– Ну да... Пока дети Дора и Омбы были малы и еще не разъехались, переезд из одного лагеря в другой оказывался большой морокой. Я обычно старался в это время отсутствовать – быть вместе с отрядом в дозоре, – виновато признался Даг.
Фаун неуверенно вздохнула и продолжала:
– Середина лета миновала. Сейчас время делать запасы и готовиться к зиме, темноте и холоду.
– Поверь, прямо сейчас к Медвежьему Броду движутся караваны с запасами кидальников на зиму. Когда я был мальчишкой и еще не стал дозорным, я обычно сопровождал их. Только сейчас такой сезон, когда легче отправить людей к пище, чем пищу к людям.
– Речь идет только о кидальниках?
– Фрукты и орехи тоже скоро созреют. Большинство свиней мы съедим прямо здесь. Обычно в сезон приходится по одной туше на шатер; раз здесь четыре шатра, предстоят четыре пиршества. И еще рыба... ну и, конечно, индейки. Охотники привозят оленину из лесов. Я подростком часто охотился, да и теперь иногда занимаюсь этим в промежутках между походами. Завтра я тебе покажу, как работает наш склад.
Фаун посмотрела на Дата, закусив белыми зубами нижнюю губу.
– Даг... Каковы наши планы на будущее? – Ее маленькая рука коснулась его лубка. – Что будет со мной, когда ты снова отправишься в дозор? Ведь Мари, и Рази, и Утау – вообще все, кого я знаю, – уедут тоже.
Дагу не требовалось прибегать к Дару, чтобы ощутить ее опасения.
– К тому времени, я думаю, ты будешь лучше знакома с Сарри, Каттагусом и дочерью Мари и ее семейством. Каттагус, кстати, дядя Сарри – он по рождению Оттер. Я планирую вести себя тихо и позволить всем к тебе привыкнуть – привыкнуть к мысли о том, что моя жена – крестьянка; привыкли же люди к тому, что у Сарри два мужа.
И все же... обычно, когда дозорные отправлялись в поход, они могли быть уверены, что за их семейством в их отсутствие присмотрят родичи и товарищи по дозору, да и вся община в целом. Даг всегда считал такую заботу несомненной, такой же надежной, как скала, и теперь сомнение пугало, как треск предательского льда под ногами.
Даг небрежно продолжал:
– Думаю, я смог бы пропустить следующий поход и воспользоваться невостребованным отпуском. В лагере тоже найдется много работы. Иногда в свободное время я помогаю Омбе объезжать молодых лошадей, приучать их к тому, чтобы на них ездил высокий мужчина. У нее, понимаешь ли, в подмастерьях по большей части девушки.
Фаун все еще смотрела на него с сомнением.
– Ты думаешь, к тому времени Дор и твоя мама снова начнут с тобой разговаривать?
Даг пожал плечами.
– Следующий ход – за ними. Ясно, что Дор не одобряет мою женитьбу, но скандалов он не любит. Он не даст себе волю, если только его не заставят действовать. Что касается мамы... предостережение она получила. Она умеет приводить меня в ярость, и, наверное, я ее тоже, но матушка не глупа. К тому же она последний человек в лагере, который захочет, чтобы совет диктовал ей, как себя вести. Она не станет выносить сор из избы. Все, что нам нужно, – это дать время сгладить вражду и не нарываться на неприятности.
Слова Дага ободрили Фаун, но в ее Даре оставались темные пятна, хоть и перемежающиеся со свежим сиянием выздоравливающего тела. Даг подозревал, что к тревогам Фаун добавляло свою тяжесть незнакомое окружение. Он наблюдал, как тоска по дому терзает молодых дозорных, гораздо менее Фаун оторванных от привычной жизни, и решил про себя непременно завтра найти знакомые дела для ее трудолюбивых рук. Да, нужно сделать ее жизнь наиболее похожей на привычную, пока она не найдет равновесия.
Тем временем – здесь, в шатре Блуфилд – предстоящие занятия были не такими уж отчаянными и вполне знакомыми, хотя от этого не менее заманчивыми. «Снова дарить наслаждение по очереди...» Даг нашел нежные губы Фаун и открыл свое сердце ее Дару – во всей его сложности лабиринта света и тьмы.
На следующее утро Даг исчез на несколько часов, но к обеду вернулся – на обед у них снова был кидальник, но Даг, похоже, не возражал. Затем, как и было обещано, он повел Фаун на таинственный склад. Склад оказался рядом длинных сараев, скрытых в чаще леса, тянущегося за штабом дозорных. Внутри одного из сараев находилась женщина-распорядительница; она сидела за столом с пером в руке, обложенная многочисленными амбарными книгами. Рядом с ней в деревянной люльке спал грудной ребенок. Во всю длину строения тянулись высокие – до потолка – полки. В полутемном помещении пахло кожей, травами и какими-то незнакомыми Фаун веществами.
Пока Фаун ходила между рядами полок, разглядывая товары, которыми они были забиты, Даг вполголоса советовался с распорядительницей; потом та достала несколько амбарных книг, что-то в них нашла и сделала какие-то новые записи. В одном случае Даг удивленно переспросил: «Они все еще тут?», засмеялся и окунул перо в чернила, чтобы что-то отметить в книге. Лубок, как заметила Фаун, сегодня ему почти не мешал, и Даг постоянно вынимал правую руку из перевязи.
Потом Даг повел Фаун в дальний угол и с ее помощью отобрал меха и кожаные изделия по какой-то собственной схеме – в том числе полдюжины прекрасных темных шкурок, напоминавших мех каких-то похожих на хорьков зверей; это были, как он сказал, шкурки норки, мелкого хищника, живущего в лесах к северу от Мертвого озера. Еще он выбрал чудесный белый мех, мягкий, как взбитые сливки, – шкурку снежной лисицы; ничего подобного Фаун никогда не видела и не касалась. Все это, сказал Даг, будет его свадебным даром маме Блуфилд и тетушке Нетти, и Фаун не могла не признать, что они неизмеримо превосходили те меха, что продавались на рынке Ламптона.
– Каждый отряд обычно привозит что-нибудь, – объяснил Даг. – Это зависит от того, где дозорные были и какие возможности подвернулись. Та часть добычи, которую воин не может или не хочет использовать сам, попадает на склад, и дозорный получает за нее кредит и может или воспользоваться чем-то аналогичным позже, или обменять на что-то другое. Излишки накапливаются, а потом их отвозят крестьянам, продают, а мы покупаем на эти деньги то, что нам нужно. После всех лет, которые я провел в дозоре, у меня большой кредит. Ты подумай о том, в чем нуждаешься, Искорка, и есть шанс, что мы все это найдем на складе.
– Как насчет кухонной утвари? – с надеждой спросила Фаун.
– В следующем сарае что-нибудь подберем, – пообещал Даг.
Он по одной вытащил еще три свернутых шкуры из дальнего угла, и Фаун с трудом отнесла их к столу смотрительницы, чтобы сделать соответствующую запись. Потом Даг, внимательно рассмотрев имеющуюся сбрую, выбрал поношенное, но крепкое вьючное седло, и они вынесли все выбранное через двойные двери склада на крыльцо.
Вернувшись, Даг потыкал носком сапога три большие тюка.
– А вот это, – сказал он, – мое собственное имущество. Я несколько удивлен, что оно еще тут хранится. Две шкуры прибыли из Лутлии, когда я вернулся домой, а третью я добыл зимой три года назад, когда нес дозор далеко на юге. Я предназначаю кое-что твоему отцу. Давай-ка разверни.
Фаун с трудом распутала высохшие сыромятные ремни и развернула невероятного размера волчью шкуру.
– Клянусь богами! Эта тварь, должно быть, была размером с лошадь!
– Примерно так.
Фаун нахмурилась.
– Только не говори мне, что это был обычный зверь!
– Нет. Это глиняный волк. Тот самый, под тушей которого, как мне рассказывали, меня нашли на Волчьем перевале. Оставшиеся в живых мои братья по шатру – ты назвала бы их шуринами – выделали ее для меня. Мне так и не хватило духа сказать им, что шкура мне не нужна. Я отнес ее на склад, рассчитывая, что кому-нибудь она пригодится, но так она тут и осталась.
Фаун подумала, что именно этот волк, наверное, и изувечил Дага.
– Из нее получится ковер на всю гостиную. Только уж очень страшно будет на нее смотреть, зная, как ты ее заполучил.
– Признаю, желания смотреть на эту Шкуру я не испытываю. Не знаю, какие чувства твой папа питает ко мне теперь, – может быть, он и пожалеет, что волку не дали пожевать меня еще. Правда, рассказывать историю этого зверя я, пожалуй, не стану. Две другие шкуры заслуживают, чтобы ты на них тоже взглянула.
