Июль, 1879 год

По тракту Гуднайт, ведущему на восток, ехали трое всадников. Они были усталые, запыленные. Разговаривать им не хотелось, лишь изредка мужчины перебрасывались парой фраз. Они возвращались домой.

Вскоре после полудня к ним присоединился четвертый. Трое, не останавливаясь, молча кивнули в ответ на приветствие незнакомца. Лошади по-прежнему трусили размеренной рысью. Теперь уже четыре всадника молча ехали по дороге.

На закате сделали привал. Вновь прибывший вытащил из переметной сумы кукурузные лепешки и вяленое мясо, чем разнообразил скудное меню гуртовщиков, состоящее из фасоли и кофе, и все принялись есть, так же, как только что ехали, – молча, сосредоточенно.

Один из мужчин неторопливо и без всякого интереса спросил:

– Куда направляешься, незнакомец?

Вновь прибывший, согнувшись над своей чашкой кофе, уставился на язычки пламени. Был он бородат, с длинными волосами и неразговорчив. Позже один из всадников скажет, что в нем проскальзывало что-то неприятное, но подобных типов на дороге можно встретить сколько угодно.

– Пока что и сам не знаю, – ответил он. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад да кваканьем древесных лягушек. Один из мужчин поднялся, чтобы взять спальный мешок. Другой не спеша проговорил:

– Мы возвращаемся из Денвера. Пригнали туда две тысячи длиннорогих быков. Выносливая скотина эти быки. Никто, кроме них, не пройдет по этому тракту.

Первый, облокотившись о бревно, поскреб руку и заметил:

– Все сейчас двинули на Запад. Народу – не протолкнуться, словно на воскресном пикнике. Чизхолмский тракт весь забит переселенцами.

– А все эти проклятые железные дороги, – встрял в разговор третий. – Скоро и скотину пасти негде будет, помрут тогда треклятые янки, что придумали эти дороги, с голоду. По мне, так мужчина должен скакать на лошади, а не трястись на паровозах.

– Вот и приходится ковбоям гнать скот на Запад, – согласился с ним второй.

– Давно не был в Форт-Уэрте? – спросил первый, обращаясь к вновь прибывшему и не особо рассчитывая получить ответ.

– Эта чертова железная дорога скоро и весь город погубит, – заметил третий. – Иностранцев ужас сколько отовсюду понаехало.

Для техасцев всякий, кто не был техасцем, считался иностранцем.

– А я бы с удовольствием съездил сейчас в Форт-Уэрт, – вмешался первый. – И плевать мне на каких-то иностранцев. Попил бы виски… Техасское виски – самая стоящая вещь на свете, доложу я вам.

– Сейчас все гуртовщики штата туда направляются на аукцион. Вот уж порезвятся вволю.

– Я не был в Техасе три года, – медленно проговорил вновь прибывший.

– Да уж, не повезло тебе, приятель. Вновь прибывший промолчал.

На рассвете трое мужчин, собравшись, продолжили свой путь, и четвертый поехал с ними.

В усадьбе «Три холма» царила веселая предпраздничная суматоха. На длинных столах, накрытых белоснежными скатертями и украшенных яркими красно-бело-синими флажками, стояли корзинки со свежим хлебом, кувшины с чили и острым соусом для мяса. За домом были установлены вертела, на которых жарились, источая восхитительный аромат, свиные и коровьи туши. Хорошенькие девушки с яркими лентами в волосах прогуливались под руку с красивыми молодыми парнями, работниками ранчо, облаченными по случаю праздника в свои самые лучшие воскресные костюмы. Звонкий женский смех заглушал пронзительные, однако приятные на слух звуки скрипок: скрипачи, похоже, решили порепетировать перед танцами, которые должны были состояться позже. Под раскидистыми деревьями собрались женщины постарше посплетничать, не выпуская из поля зрения детей. Мужчины держались особняком. Дети и сплетни их мало интересовали, а вот выкурить сигару, выпить доброго виски и поговорить о делах, ценах и политике они были не прочь. Народу на лужайке собралось видимо-невидимо. Скотоводы со всего штата, съехавшиеся в Форт-Уэрт на аукцион, сначала остановились в усадьбе «Три холма», хозяин которой, Дэниел Филдинг, устраивал ежегодное барбекю в честь своего дня рождения.

Дэниел Филдинг переходил от одной группы приглашенных к другой, обращаясь к каждому гостю по имени. Срок назначения его сенатором истекал в январе, и он снова собирался баллотироваться в сенат. Хотя было ясно, что сегодняшнее мероприятие столь же политическое, сколь и социальное. Никакой нужды в усиленной предвыборной агитации не было: ни у кого из собравшихся не вызывало сомнения, что лучшего кандидата на пост сенатора, чем Дэниел Филдинг, в Техасе не сыскать.

– Со всей откровенностью заявляю вам, сенатор, что во всем Техасе вы лучше всех умеете принимать гостей!

Дэниел остановился рядом с группой почтенных матрон, взирающих на него с улыбкой, и глаза его озорно блеснули.

– Это только потому, что у меня хватает ума приглашать к себе самых прелестных дам во всем штате, – галантно отозвался он.

– О, да вы здесь всем дамам головы вскружили! – лучезарно улыбнулась миссис Диринг, пышная особа лет пятидесяти. – Ну-ка дайте мне малыша. Какой чудесный крупный мальчуган! Наверняка вырастет таким же сердцеедом, как и его отец.

Собравшиеся вокруг них в кружок женщины закудахтали как клушки, когда Дэниел, ссадив со своего плеча сына, вручил его миссис Диринг.

– У него прорезался еще один зуб, – с гордостью объявил он, – и ему не терпится его продемонстрировать. Так что берегите пальцы.

Малыша, однако, больше заинтересовали ярко-желтые перья канарейки, украшавшие шляпку миссис Диринг, и он потянулся к ним, пытаясь схватить их своей пухлой ручонкой, вызвав тем самым умиленный смех дам.

– Никогда еще не видела такого счастливого ребенка! Дай мне его, Розали.

– Он с каждым днем все больше и больше делается похожим на вас, сенатор… хотя волосы у него определенно мамины. Бог мой! Таких роскошных кудрей я еще никогда в жизни не видела!

– Ну что ты, Сьюди. Посмотри только на его глаза, озорные, как смех, и зеленые, как техасские холмы.

Рассмеявшись, Дэниел наклонился и принялся высвобождать из ручонки сына седой с голубым отливом локон миссис Диринг.

– Скорее внешне он похож на мать, а характером весь в меня, такой же упрямый. Ну же, Джош, оставь тетину шляпку в покое, и в следующий раз, когда я поеду в Галвестон, я куплю тебе настоящую канарейку. Ну как, идет? Вот и молодец.

И Дэниел снова посадил мальчугана к себе на плечо, не обращая внимания на разочарованные стоны дам и протестующий крик сына. Джош, однако, не долго горевал, что его оторвали от такого приятного общества. Он тотчас же потянулся к шляпе отца, заинтересовавшись серебряными долларами, украшавшими ее околышек. Дэниел тут же снял шляпу и протянул сыну, и тот потянул ее в рот.

– Вы избалуете ребенка, сенатор, – заметила миссис Кэткарт, тем не менее, ласково глядя на Дэниела Филдинга. Среди присутствующих дам не нашлось бы ни одной, которая втайне не мечтала, чтобы ее муж был хотя бы немного похож на него.

– Вот и хорошо, – отозвался Дэниел и с обожанием взглянул на сидящего на плече малыша. – А для чего еще нужны дети? Кроме того, – он заговорщически подмигнул Джошу, – всем известно, что самый быстрый способ завоевать голоса на выборах – это целовать детей. Верно, партнер?

Проговорив это, Дэниел чмокнул сынишку в пухлую коленку, вызвав тем самым у женщин взрыв громкого хохота. Джош пронзительно взвизгнул и радостно закачался, теребя отцовскую шляпу ручонками, после чего снова сунул ее в рот.

– Честно говоря, сенатор, я никак не могу понять, зачем вы тратите время на таких старых ворон, как мы. Дайте нам вашего мальчугана, мы за ним присмотрим, не беспокойтесь, а сами идите занимайтесь своими предвыборными делами.

– Леди, – ласково проговорил Дэниел, – я никогда не счел бы время, проведенное с такими очаровательными особами, потраченным напрасно. Пусть ваши мужья считают, что они несут ответственность за будущее Техаса, но вы, мои дорогие, несете ответственность за них, как и моя жена за меня. – Он ухмыльнулся и подмигнул дамам. – Так что постарайтесь повлиять на ваших благоверных, чтобы они проголосовали за меня. Понятно?