Прошло множество веков, как Человек эмигрировал на иные планеты других солнечных систем дальнего Космоса.

А вокруг Солнца остались кружить лишь практически опустевшие миры. Только на Венере сохранялось организованное общество, перенявшее черты старой Империи. Накопленное к тому времени человечеством Знание было на три четверти утеряно. И ярко выраженное недоверие властей к ученым усиливало эту отчетливо выявившуюся тенденцию к вырождению. В сущности, довольствовались тем, что использовали некоторые унаследованные от былого научно-технические достижения, которые боязливая теократия сочла безвредными.

Что же касается Земли... Ее официально провозгласили проклятой планетой. Запретили любые формы общения с ней. Впрочем, господство на Земле постоянного и унылого дождливого климата было обстоятельством, достаточным, чтобы отвадить от неё чрезмерно любопытных. Единственно, кто отваживался появляться там, - это контрабандисты, не ведавшие ни стыда, ни совести. Умело обходя рогатки космической полиции, бандиты ухитрились наладить торговлю антиквариатом, спрос на который у ряда извращенцев был чрезвычайно велик.

На Венере к науке относились терпимо. Консистория, возглавлявшаяся Его Высокой Осторожностью, взяла на себя обязанность удерживать её в безопасных рамках. Точно так же в далеком прошлом некоторые африканские племена мирились с проживанием среди них кузнецов, столь необходимых для экономики деревенского типа, но их, тем не менее, продолжали упорно подозревать в поддержании зловредной торговли с духами огня. Но о подобном прецеденте большинство венериан ничего не ведало, как вообще о всей земной протоистории.

Как бы то ни было, но по отношению к ученым они проявляли точно такого же рода рефлексы. И если даже отдельным исследователям удавалось достигать высокого общественного положения и считаться вполне уважаемыми гражданами, - обыватели все равно продолжали видеть в них лиц, жонглирующих опасными штучками.

К счастью, священнослужители были неизменно на посту.

Так, например, Жоакиму Мэтру-биологу, ежемесячно наносил визиты Священник-Инспектор.

Жоаким заканчивал диктовать на фиксофон ежемесячный доклад о своей научной деятельности. Звякнул входной колокольчик. Ученый, нажав на кнопку, бегло взглянул на экран. То был Священник-Инспектор.

Оторвавшись от работы, Жоаким вышел в коридор, чтобы лично впустить посетителя. Разумеется, он мог бы сделать это, не сходя со своего места при помощи специальных механизмов. С обычными визитерами он так и поступал. Но по отношению к Его Бдительности это было бы некорректно. Такого ранга лицам полагалось открывать дверь самому.

Инспектор, войдя в дом, подал знак пальцем, вымолвив:

- Можете поднять чело, Мэтр-био.

Жоаким, прервав ритуал выражения глубокого почтения к гостю, поспешил осведомиться:

- Как себя чувствуете, Ваша Бдительность?

Странное все же было это зрелище: убеленный сединами пожилой ученый рассыпается в любезностях перед молодым человеком. Но тот носил на плече сутаж, особый священнический знак, обязывающий обычных смертных выказывать к его обладателю уважение.

- Благодарю вас, все отлично, - ответствовал инспектор. - Вы не возражаете, если мы сразу же перейдем в ваш рабочий кабинет?

Жоаким пошел впереди, показывая дорогу и каясь на ходу:

- Я как раз кончал свой доклад, мне не хватило каких-нибудь пары минут, Ваша Бдительность.

Он посторонился перед дверью помещения, пропуская вперед инспектора.

- Соблаговолите пока присесть. Я быстро управлюсь.

Гость снисходительно кивнул подбородком, и уютно устроился в кресле. Жоаким, извинительно улыбаясь, включил фиксофон. Тот повторил последнюю продиктованную ученым фразу:

"... Успешное завершение этих классических опытов доказывает, что последние два года мы, в сущности, копаемся в различных вариантах одной и той же темы..."

Жоаким продолжил отчет:

- Представляется неоспоримым, что те же самые законы применимы и к высшим позвоночным животным. И непонятно, почему тогда Человек являлся бы исключением из этого правила. Не заходя в своих выводах столь далеко, мы все же осмеливаемся надеяться, что Консистория выскажется в пользу более смелых экспериментов: может быть, на птицах.

Замолчав, он переключил фиксофон на перемотку проволоки со сделанной на ней записью. Аппарат мелодично звякнул. Жоаким шумно выдохнул:

- Вот и всё.

Инспектор сидел, насупив брови. Биолог выжидал, когда тот соизволит открыть рот.

- Далеко, однако, вы заходите, - наконец обронил инспектор.

- Не понял, Ваша Бдительность.

- Я говорю, заносит вас. Вы тут упоминаете Человека. Боюсь, что это на грани допустимого.

Жоаким принялся отчаянно жестикулировать.

- Да оградит меня Высшее Существо от дурных намерений, Ваша Бдительность. Это не более чем слова, выражающие научную гипотезу. Я знаю, что кощунственно касаться вопросов эмбриологии Человека. Преисполняюсь ужаса лишь при одной мысли о... но от слова до дела ведь так далеко, верно?

- Конечно, конечно. Но сия фраза явно неудачна, и она окажет на Консисторию весьма неблагоприятное впечатление. А посему, не уверен, позволят ли вам продолжить опыты на пернатых.

Жоаким протянул руку, указывая на фиксофон.

- Ни соизволите ли выслушать мой отчет с самого начала?

- Нет, нет. Просто отдайте мне запись - и все. Она будет прослушана в нужном месте и в нужный момент. А сейчас лучше по-быстрому резюмируйте для меня итоги вашей научной деятельности за истекший месяц.

Ученый, нажав кнопку на панели аппарата, извлек кассету и вручил её своему посетителю. Тот сунул её в портфель и скрестил пальцы в позе выжидания.

Жоаким откашлялся.

- Хм... значит, так! Мне удалось инициировать в колбе зарождение нормального экземпляра земноводного из яйца, сначала вылущенного, а затем вновь обретшего ядро обыкновенной клетки, взятой у живой взрослой особи. Ее донором при этом выступал самый обычный эпителий.

- Иными словами, переводя с языка научной тарабарщины, вы изъяли ядро из нормального яйца и заменили его ядром произвольной клетки, взятой у другой особи. Яйцо после этого развивалось нормально, произведя в конечном счете на свет жабу...

- Лягушку!

- Пусть ее... то есть появилась обыкновенная лягушка и...?

- И она была близнецом донора нового ядра.

Не говоря больше ни слова, Священник-Инспектор вытащил из портфеля досье. Он углубился в него на какое-то время, казалось, чего-то выискивая. Жоаким забеспокоился.

"И чего он сейчас там ещё откопает? - удрученно подумал ученый. - Ах! До чего же жаль, что теперь приходится иметь дело не с прежним священником".

С тем, что был до этого юнца? Да, то был престарелый, уже с полгода как умерший, добродушный инспектор. Его заменил вот этот совсем ещё молодой представитель Консистории. Пожилой, помнится, всегда старался как-то сгладить острые углы, стремился как можно меньше придираться, инструктировал по-человечески. А новичок, наоборот, показал себя субъектом несговорчивым, хотя и не злым. Просто он проявлял усердие, что обычно свойственно людям, только ещё начинающим делать карьеру.

- Ага, вот оно! - торжествующе ткнул визитер пальцем в одну из страниц дела.

У Жоакима захолонуло на сердце.

- Вот тут, - продолжал инспектор. - Я зачту выдержку, связанную с вашим предыдущим отчетом: "... Разрешено продолжать генетические опыты на рыбах".

- И что же, Ваша Бдительность?

- На РЫБАХ, и точка, Мэтр-био. А вы столь беспардонно толкуете мне тут о лягушках. Вы превысили ваши права.

"Все верно, - раздраженно подумал Жоаким. - Я ведь тогда едва скользнул взглядом по последней странице. Прежний инспектор всего бы лишь рассмеялся в этой ситуации и добавил бы на полях слово "и на земноводных". А этот раздувает целую историю из-за какой-то несчастной лягушки!"