Мой дорогой читатель, возможно, ты удивишься названию, выбранному мной для этой небольшой главы, и тут я сразу, в очередной раз, хочу обратить твой взгляд к Еве. Она сидит на поляне благоухающих цветов, ее кожу щекочет бархат полевых трав, а волосы развивает легкий ветер. Она сидит абсолютно одна, но как и любой другой человек, оставшись один, она предается размышлениям. Ее мысли остаются невидимыми для других, потому что они не имеют возможности стать материальными, будучи облеченными в слова. Ее мысли не имеют адресата – она не посвящает их кому-то, даже если они кого-то еще и затрагивают.

И тут ты, мой милый читатель, скорее всего снова проявишь свое несогласие, зародившееся у тебя при чтении одного только названия главы, а впоследствии утвердившееся при чтении предыдущего абзаца. Именно! – мог бы ты воскликнуть. Мысли человека, предоставленного самому себе, не имеют адресата, в отличие от диалога, который существует постольку, поскольку существуют, как минимум, еще два человека, принимающих в нем участие, и он просто не может остаться немым, бессловесным!

Ах, как хорошо я тебя понимаю в твоем красноречивом порыве, в твоем эмоциональном неприятии такой формулировки. И тут, чтобы не испытывать более твое терпение, я должен буду пояснить смысл выбранного мной названия. Но забегая вперед – я тоже могу быть нетерпеливым – я лишь замечу, что бессловесные, как бы немые диалоги существуют, более того, они присущи многим из нас, и иногда, мы их ведем, сами того не замечая.

Это бессловесные диалоги из слов, которых никогда не произносили вслух. И как бы печально это ни было – вряд ли произнесут. Здесь нет никакого исключения, несмотря на кажущуюся парадоксальность – немые диалоги лишь подтверждают, что мы принимаем только то, что нас устраивает, и немедленно начинаем искать способы исправить то, что находим неприемлемым. Мы ведет насыщенные, полные информации и экспрессии диалоги с собеседниками, с мыслями которых мы можем согласиться по причине того, что они нам приятны. Эти диалоги состоят в основном из слов. И в отличие от мыслей, они почти материальны – ведь они получают свое воплощение в звуках. Но как только нас лишают возможности продолжать беседу, или как только она ступает на опасную тропу конфликта, неприятия, несогласия – мы уходим от слов, мы не можем пасть так низко, чтобы признать свое поражение, подтвердив это материальными, клокочущими в воздухе словами. Тут и начинается эра диалогов бессловесных.

Как я уже сказал, мы прибегаем к их помощи, мы прячемся в их всепоглощающей немоте, дающей нам на время такое необходимое прибежище. Мы ведем эти мысленные диалоги-невидимки с теми, от кого нам так хотелось бы услышать определенные слова, с теми, кто по какой-то непонятной причине не может их нам сказать. Мы слышим беззвучные слова, которые мы сами вкладываем в невидимые уста нашего воображаемого собеседника, и это делает нас немного более счастливыми. В пристанище несуществующих слов мы погружаемся в атмосферу воображаемых чувств, мы кутаемся в их неосязаемых объятиях, спасаясь от собственного бессилия, и это дает нам надежду. Это спасает от отчаяния. Мы ведем эти диалоги только с теми людьми, которые нам дороги, или были дороги…

Друг Евы погиб. Он больше нематериален. Он проекция своей жизни в ее памяти, а также в памяти многих других людей, его знавших, и проекция эта всегда разная. И теперь Ева может с ним говорить только без слов, при помощи немых, выдуманных ею диалогов, вкладывая в его, несуществующие более уста, слова, которые, как ей кажется, он мог бы сказать, будь у него еще такая возможность.