— Он влюбился в тебя, — сказала Кореянка Хо. — Маринка, почему в тебя все влюбляются, а меня все только как этот рассматривают, — как его? На который подавленное либидо направлено?

— Потому что ты еще маленькая, — сказала Марина.

— Глупости, — недовольно сказала Кореянка Хо. — В меня все влюблялись, когда я еще в школе училась. А потом перестали.

Они пробрались к выходу из туалета.

— Женись на нем, — сказала Кореянка Хо, — и застрели его прямо в церкви. Священник скажет: целуйтесь. Он повернется к тебе. Ты откинешь паранджу эту белую с лица, вытащишь пистолет и — бах! Бах! Смотри, — он все пирожные слопал! Смотри, — добавила она, драматическим шепотом, — Темка!

Они остановились там, где начиналась стойка бара. В глубине отделанного в индустриальном стиле помещения, за маленьким металлическим столиком сидели на железных стульях Харин и телохранители. Еще два крашеные разноцветными эмалями стула, пустые, стояли около стола. За спиной Харина, кто на больших розовых полиэтиленовых мешках, набитых пенопластовой крошкой, кто прямо на ковровом полу, сидели разнообразные посетители со стаканами и бутылками в руках. По помещению деловито и неторопливо курсировали женщины-охранницы в темно-синей униформе военного покроя, с черными мушками микрофонов около рта. На столе, перед Хариным стояла тарелка, к краю которой сиротливо жались три оставшихся мини-эклера. Харин пил чай. Телохранители пили томатный сок.

За стойкой бара, на высоком табурете сидел Тема, пил джин-тоник и оживленно разговаривал с коротко стриженой девицей, сидевшей напротив него, спиной к Марине. Приглядевшись, Марина заметила, что платье у Теминой собеседницы порвано на спине по шву. Докатился, — подумала Марина, — уже путается со всякой рванью. Девица поманила бармена пальцем. Тот наклонился. Красивая рука, — отметила про себя Марина с нарастающим неудовольствием, — красивый жест. Бармен профессиональным движением подкинул бутылку рома, демонстрируя этикетку.

Тема отвернулся и уставился в один из тридцати телевизионных экранов установленных за стойкой вместо зеркал, глядя, как в голубом пластмассовом пейзаже растут зеркальные кактусы.

Марина и Кореянка Хо прошли мимо него и сели за свой столик. Харин аккуратно поставил чашечку на блюдце, с которого свисал ярлычок чайного пакетика, подумал, взял еще один эклер и отодвинул от себя тарелку.

— Я тут подумал, — сказал он Марине. — Иди ко мне секретаршей работать?

Он посмотрел на Марину и неожиданно покраснел.

— Ко мне, это куда? — спросила Марина, постукивая бултыхавшимися в виски, оплывшими по краям кубиками льда о толстые, запотевшие снаружи стенки стакана. — И секретаршей, — это как?

Она посмотрела на Харина и за его головой в зеркале увидела, как незнакомая девушка обнимает Тему. Она опять почувствовала в горле истерический спазм. Ей ужасно захотелось швырнуть стакан в Харина, опрокинуть столик, упасть на спину и, колотя ногами и руками по полу, завизжать что есть сил в потолок, так, чтобы на танцполе слышно стало. Она посмотрела вверх. Над ее головой сложно переплетались блестящие оцинкованные трубы. Силы небесные, подумала Марина, глядя на красивые трубы, сделайте так, чтобы он подошел и извинился.

В три глотка она выпила свою порцию.

— Обычно, — сказал Харин и взялся за свой стакан. Он заглянул внутрь, в прозрачные переливы, нехотя отпил глоток и поставил стакан обратно. — Акционерное общество. Экспорт-импорт. Четыреста долларов в месяц.

— Я пойду потанцую, — сказала Кореянка Хо.

— А то знаете, — сказала Марина, глядя на Харина, — моя подружка тоже секретаршей работает, так ее начальник, тоже, кстати, директор акционерного общества, просит, чтобы она после работы оставалась, заставляет ее в военную форму переодеваться, сам голый приковывает себя наручниками к батарее парового отопления, включает Вагнера на полную громкость — «Полет валькирий» — и требует, чтобы она его мухобойкой стегала.

— У нас тоже, — после паузы произнес Харин, — был один на зоне: тоже просил, чтобы его лопатой по спине били. Не мог иначе. — Он помолчал, отмахнулся. — Я не об этом. Я серьезно.

— Можно тебя на минутку? — спросил Тема у нее над головой. — Добрый вечер, — вскользь поздоровался он. Харин задумчиво посмотрел на него и не ответил.

Марина задрала голову. Тема смотрел на нее сверху недоверчиво, как настороженный пьяный бог на опечатку в собственном недавнем творении. Она протянула руку и потрогала его щеку.

— Тебе что нужно? — спросила она. — Иди к своей подружке.

— Я хочу с тобой поговорить, — настойчиво сказал Тема.

— Мне надо подумать, — серьезно сообщила Марина Харину, — я сейчас приду.

Вместе с Темой они поднялись по лестнице на второй этаж и сели на железную скамейку возле стеклянной стены, по которой снаружи распластался претендующий на перспективу пейзаж с черным небом, оранжевыми фонарями, троллейбусом, остановившимся на светофоре и двумя-тремя разноцветными окнами, догоравшими в доме напротив. Марина посмотрела вниз, на толпу желающих проникнуть в клуб. Народу было много, люди, освещенные опереточными вспышками разноцветной вывески, терпеливо ждали перед глухой железной дверью.

— Кто это? — спросил Тема, показывая пальцем за перила балюстрады.

— Знакомый, — поморщилась Марина. Кореянка Хо двум повстречавшимся подружкам сказала, что это к ним дедушка приехал из Ростова-на-Дону.

— Я хочу извиниться, — сказал Тема ученическим голосом. — Я был неправ.

— Ну и дальше что? — спросила Марина недоверчиво. — Извинился?

— Извиняюсь, — сказал Тема сдержанно.

Она ожидала, что обрадуется и не обрадовалась. Она прислушалась к себе и с удовольствием ощутила сладкое онемение: вот теперь внутри нее была настоящая пустота, беззвучная, как прерванная трансляция. Она незаметно принюхалась. От Темы пахло, — нет, несло, нет — просто воняло самыми лучшими, модными и дорогими на сегодняшний день духами. Надо бы помириться скорее, — принудительно, без энтузиазма подумала она, — начерно, по крайней мере, пока я не ляпнула что-нибудь не то. И одновременно подумала: наобнимался, гад. Мысль была незнакомая, будто чужая. Она представила себе, как руки… Ох, нет, лучше не надо.

— Иди к своей приятельнице, — сказала она, с растущим отчуждением прислушиваясь к собственным словам. — Не потому что я от тебя отделаться хочу. — с усилием добавила Марина, — просто я устала и не могу сейчас серьезно разговаривать. Я тебе позвоню. Тебе деньги нужны? — спросила она, глядя на его недовольное, напряженное лицо.

Тема неловко улыбнулся.

— Хочешь, я тебя домой отвезу? — спросил он как только мог непринужденно.

— Увы, — сказала Марина, — не сегодня. Аудиенция окончена, — добавила она, видя, что Тема не собирается уходить.

Тема встал.

— Неужели ты не можешь хоть раз в жизни обойтись без этих женских штучек? — спросил он зло.

Марина открыла рот, настолько это было неожиданно. Как будто он процитировал строчку из советской пьесы. Она почувствовала, что еще минута, — и они станут ссориться как супруги, прожившие тридцать лет вместе и выучившие замысловатые тексты своих скандалов, как реплики в театре абсурда, наизусть. Это могло с кем угодно случиться, только не с ними. С открытым ртом она смотрела на Тему так, будто это был не он, а его новенькая, только что отштампованная копия. Близкие люди, — безнадежно подумала она, вспоминая родителей, — постепенно съедают друг друга, — если им больше ни до кого не дотянуться, — пережевывают друг друга так, что ничего не остается, никакого вкуса, кроме изжоги.

— Не хочу, — сказала она так громко, что проходившие мимо нее двое молодых людей с коктейлями в руках одновременно обернулись. — Не хочу. Отвали.

Она поймала удивленный Темин взгляд. Первый раз в жизни она сказала мальчишеское школьное слово «отвали». Все, подумала она, все, конец, я сбросилась как мешок с песком, и падаю и никакой тяжести в себе не чувствую, пока об землю не брякнусь. Дирижабль улетает, подумала она, вон разворачивается на лестнице, огибает двух несовершеннолетних испорченных подростков, спускается по ступенькам. Отличная пара была: дирижабль и детородная машина. Жалко, распалась. Она усмехнулась включившейся невпопад усмешкой, встала, подошла к перилам и посмотрела вниз. Харин сидел за столиком и читал книжку. В своем вызывающе дорогом и вызывающе консервативном костюме он выделялся среди разноцветной богемной публики как первый хиппи среди оксфордских выпускников. Тема взгромоздился внизу на свободный табурет. Он опять уставился в телевизионный экран, в виртуальном пространстве которого умирающие одушевленные существа танцевали — или дрались, сверху было не разобрать, — с ожившими неодушевленными. Через некоторое время он вскочил и отправился искать свою приятельницу. Марина заметила, что один из телохранителей Харина смотрит на нее снизу, поверх пергидролевых голов двух проституток, примостившихся с рюмками на дальнем конце длинной, залитой разноцветным блеском, стойки. Она увидела, как Кореянка Хо прошла в служебное помещение в обнимку с каким-то относительно пожилым вундеркиндом.