— Вот, возьми, это для него…

— Это что? Творожник! А я сегодня картошки нажарила полную кастрюлю… Вот только хлеба маловато.

Каждый раз, когда Марийку посылали в лавку или на базар, она делала петлю, чтобы пройти мимо цирка.

Она обходила со всех сторон круглое облупленное здание с забитым досками входом. Маленькая боковая дверца была плотно прикрыта, даже как будто заколочена сверху ржавыми гвоздями. Марийка с облегчением вздыхала и шла дальше.

Все дни она жила в страхе. Она точно выросла сразу, и все её прежние заботы и дела стали казаться ей мелкими и неинтересными. Она почти всё время думала об одном — о своей тайне. Марийка так боялась проговориться, что стала очень молчаливой.

По утрам, убирая постель, она спрашивала Веру:

— Скажи, я сегодня со сна ничего не говорила? Мне страшное что-то приснилось…

А в те вечера, когда Стэлла уходила в цирк одна, Марийку трясло как в лихорадке. Марийка рано ложилась спать, но не засыпала, а долго лежала, уткнувшись носом в подушку. «Вот сейчас Стэлла уже, наверно, вышла из дома, — думала она, — вот сейчас она подходит к цирку».

Утром Стэлла прибегала в подвал, и, если был кто-нибудь посторонний, говорила с безразличным видом:

— А Сметанинша сегодня опять ругалась…

Марийка знала: это значит, что у Саши всё благополучно.

Прошла неделя.

Марийка с Верой сидели за починкой белья и, чтоб было веселее, рассказывали друг другу сказки. Вернее, рассказывала одна Марийка: она всякий раз выдумывала новую сказку, так что Вера только диву давалась, откуда она их столько знает.

Сегодня Марийка рассказывала про мальчика, у которого были волшебные синие очки. Стоило ему надеть эти очки, как он начинал угадывать чужие мысли.

— И вот, понимаешь, приходит он к толстому мельнику и просится переночевать. Мельник ему ласково говорит. «Что ж, ночуй, мне не жалко». А мальчик надел свои очки, посмотрел на мельников лоб и сразу прочитал все его мысли…

Марийка остановилась на полуслове. В окошко она увидела ноги Стэллы в туфлях на высоких каблуках. Потом показалось и Стэллино лицо.

Она заглядывала в подвал и делала какие-то странные гримасы.

Марийка воткнула иголку в простыню и опрометью выбежала вон.

— Ты куда? Опять секретничать? — кричала ей Вера вслед.

Когда Марийка выскочила из подвала, она увидела, что Стэлла стоит в глубине двора, возле помойки, и машет ей рукой:

— Скорей, Марийка, скорей…

Стэлла была бледная, волосы растрёпаны, кофточка, видно надетая второпях, застёгнута вкривь, не на те пуговицы.

«Кончено! Сашу арестовали…» — подумала Марийка. Она подбежала к Стэлле, схватила её за плечо и спросила шёпотом:

— Арестовали, да? Арестовали?

— Да нет же, — зашептала Стэлла, — понимаешь, только что у нас были гайдамаки. Они приказали папе завтра устроить в цирке представление. Папа сказал, что это невозможно, что в цирке протекает купол и почти все артисты разъехались… А они и слушать не хотят. Сказали — если завтра не будет представления, то папу расстреляют… Папа побежал к борцам Макаровым.

— А как же Саша?

— Папа говорит, что Саша должен остаться в цирке, ему больше некуда деваться. Он наденет рабочую куртку и сойдёт за служителя. Это на один только вечер.

— А вдруг узнают? Саша говорил, что за ним следили.

— Не узнают!.. Ну, я побегу сейчас штопать трико. Мне ведь тоже завтра выступать. Ты пойдёшь со мной пораньше в цирк и поможешь мне одеться. Ладно?

— Ладно.

Марийка вернулась домой и молча села за шитьё.

— Ну что, насекретничались со своей Стэллочкой? — спросила Вера, поглядывая на неё искоса.

— Это не секреты. Стэлла пришла сказать, что завтра она выступает в цирке.

— Да ну её с её цирком! Кончай лучше сказку. Какие же у мельника были мысли?

Марийка задумалась и не слышала Вериных слов.

— Марийка! Ну как тебе не стыдно! Что ж дальше было?

Марийка вздрогнула и уколола палец.

— Я ещё дальше не придумала, — сказала она.

На следующий день на стене цирка появился наспех намалёванный плакат:

Патапуф распорядился, чтобы сняли доски, которыми был заколочен вход. Две кассы у входа зияли выбитыми стёклами, земля была покрыта обломками стекла и кусками облупившейся штукатурки. Лошадиные головы на барельефах, украшающих здание цирка, почти все были с отбитыми ноздрями и ушами.

Вечером толпа повалила в цирк. Здесь были гайдамаки, солдаты и множество мальчишек, которые, разузнав о даровом представлении, сбежались с самых дальних улиц.

Были здесь и Вера с Машкой, и Сенька, и Митька Легашенко, и Володька из 35-го номера. Они пришли в цирк задолго до начала представления. Марийки с ними не было. Она сказала, что пойдёт к Стэлле в уборную, а сама побежала искать Сашу. Он стоял в глубине полутёмного коридора и складывал какие-то доски.

Лицо у него было выпачкано в саже, на плечах драная широкая куртка, на голове кепка. Когда Марийка шла мимо Саши, он подмигнул ей.

В большой уборной собрались все артисты, которых Патапуфу удалось разыскать.

Здесь были борцы-акробаты братья Макаровы, грудастые широкоплечие парни в чёрных трусиках.

Они боролись друг с другом, чтобы согреться, так как в нетопленной уборной стояла стужа. Танцовщица Зоя Жемчужная, которая последнее время служила телефонисткой, сидела в пальто и ботиках перед зеркалом и красила щёки.

Стэлла, склонившись над коптилкой, зашивала последние дырки на своём старом трико. Посреди уборной стоял с собачонкой под мышкой дрессировщик Адольф, он же Андрей Иванович. Это был очень высокий и худой мужчина, с длинными, как у священника, волосами, падавшими на воротник его бархатной блузы.

— Ну и температурочка! — говорил он, гладя свою дрожащую собачонку. — Не знаю, Зоя, как вы будете танцевать в вашей газовой юбочке. Выдумали тоже представление! Ерунда…

В уборную вбежал Патапуф. Пальто у было расстёгнуто, на шее болтался пёстрый шарф. Он вытер платком потный лоб и сказал:

— Сейчас начинаем! Полный цирк гайдамаков. Макаровы, готовьтесь к выходу!

— А купол починили? — капризно спросила Зоя.

— Затянули дыру брезентом. Ничего, ничего, всё сойдёт прекрасно.

Марийка подошла к Стэлле и поправила ленту в её волосах:

— Ты готова?

— Успею. Вот только зашью ещё четыре дырки. Мой выход предпоследний. Ну, как там, всё в порядке? — Стэлла глазами указала на дверь.

— Он доски носит. Я с ним не говорила — вдруг кто увидит, — сказала Марийка, еле шевеля губами.

— Правильно. Ну, иди скорей, сейчас начало. Слышишь, как хлопают?

Марийка побежала смотреть представление. Вера приберегла для неё место рядом с собой.

Гайдамаки хлопали, топали ногами и пронзительно свистели.

— На-чи-най! Вре-мя!

Цирк был освещён только наполовину. Посреди купола большая брешь была кое-как затянута брезентом.

Вышел Патапуф в чёрном фраке.

Подняв руку, он несколько секунд подождал, пока уляжется шум, потом поклонился и густым, бархатным голосом, какого Марийка у него никогда ещё не слышала, объявил:

— Известные борцы-акробаты братья Ринальди. Внимание — Ринальди!..

Макаровы, кувыркаясь, выскочили на арену, разостлали коврик, начали прыгать друг дружке на плечи и бороться.

— Оце-добре! Дуже добре! — кричали гайдамаки и хлопали так, что тряслись стены.

Они заставили Макаровых три раза подряд повторить номер, чему были очень рады все мальчишки.

— Вторым номером нашей программы, — объявил Патапуф, — выступит известная балерина Зоя Жемчужная.

Под звуки вальса на грязную, затоптанную арену выпорхнула Зоя.

Зрители все сидели в пальто и тёплых шапках, а на Зое было розовое шёлковое трико и газовая юбочка. На её голые руки и плечи жалко было смотреть. Но Зоя как ни в чём не бывало кружилась на кончиках пальцев и с улыбкой посылала в публику воздушные поцелуи.