Подхватывают. Несут. Вспоминаю, где у меня оружие. Нигде. Сколько раз хотел поставить, столько раз отмахивался, на хрена…
Вот и на хрена.
19%
– Сорок седьмой, вы…
– Андрей.
– Что?
– Еще раз меня сорок седьмым назовешь, в харю получишь…
Еще думаю, чем отбиваться. В таких случаях полагается дорого продать свою жизнь. Знать бы еще, как это – дорого продать свою жизнь…
– Куда ты его, Дюш, к себе?
– Ну…
Распахивается дверь, обыкновенная, не электронная, вижу Ирму, теперь знаю, эта постаревшая – Ирма, выбегают ребятишки, смотрят на меня, па-а, а эт, чего-о-о-о…
– Кто этого тронет, вчера умрет. Ну что, Ирмуль, курчонком пахнет… Кормилица ты наша…
7%
Думаю, что он со мной сделает. Думать не хочется, ничего не хочется, сейчас бы убежать отсюда…
…на чем?
– …да старенький он уже, винчестер только крутой… ну и блок этот, который я ему ставил…
Оружие.
Будь я проклят, что не взял оружие…
3%
Датчики предупреждающе мигают, система требует немедленной подзарядки, интересно, от кого…
Сорок се… Андрей пробует ткнуть мой зарядник в розетку, смачно ругается, перебирает переходники, наконец, цепляет напрямую, проводок к проводку.
Это всегда жжет, когда напрямую.
Впрочем, это неважно.
– Вот так… заряжайся… ты на ночь отключаешься, или как?
– Отключаюсь.
– Тоже правильно… Ирмуль, ты ему там на столе место устрой… чш, куд-да ты возле окна, ему тепло нужно…
– Так это ведро тепла принести надо! – Ирма смеется, звонко, заливисто, ах-ха-ха…
– Что уж там, сразу ведро давления…
Смеемся. Все. Вместе.
– Как это… по молодости… искра в землю ушла… молодых гоняли искру выкапывать…
Смеемся. Дети спрашивают, где копается искра. Чувствую, как ненависть уходит из того, что было у меня сердцем, оказывается, за годы там осталось еще что-то кроме ненависти, еще толком не разбираю, что, еще разберусь…
Займ
– День добрый.
– А?
– День добрый.
– Чего?
– День добрый, говорю.
С ума я сошел, что ли… очень похоже. Да не похоже, так оно и есть. Продираю глаза, голова раскалывается, осколки головы падают на пол. Как во сне смотрю на иссиня-лиловое нечто, как оно возвышается надо мной, хлюпает, фыркает, сморкается, выговаривает – день добрый.
А говорили люди добрые, полбутылки достаточно будет. Не-ет, мы же умные самые, мы же, как в сказке, где богатыри зараз три бочонка вина выпивают…
Ну-ну.
– А… чего?
– Ду юс пик рашн? – клокочет месиво.
– А-а… спик. Рашн…
– Так день добрый. А-а-а… – месиво колышется, вздрагивает, – утро доброе.
Жуткий голос, человеческий и в то же время не человеческий.
– Утро добрым не бывает.
– Но… мне велели… сказать… утро доброе.
– Кто велел?
– Хозяин велел… заругает хозяин… не понравилось вам… заругает теперь…
Спохватываюсь.
– А, не, не, понравилось. Доброе утро. Вы хозяину скажите, что мне все понравилось, чтобы он вас не ругал.
Месиво оживляется, кажется, радуется.
– Спасибо… большое… спасибо.
Пауза.
Пытаюсь встать, голова тяжелая, голова тянет назад. Осторожно откашливаюсь.
– Так… чему обязан?
– Меня просили вернуть вам то… что мы брали.
Пытаюсь вспомнить, что брало у нас вот это вот нечто. Хоть убей, ничего не вспоминается. Вчера вроде не до такой степени наклюкался, чтобы вот так… так…
– Вот, – нечто вываливает на стол пустоту. Осторожно пробую пальцем стол, нет ли чего-то невидимого. Нет. Ничего. Совсем.
– Э-э-э… а это что?
– Вам виднее… Это же ваше.
Снова откашливаюсь, чуть не давлюсь слюной.
– То есть вы сами не знаете, что принесли?
– Не знаю. Не знаю… я же только передать должен. Только передать.
– Вы меня с кем-то путаете.
– Путаю?
Жуткий голос. Без эмоций. Голос, от которого хочется бежать.
– Ну да. Мы… я… ничего у вас не брал.
– Не брали? Вы что, разве не заметили, что брали у вас… – месиво клокочет, фыркает, пузырится, – там не заметить нельзя, там такой зазор, такой зазор огромный, там столько не хватает…
Не понимаю, на всякий случай говорю:
– Нет там зазора никакого, все там хватает.
Существо клокочет.
– Так значит…
– …значит, это ошибка. О-шиб-ка. Вы перепутали.
Месиво вздрагивает, колышется.
– Ошибка… простите…
Кое-как поднимаюсь с кровати.
– Ничего страшного.
– Меня будут ругать…
– Нет, нет… вы им скажите там, я просил, чтобы вас не ругали.
Лиловое нечто подхватывает со стола что-то невидимое. Отхлынывает в сторону, смотрит на линолеум, заляпанный не пойми чем.
– Простите. Я здесь…
– Ничего, ничего страшного. Я уберу.
– Уберете?
– Ничего, ничего. Я тут еще раз в десять больше напоросятничаю, мне только волю дай…
Он уходит. Как-то странно уходит, вот только что был – и уже нет. Кажется, если бы он еще раз так ушел, я бы понял, как именно он это делает.
Но я знаю, что он уже не вернется.
Моросит дождь за окном, мелкий, осенний, небо плачет, не может выплакаться.
Кое-как доволакиваю себя до стола, кое-как включаю чайник. Пить, пить, пить, кофе, кофе, кофе, любой ценой вернуть себя к жизни.
Возвращаюсь к жизни.
Возвращаюсь к расчетам.
Нет. Сначала к расчетам, потом к жизни.
Нет. К жизни вообще как-то не получается.
Читаю последнее, что накропал вчера, до дверного звонка, до а-а-сколько-лет-сколько-зим, до пьяного угара…
Мельчайшей частицей в настоящее время признан Т-кварк (истинный кварк). Далее наблюдается огромный зазор в диапазоне мелких частиц. Данный зазор замыкают планковские длины. Есть предположение, что пустой диапазон содержит множество частиц, не открытых современной наукой. Однако, предполагаемые частицы никак не проявляют себя в нашем мире, поэтому…
Начинаю понимать.
И странно, что начинаю понимать, когда голова соображает хуже всего.
Хватаюсь за стены, кое-как бреду через комнаты, почему-то распахиваю дверь в подъезд – хотя точно помню, что он уходил не через входную дверь…
Верхом на танке Хан Мамай
…Наполеон Бонапарт был первым неандертальцем.
…обезьяна превратилась в человека 7 ноября 1917 года, в честь чего эта дата была названа Великой Революцией
…Т. Эдисон был первым президентом Соединенных Штатов
…Петр Первый был назван так, потому что он был первый человек, полетевший в космос.
Император Август устроил августовский путч девяносто первого года
Золотая Орда называлась так потому, что добывала золото в Калифорнии во время золотой лихорадки.
Вот такие ответы получены нами в результате Всероссийского опроса населения. В настоящее время знание прошлого…
Шеф смотрит на меня исподлобья. Не люблю я, когда он так смотрит, ой, не люблю.
– Ну что… с этим что-то делать надо.
Холодеет спина. Знал я, что моя статья не ахти, но чтобы настолько…
– Ну, я перепишу…
– Да не про статью я… про историю нашу… люди прошлого своего не помнят.
Отлегло от сердца.
– Я вон вчера домой пришел, сыну взбучку устроил, ну-ка, показывай, чего задали, в учебник по истории глянул… мать честная…
Прикидываю, что там могло быть в учебнике по истории, восстание мамонтов при Наполеоне или махинации Хитроумного Одиссея на фондовой валютной бирже.
– А что? – спрашиваю я.
Шеф, кажется, не замечает вопроса, бормочет:
– Надо с этим что-то делать… на-до-что-то-де-лать…
– Варюш, учебники свои покажи, а?
Варя замирает в коридоре, настороженная, испуганная, чувствует, дело пахнет порохом.
– А нам… ничего не задали еще…
