Р а т м и р. Это исключено. Дело в том, что у каждого из оставшихся в Деревне свои сугубо личные причины, собственно и обусловившие раздел между ними и ушедшими в Город. Да и остались-то в Деревне всего двое – Айя и ещё некто Райн. И то, Айя осталась в Деревне не по своей воле, а, как она сама говорила, Кирш строго-настрого запретил ей показываться в Городе, приказав сидеть в Деревне и дожидаться Донована. Надо признаться, что такое чувство товарищества наиболее всего поразило меня в Кирше после всего увиденного здесь. Ну а Райн… Тут причины более сложные и не совсем ясные. По его словам, эта игра, я имею в виду Войнуху, ему просто не нравится. Но подозреваю, что для него просто приближается окончание его жизненного цикла – смерть, либо переход в следующую стадию метаморфоза (или, как это там в докладе Лаобина?), – что выражается у него в стремлении к одиночеству, замкнутости, этаком несколько нетипичном для человечков отшельничестве.

Н о р д в и к. Жаль. Значит, и этот вариант отпадает…

Ратмир начал что-то тихо говорить, но Донован уже не прислушивался. Он отошёл от двери и огляделся. Дверь в коридор, которую два часа назад старательно запирал Ратмир, тоже была приоткрыта. Вот как, подумал Донован. Добрый гений, добрый дух. Он вышел в коридор и увидел, что выход свободен.

В пустыне мёл сухой южный ветер, поднимал тучи песка и бросал его в лицо. Донован ступил на песок, сделал несколько шагов, затем оглянулся. Купол со стороны был похож на большую казахскую кибитку; ветер шатал открытую дверь и, словно детским совочком, швырял в тамбур горсти песка. Донован немного постоял, наблюдая, как ветер стирает его следы – быстро, размашисто, с лихостью.

Теперь в Город, подумал он. В Город, в Город… Делать что-то нужно, а не трепать языком. Если бы только знать – что?

«Прощай», – беззвучно сказал он Куполу, отвернулся и пошёл против ветра в сторону Города.

Вначале идти было тяжело, ноги глубоко увязали в песке, но затем Донован выбрался на тырпчан, голым асфальтовым хребтом выступавший из песка, и теперь только ветер, парусом раздувавший куртку, мешал продвижению.

То, что ты ничего не можешь, ты должен забыть, говорил он себе. И не просто забыть, но и должен что-то делать. Что именно? Не распускай нюни. Во-первых, немедленно вывести Айю из Города. Во-вторых… Во-вторых, сесть и хорошенько подумать. Хорошо подумать, что же я всё-таки могу… Но сначала Айя… Он вздрогнул. Нет. Сейчас самое главное – чтобы не догнали. Чтобы спохватились как можно позже и не догнали, не вернули.

Донован остановился и обернулся. Прошёл он уже километра два, купол ещё виднелся на горизонте ярко-зелёной букашкой среди вертикальных хвостов крутящегося песка. Хорошо, подумал он. Хорошо… И тут сердце ёкнуло. Купол вдруг смялся, словно сорванный ветром, и исчез. Не успел я, значит… Он в надежде оглянулся. Спрятаться было негде. Представил, как Ратмир с Феликсом в спешке собирают Купол, укладывают его, задраивают фонарь «богомола» и устремляются в погоню. Что-то долго, долго вы там собираетесь… Донован пристально, защищая рукой глаза от песка, всмотрелся в горизонт. Хоть бы полетели в сторону Деревни – может, он успел бы уйти в пески…

Песок сверлом пробил брешь в его ладони и впился в глаза. Донован зарычал от боли, и спрятав голову на груди, стал лохматым краем куртки выуживать песок из-под век. Ну и правильно. Так тебе, дураку, и надо. Нечего в пустыне таращиться, как баран на новые ворота… Он поднял слезящиеся глаза и увидел, как на горизонте медленно раскручивается чёрный смерч, а прямо над ним уползает в небо серебряная, мигающая сквозь песочные вихри, точка десантного бота. От неожиданности он выпрямился, снова широко открыл глаза, и ветер опять швырнул в них горсть песка.

Вот даже как, ошарашенно подумал Донован и опустился на песок. Из зажмуренных глаз по щекам катились слезы и застывали песчаными сталактитами. Улетели. Совсем улетели. Как это там сказано в Положении КВВЦ – категорически запрещается некомпетентным лицам вмешиваться во внутренние дела внеземных цивилизаций? А эти самые компетентные лица прибудут только через два месяца… Но здесь уже ничего не будет. И никого. Ему вспомнились чуть ли не настежь открытые двери купола. Какие вы все добрые – оставили меня, чтобы я мог спасти Айю. Добренькие. Да не для меня будьте вы добренькими! Будьте добрыми к Сказочному Королевству, не бросайте его так!

В Город он вошёл уже под вечер. Защитного шлема на нём не было – он ещё в лабиринте отдал его Айе, – и теперь приходилось остерегаться каждого угла. Глаза опухли, он всё время щурился, моргал и почти ничего не видел. Тем не менее его ни разу не обстреляли. Раза два где-то за руинами начиналась перестрелка, и он даже попался на глаза человечку, который, пригибаясь, пробирался по гряде из обломков крупноблочной стены с гнутыми прутьями арматуры, но человечек только скользнул взглядом по Доновану, как по пустому месту, и скрылся в густой тени развороченной подворотни. Похоже, что народец просто не считал интересным играть с ним.

Испытательный полигон, подумал он и скрипнул зубами. Была у Кирша такая песня…

Донован с большим трудом разыскал вход в лабиринт. Улицы, по которой они проехали утром, уже не было; на месте перекрёстка, где Айя заметила застывшего кибера, дымился горячий кратер и едко пахло пережжённым железом. Донован обошёл кратер стороной, прикрываясь от жара рукой и чувствуя, как под ним шипят и трещат силицитовые подошвы. Только бы она не вздумала снять шлем, только бы!..

– Айя! – закричал он ещё у входа в лабиринт, но звук его голоса не раскатился эхом, а утонул, как в вате. – Айя, где ты? Это я, Донован, отзовись!

Он вбежал в зал, где стоял развороченный синтезатор и где он оставил Айю, и, тяжело дыша, остановился.

– Айя…

Зал был пуст. Он растерянно огляделся.

– Ах, ты…

Донован изо всей силы пнул ногой стул. Стул отлетел, как картонный, ударился о стену и покатился назад. Внутри у Донована словно что-то оборвалось, злость пропала и стало пусто. Бездонно пусто. Он тяжело, безразличным взглядом обвёл зал, поднял стул и сел. Зачем ты ушла отсюда, Айя? Перед воспалёнными глазами песчаными вихрями заплясали жёлтые круги, и Донован почувствовал, как боль начала толчками расходиться от глаз по всей голове. Он провёл ладонью по лицу. Лицо было иссечено, залеплено песком; волосы представляли собой спутанный, жёсткий, проволочный парик. Даже не смахнув песок, он начал массировать виски, но это не помогало. Боль ползла по телу, переливаясь вместе с кровью, затыкала уши шипящими тампонами, и он не услышал, как за спиной кто-то подозрительно закопошился.

Он вздрогнул, ощутив опасность только за миг до того, как этот кто-то прыгнул ему на спину, вцепился в куртку, и они вместе полетели на пол. Донован быстро вывернулся и очутился сверху.

Под ним была Айя.

– Ты что, Дылда? – обиженно вскрикнула она, придавленная его телом к холодному цементному полу. – Пусти. Ты грубый и невоспитанный.

Он ошарашенно, встал, взял Айю на руки, и его вдруг затрясло, тело прошиб холодный озноб.

– Айя… – не веря себе, сказал он и провёл ладонью по её волосам. – Зачем ты ушла отсюда, Айя?

– А я не уходила. Просто, когда ты меня начал звать, я взяла и спряталась, а ты… Ты грубиян, Дылда! Хоть бы извинился!

В горле у Донована запершило, он уткнулся носом в её волосы.

– Извини меня…

– А вот теперь уже нет! – Она схватила его за ухо и дёрнула. – Нет, нет и нет!

Донован легко, со смехом, освободился, и вдруг улыбка сползла с его лица.

– А где шлем? – встревоженно спросил он.

Айя сконфуженно замялась, виновато посмотрела на него и отвела глаза.

– Я его потеряла…

Донован невесело усмехнулся.

– Эх ты, Маша-растеряша, манная каша… – Он погладил её по голове и серьёзно сказал:

– Когда ты меня будешь слушаться…

– А я разве не послушная?