Какой бы ни была великой сила стереотипов, какой бы страх своей всеподавляющей могущественностью они не внушали, порой нам все же удается избежать их (ах, если бы ты знал, мой дорогой читатель, как хотел бы я лишить их права оставить свой след в моем повествовании). Но если бы одной лишь человеческой сосредоточенной воли хватало бы с лихвой на то, чтобы не угодить в искусно расставленные повсюду силки стереотипов, они были бы гораздо проще, и в таком случае, я не отвел бы им маленькой как всегда, но важной главы в своем рассказе. Следуя перенятому у Евы-художницы приему – переходя от частному к целому, а от целого возвращаясь к частному (говоря более понятными, а потому допускающими меньше толкований словами, переходя от абстрактного к наглядному) – ты, мой дорогой читатель, можешь слегка разочароваться той возвышенной ролью абстрактного, и той приземленной ролью конкретного, отведенных мною стереотипам в этой главе. Однако за видимой простой и повседневностью примера, который я приведу чуть позже, и кроется истинная сложность стереотипов, которая лишь приумножается их кажущейся, видимой простотой. Но не буду больше томить тебя абстрактными размышлениями, не буду испытывать твое, поистине достойное зависти и уважения терпение, а перейду, наконец, к наглядному примеру, и только после, уже столкнув тебя с обманчивой видимостью кажущейся простоты, я, с твоего позволения, вернусь в привычное русло обобщений и образов.

Ева сидит на поляне ароматных цветов. Ее движения парят в свободном полете, словно она отпускает их на свободу как птиц, вылетающих на волю из некогда запершей их тесной клетки. Она красива как может быть красива женщина в ее возрасте, однако эту красоту из-за отсутствия губящей определенности, делающей ее приторной, портящей, отравляющий вкус открытия, зыбкости неуловимых черт, все же нельзя назвать стереотипной. Красота Евы хрупка, неуловима и так неоднозначна. И я уверен, что всматриваясь в нее глазами двух совершенно разных людей, пусть и объединенных набором общих стереотипов, которые невозможно миновать, проживая свою социальную в жизнь в обществе, мы, тем не менее, воспринимаем ее совершенно по-разному, и разные черты для нас творят ее красоту. Мне нравится изучающий взгляд Евы, легкий прищур глаз, нацеленный на то, чтобы защитить их от ярких солнечных лучей, ее немного склоненная набок голова, в наклоне которой, однако, не ощущается раздражающей покорности смирения, наоборот, в ней чувствуется молодость, решительность, умеренное кокетство и едва уловимый вызов. Тебе же, мой дорогой читатель, может понравиться в ней совсем другое, ты можешь выделить более осязаемые черты – правильную форму прямого, слегка вздернутого, но очень аккуратного и подходящего ее лицу носа, блеск мягких, переливающихся в лучах волос, тонкую шею, и в них найти олицетворение Евиной красоты.

И тут я вынужден вновь взять небольшую паузу для того, чтобы ответить на возникшие у тебя вопросы, главная суть которых заключается в следующем – где связь между тонкой шеей Евы и коварными стереотипами, ловящими нас в свои сети, превращающими в своих заложников. На этот вопрос (и в свое оправдание за чрезмерное углубление в несущественные, но столь живописные детали) я отвечу, что рассказал о том, какие именно черты Евиного образа для меня олицетворяют ее красоту, лишь для того чтобы подчеркнуть хрупкость, изящность, неуловимый шлейф очарования, оставляемый ее образом, который является полной противоположностью явному, но однозначному образу Евиной подруги. Приступив к рассказу, заложенному в основу этой главы подобно фундаменту, созданному для того, чтобы поддерживать все здание, мы наконец вступили на почву, благоприятную для бурного роста стереотипов.

Как я уже сказал, Евина подруга обладает яркой, заманчивой, но совершенно однозначной красотой, придающей внешнему облику больше притягательности, в то время как образ ее, метафизический, хрупкий и неуловимый, словно проиграв в своем соревновании с внешней красотой, даже против воли наблюдателя притягивающий его взгляды, меркнет, тускнеет, как покрытая пылью старая фотография. Это – стереотипная красота, ибо как только ты видишь ее, ты в тот же миг лишаешься способности вынести ей новую, оригинальную оценку, в твоих мыслях не будет новизны. Увиденная тысячами совершенно непохожих людей, она, тем не менее, следует проложенным для нее стереотипами, витающими в воздухе, которым живет наше общество, пути вызовет у этих людей совершенно одинаковые мысли и суждения. Именно это качество стереотипов – стирать истинно лицо выносящих суждения людей, которые к тому же нередко по наивности принимают эти суждения за свои – я считаю самым страшным, самым разрушительным для личности. И тут, как я смею подозревать, ты задашь уместный здесь, и в некотором роде даже закономерный вопрос, спросив, какой вред это может принести личности, в том числе обладательнице внешности, порождающей столько стереотипных суждений. И снова я возьму небольшую отсрочку в несколько фраз, сказав здесь лишь о том, что ответ мой таится в рассказе о нашей новой, так внезапной возникшей героине, внимание которой я уделю в своем рассказе, но только на этих страницах, позволив себе позаимствовать историю ее жизни для того чтобы привести ясный, обстоятельный пример, иллюстрирующий основную тему этой главы.

Как я уже сказал, в отличие от Евы, ее подруга обладала на первый взгляд более красивой внешностью, которая быстрее бросалась в глаза и оставляла более яркие воспоминания, но после некоторых размышлений и наблюдений вдумчивый созерцатель просто обречен прийти к выводу (и тут не минуют нас цепкие оковы стереотипов), что внешность подруги кажется на первый взгляд более броской внешности Евы по той единственной причине, что броскость эта обусловлена очевидностью – в ней нет полутонов, которые приходится угадывать. Имена эта очевидность, отсутствие пространства для вольного толкования, и заставляет столь разных людей, столкнувшись с такой однозначной красотой, выносить ей всегда одинаковую оценку, тем самым становясь заложниками стереотипов. Что до самой обладательницы такой красоты, являющейся одновременно ядром притяжения для многих мужчин и поводом для зависти для не меньшего количества женщин, то ее страдания от обстоятельств, позволивших природе наделить ее даром и проклятием одновременно, скрыты от невнимательного взгляда, но все же глубоки, и, увы, неискоренимы, ибо именно она является центром замкнутого круга, очерченного стереотипам. Это стереотип красоты – один самых популярных и нежно лелеемых нашим обществом стереотипов.

Но вернемся к подруге Евы, не будь истории которой у меня перед глазами, и, возможно, эта глава никогда не появилась бы в моем повествовании. Осознав, что круг замкнулся именно на ее красоте, очертив невидимую, но от того ничуть не менее ощутимую и гнетущую своими границами линию, подруга Евы поняла, что не хочет быть не только стереотипной красоткой, но и вести подобающую этому образу, начиненную стереотипами жизнь. Но если первое изменить было ей неподвластно, то ответственность за все происходящее в своей жизни она решила отважно взвалить на свои изящные, прямые плечи, ловившие столько восхищенных и искрящихся завистью взглядов, тем самым напрочь отвергнув роль случае в судьбе человека.

Как-то часто бывало с ней в школе, когда, увидев неточность или помарку на странице своей безупречно аккуратной тетрадки, она, не жалея времени и сил, вырывала испорченный лист, и переписывала все по новой, она решила поступить в жизни, но при этом выбросить она решила всю тетрадку, а вместо нее завести новую безупречно правильную, аккуратную, однако, выбранную ею самой, а не обществом, принципы и устройство которого навешали на данную ей природой красоту столько ненужных ярлыков. Если продолжать аналогию со школьными тетрадями и жизнью Евиной подруги, то выброшенная ею тетрадка была исписана до последней свободной строчки – и записи эти представляли распланированную обществом, причитающуюся такой красотке жизнь. И хотя такой жизни многие могли лишь позавидовать (впрочем, как и ее красоте), наша, ненадолго ставшая главной, героиня этой главы отвергла ее как навязанный ей сценарий, уже потому совершенно чуждый ее свободолюбивой натуре, по воли судьбы, существование которой она решила также отвернуть своими отчаянными действиями, заточивший ее в замкнутый круг стереотипов. Против такой же яркой как и она сама, против такой же однозначной, но причитающейся ей как законной обладательнице почетного титула идеально красивой женщины жизни она решила поставить жизнь обыкновенную, ничем не примечательную, жизнь, затерявшейся в бесконечном и не иссекаемом потоке повседневных дел домохозяйки. Евина подруга вышла замуж за простого человека, не наделенного не только красотой, но не отмеченного и особым умом, которой в браке с ней не искал убежища от навешанных на него обществом ярлыков, от навязанного жизненного плана, и о мотивах своей супруги даже не догадывался (он не был также отмечен достаточной проницательностью), а лишь покорно благодарил свою судьбу (и продолжал искреннее недоумевать) за то, что такая красотка выбрала именно его.