В коридоре послышался визгливый женский голос. Распахнулась дверь, и в мастерскую вошла мадам Тараканова. Это была маленькая женщина с тоненькими ручками и ножками, с крохотной, точно змеиной, головкой, на которой сидела большая черная шляпа. Даже непонятно было, как такая маленькая головка не сгибается под тяжестью этакой огромной шляпы, украшенной множеством перьев, бантов и шпилек.

Тараканова надела на нос пенсне, подбежала к стенке и стала ее рассматривать.

– Все стенки изгадили и заплевали! – закричала она. – Опять Сутницкий жалуется. Завтра бабу пришлю. Она тут уберет и стенки побелит. А ты, Банкин, в тех местах, где обои разлезлись, бумагой подклеишь, возьмешь там в кладовке оберточную. И если замечу, что кто-нибудь стенки пачкает, – расчет. И никаких объяснений!

Переплетчики молчали.

Тараканова раскрыла записную книжку, отыскала в ней что-то и сердито спросила:

– Прокурору книги готовы?

– Соловьев кончает, – ответил мастер Смирнов.

Тут Тараканова заметила Марийку, сидевшую в углу на книгах.

– А ты что тут расселась? Стащить что-нибудь хочешь? Пошла вон! Ну, живо!..

Марийка выбежала вон, придерживая рукой карман, где лежал восклицательный знак.

С трех часов Марийка сидела на окне в коридоре и выглядывала во двор – не идет ли Саша.

«А вдруг он забыл про альбом, а вдруг он не найдет цветной бумаги, а вдруг Тараканиха его куда-нибудь услала?»

Она увидела Сашу, как только он вошел в ворота, и со всех ног побежала ему навстречу:

– Сашенька, принес?

Саша издали помахал ей альбомом.

Альбом был темно-красный коленкоровый, уголки Саша обтянул кожей. Страницы все были из розовой, желтой и зеленой бумаги. Марийка никогда еще не держала в руках такого красивого альбома. Уж теперь не стыдно идти на именины.

На первой страничке Марийка написала: «Дорогой Вандочке на добрую память от Марии Внуковой». Потом она начала наряжаться. Она надела накрахмаленное ситцевое платье-татьянку[22], чистые белые носки и ярко начищенные ботинки.

– Что ж, одета как дай бог всякому, – одобрительно сказала Поля, со всех сторон осмотрев дочь. – Смотри же веди себя как воспитанная, за столом не жадничай и ни с кем не дерись…

– Уже половина шестого! – испугалась Марийка. – Побегу Лору торопить…

Лора стояла в спальне перед зеркальным шкафом и любовалась своим нарядным батистовым платьем, которое все было обшито воланчиками. Через плечо на шелковом шнурке у нее висел вышитый карманчик с крохотным кружевным платочком.

Марийка побежала обратно в кухню.

– Мама, – закричала она еще с порога, – а платочек?

– Какой тебе еще платочек?

– У Лоры в карманчике лежит, и мне тоже нужно. Ведь на именины же…

– Ну, поищи в столе, там лоскуток белый лежал под полотенцем.

– Да не годится лоскуток! Ванда увидит сразу, что это тряпка.

– Вот наказание! Ну ладно уж…

Поля вытащила из сундучка новенький батистовый платочек, обшитый кружевцами.

– Ну, так и быть – бери. Потеряешь – выпорю! Да смотри – груши или вишни будешь есть, рот не обтирай: пятна-то фруктовые не отмываются.

– Марийка, иди скорей! – закричала Катерина. – Лорочка уже давно одемшись, а эта принцесса все никак не вырядится!

Катерина выпустила девочек через парадную дверь. Лора шла впереди, держа обеими руками коробку с чайным сервизом. Она шла очень медленно, потому что боялась споткнуться и уронить коробку. Розовый бант в ее волосах качался, точно пышный цветок. От Лоры пахло духами. Марийка шла позади с альбомом под мышкой и посапывала носом. Она думала, что если очень сильно тянуть в себя свежий горьковатый запах Лориных духов, то хоть часть его перейдет к ней.

Когда они проходили через двор, Володька из 35-го номера, сидевший на заборе, стал дразнить Марийку:

Машка, тащившая через двор ведро с водой, остановилась и с завистью посмотрела на Марийку.

Марийка на минутку отстала от Лоры:

– Маш, понюхай, хорошо от меня пахнет?

Машка поставила ведро на землю и приложилась носом к Марийкиной шее.

– Пахнет керосином, – сказала она.

– Это мне мама вчера голову керосином мыла. А духами еще не пахнет?

– Может, и пахнет, да керосином перешибает.

– Ну, я пойду… – сказала Марийка.

– Эх ты, а еще воробья собиралась со мной хоронить!..

– Марийка, что ж это ты? Мы опоздаем! – закричала Лора.

Она стояла на крыльце парадного подъезда № 3 и дожидалась Марийки.

– Завтра, Маша, все расскажу, что там будет! – крикнула Марийка и побежала вприпрыжку.

Ей казалось, что она сейчас очень красивая и нарядная. Ей хотелось прыгать, кричать, выдумывать разные игры. Но она чинно, «как воспитанная», поднималась по лестнице следом за Лорой.

Когда девочки вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице, Марийку от страха даже затошнило и ладони у нее вспотели. Она сунула альбом под мышку и помахала руками в воздухе, чтобы скорей высохли.

Лора приподнялась на цыпочки и позвонила. Дверь у Шамборских была коричневая. Медная дощечка, ручка, звонок и даже жестяная марка с надписью: «Страховое о-во Саламандра» – все блестело, как золотое.

Дверь девочкам открыла сама Ванда. Она была в голубом шелковом платье, белобрысые волосы ее были завиты в трубочки – по четыре трубочки на каждом плече.

– Лора пришла! – закричала она. – Теперь не хватает только Сережи и девочек Добрышиных…

– Дорогая Вандочка, поздравляю тебя с днем твоих именин и желаю тебе всего-всего хорошего, – сказала Лора и протянула Ванде коробку с сервизом.

Ванда тут же, в передней, вынула из коробки чайничек и крохотную сахарницу.

– Ах, какая прелесть! Какие малюсенькие чашечки! – закричала Ванда. – Они гораздо меньше тех, что мне подарила в прошлом году мама…

Марийка шагнула вперед и молча протянула Ванде свой красный альбом с уголками, но та была так занята сервизом, что ничего не замечала.

– Возьми, – сказала Марийка, ткнув Ванду альбомом в бок, – это тебе.

Ванда оглянулась.

– Ах, альбом!.. Это сегодня уже четвертый! Спасибо большое.

Она положила альбом на столик и снова занялась чайничком и его голубой крышечкой, которая была не больше двадцатикопеечной монеты.

– Ну, что тебе еще подарили? Покажи! – сказала Лора.

– Идемте.

И девочки побежали в комнаты.

В большой комнате с хрустальной люстрой было много детей. Марийка никого не знала, кроме толстого Мары, который сидел на диване и что-то жевал. Одна щека у него была надута, точно от флюса.

Игры еще не начинались. Дети чинно сидели вдоль стен и разглядывали друг друга. Мальчиков было всего двое – толстый Мара и еще один, незнакомый. Остальные были девочки.

Все они были очень нарядные, в кружевах, воланчиках и бантиках. У одних банты торчали в волосах, у других на плече, у третьих были шелковые кушаки с бантами, а у одной девочки было целых шесть голубых бантов: один большой на голове, два поменьше на плечах, один огромный на поясе и два совсем маленьких на лайковых туфельках.

Марийка оробела. У нее не было ни одного банта, и только сейчас она заметила, что башмаки у нее хотя и ярко начищены, но слишком велики и грубо сшиты, а платье гораздо длиннее, чем у всех девочек. Оглядываясь по сторонам, она искала исчезнувшую куда-то Лору и, не найдя ее нигде, присела в уголке, между волосатой пальмой и большой вазой, которая стояла на тумбочке. На вазе были нарисованы страшные змеи с закрученными хвостами и косоглазые люди в пестрых халатах.

Из столовой вышла шумная толпа мамаш и гувернанток.

– Дети, – сказала черная вертлявая дама с большим ртом и с красной розой в прическе, – мы сейчас устроим маленький концерт. Просим дорогую именинницу продекламировать стишок.