, лежащий в глубине всех звуков. «Должно быть, так ощущается Дар». Эта мысль вызвала у Фаун благоговение.

Они молча сидели в узкой лодке, не ощущая никакой потребности в словах, пока солнце не начало припекать слишком сильно. Даг со вздохом снова взялся за весло и развернул суденышко. Движение весла создало зеркальный водоворот, уходящий глубоко в чистую воду, и Фаун заглянула в самую глубину. «Здесь стоит на якоре сердце Дага, и я понимаю почему».

Они почти уже обогнули мыс, отделявший их от основного озера, когда Даг снова перестал грести. Фаун обернулась к нему и увидела, что он, улыбаясь, прижимает к губам палец. Даг сидел, полуприкрыв глаза, с отсутствующим, сонным выражением лица, и это смутило Фаун. Только настороженность помешала ей вывалиться из лодки, когда с неожиданным громким всплеском в воздух взвился огромный черный окунь, извиваясь и разбрасывая россыпь сверкающих капель. Рыбина упала на дно лодки с громким шлепком, яростно побилась и, наконец, затихла, шевеля яркими жабрами.

– Рыба такого размера лучше подходит на обед, – с удовлетворением сказал Даг и снова погрузил весло в воду.

– Ну тут-то без магии не обошлось. Так вот как вы ловите рыбу? – с изумлением спросила Фаун. – А я еще удивлялась, почему не видно сушащихся на шестах сетей.

– Вроде того. На самом деле мы обычно пользуемся ручными сетками. Если увидишь, как старый Каттагус лежит на причале и дремлет, погрузив одну руку в воду, то так и знай – он ловит рыбу.

– Это выглядит почти как жульничество. Как это в озере еще остается хоть какая-то рыба?

– Ну, не каждый обладает таким умением.

Когда они добрались до причала, обгоревшие на солнце и счастливые, Фаун решила, что выпросит у Сарри некоторые травки из ее огорода, чтобы приготовить рыбу как следует. Она сумела выбраться на потрескавшиеся серые доски качающегося причала, не получив незапланированного урока плавания, и забрала у Дага его добычу, предоставив ему привязывать лодку. Прижимая к себе окуня, она обернулась на каменных ступенях, ведущих на крутой берег, и они обменялись быстрым поцелуем.

Рука Дага обвила талию Фаун, но тут же упала. Подняв глаза, Фаун проследила за его взглядом.

В тени на берегу ждал Дор, хмурясь, как темное зимнее облако, набухшее дождем. Когда Даг и Фаун приблизились, он сказал Дагу:

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Вот как? Зачем? – поинтересовался Дат, но жестом пригласил брата к своему шатру и показал на сиденья вокруг очага.

– Наедине, будь добр, – сухо сказал Дор.

– М-м... – протянул Дат с сомнением, но все же коротко кивнул. Он проводил Фаун в шатер и оставил ее там возиться с рыбиной. Фаун с беспокойством следила, как братья миновали шатры Мари и Сарри и свернули на дорогу, держась поодаль друг от друга.

Они свернули налево по тенистой дороге между берегом озера и лесом. Даг слишком устал, так что ему не было необходимости в том, чтобы укорачивать шаг, приноровляясь к брату, и не был еще настолько раздражен, чтобы пуститься с обычной для дозорного скоростью и заставить Дора себя догонять. Впрочем, он не стал бы биться об заклад, что это так и останется дальше.

«Что ему нужно?»

Не требовалось прибегать к Дару, чтобы понять: хоть Дор и пришел к Дагу первым, на уме у него не было ни примирения, ни извинений.

– Ну так что? – поторопил брата Даг, хотя и понимал, что лучшей тактикой было бы подождать и заставить того заговорить первым.

«В конце концов, не ведем же мы друг с другом войну».

– На озере только о тебе и говорят, знаешь ли, – резко бросил Дор.

– Разговоры рано или поздно кончаются. Скоро появится какая-нибудь новая тема для пересудов. – Даг стиснул зубы, чтобы не дать себе спросить: «А что говорят?» Он испытывал мрачную уверенность: Дор и так ему об этом сообщит.

– Твой брак отвратителен. Ты не только притащил сюда крестьянку, так она еще и почти ребенок.

Даг пожал плечами.

– В некоторых отношениях Фаун ребенок, в других – нет. Если говорить о горе и чувстве вины, то она вполне взрослая. – «Уж я-то могу об этом судить». – Что касается практических навыков, я назвал бы ее подмастерьем. Обычные дела еще не стали для нее рутиной, но когда вся ее энергия и внимание высвободятся, ты удивишься! Она необыкновенно сообразительна и быстро учится. Главное в различии возрастов, на мой взгляд, – это то, что на мне лежит особый долг: не обмануть ее доверия. – Даг нахмурил брови. – Впрочем, то же верно для любого человека в любом возрасте, так что, может быть, тут и нет ничего особого.

– Не обмануть доверия? Ты опозорил наш шатер! Мама стала посмешищем для всех своих недоброжелателей, и ей это ужасно тяжело. Ты же знаешь, как она ценит свое достоинство.

Даг склонил голову к плечу.

– Ах... Мне жаль это слышать, но я подозреваю, что она сама виновата. Боюсь, она называет достоинством то, в чем другие видят тщеславие. – С другой стороны, может быть, невезение, в результате которого Камбия имела так мало детей, и заставляло ее так настаивать на их особой ценности, чтобы она могла не склонять голову перед женщинами, имеющими более многочисленное потомство. Впрочем, никто не спорил с тем, что Дор обладает редким и драгоценным даром. Вспомнив о том, что следовало бы умиротворить брата, Даг добавил: – По справедливости говоря, отчасти тут дело в гордости за тебя.

– Она могла бы гордиться и тобой тоже, если бы ты приложил усилия, – проворчал Дор. – Ты все еще простой дозорный после сорока лет службы! Тебе давно следовало бы быть командиром. Мама и Мари в этом единодушны, и они совершенно правы.

Даг стиснул зубы и ничего не ответил. Амбиции семьи были его проклятием с тех пор, как он вернулся из Лутлии и поправился достаточно, чтобы снова отправиться в дозор. Может быть, он сам виноват, раз позволил им узнать, что отклонил назначение командиром отряда, которое, как прозрачно намекали ему, скоро привело бы к повышению. Это повторялось много раз, пока Громовержец не перестал предлагать... Или об этом проговорилась Массап, которой было известно о планах мужа? Теперь Даг уже не мог вспомнить.