«Он действительно ГЕНЕРАЛ? — вдруг громко и вызывающе по-русски спросил Мухин сидящего в полном отчаянии, руки между коленями, Фридмана. — ЕВРЕЙСКИЙ, ИЗРАИЛЬСКИЙ ГЕНЕРАЛ?!» «Конечно, — вскинул на него воспаленные глаза Фридман. — Генерал Бени Шайзер. У нас полно молодых и демократичных генералов.» «Я не об этом, Арон… А вы помолчите, «генерал Шайссе» — с величайшим презрением одернул он по-английски вздрогнувшего от последнего слова коренастого парня в зеленой солдатской форме. — Вы обратитесь ко мне не раннее, чем я вам это позволю.» «Ничего себе, — подскочил Бени. — Вы, между прочим, в моей стране и…»

«Я — в Его стране, — крикнул князь. — Так как он, а не вы, беспокоится о ее безопасности и самой жизни. Хотя вы, а не он, как ни странно, получаете вместо него за это жалование от еврейского государства. Как вы смеете в таком тоне разговаривать с человеком, который в моем мире вас бы и в лакеи не принял! Арон, — продолжил он по-русски. — Я ему сейчас все объясню, а ты не перебивай.» «Но мы ему третий час объясняем. Всю вашу политическую систему изобразили, все продемонстрировали. И главное — он же поверил, но… Но пойми, как военный он не может тебе прямо сказать, что проводит линию близкой ему по духу левой партии, которая за любой компромисс с арабами, хотя, как генерал, прекрасно понимает, что последние обстрелы Хисбаллой наших северных городов и поселений, откровенная сирийская военная поддержка террористов не может…» «Теперь я попрошу помолчать и тебя… А вы послушайте меня, генерал. Вы теперь верите, что я из параллельной могучей и богатой России? Отлично. Вы верите, что я готов способствовать довооружению вашей страны, причем даже за свой счет? Верите. Вы понимаете, что доктор Фридман может обидеться за тон, которым у нас разговаривают с евреями только матвеевские фашисты? И что я могу представить его Матвееву, а тот — вашим арабам? — он внимательно следил за пальцами генерала на скатерти. — Вы видели на видеокассете, что мы с семьей доктора можем исчезнуть в любой момент и вам поздно будет нас искать? Теперь я вижу, что вы-таки начинаете меня понимать. И что вы осознаете, что я могу и вам отжечь вашу спесивую башку, если вы задумаете коварство. Верно? Так вот — вы немедленно организуете нам с доктором доклад в генштабе. Попробуйте их не убедить со всеми моими кассетами. Я полюбил СТРАНУ МОЕГО ДРУГА ФРИДМАНА, в которой вы и жить-то не достойны. И я не дам ее уничтожить.» «Уничтожить?.. — генерал поднял на Мухина воспаленные глаза. — О каком уничтожении вы говорите, князь? Мы — единственная в регионе ядерная держава, которая и без вас с Фридманом способна приструнить не только Хисбаллу, но и Сирию, если она рискнет открыто поддержать террористов.» «И — Египет, перевооруженный американцами, если и он выступит всей своей мощью на стороне Сирии?» — крикнул Фридман. «С Египтом у нас мир.» «Мир, при котором нищая страна содержит миллионную армию? Кто ее потенциальный противник, кроме ЦАХАЛа?», — настаивал тополог.

«Боже меня упаси, — сказал Мухин, — навязывать вам политическое или военное решение. Я настаиваю только на своем праве подтвердить мои гарантии помощи стране моего друга Арона Фридмана перед вашим высшим военным органом. Если же генеральный штаб разделяет вашу точку зрения, генерал, и Израилю ничего не угрожает, то будем считать мой визит частным. И я принесу вам свои извинения. А пока я настаиваю на своем праве быть услышанным.»

Генерал кивнул, молча поднялся и направился к выходу.

Марина, которая в течение всего разговора только подавала кофе в своем слишком коротком и узком в груди чужом халатике, приводящем его в трепет, ласково, за плечи, проводила генерала до двери, шепнув душистым дыханием в горящую от непривычных оскорблений, словно исхлестанную щеку невысокого рядом с ней Шайзера: «Будьте осторожны. Князь — не шутит…»

Побледнев, генерал кивнул и, съежившись, не решаясь поднять глаза, вернулся. Он молча пожал руку Фридману. Мухин отвернулся.

«Региональная сверхдержава, — тихо говорил Арон. — Годами подлизывается к террористам… И теперь надеется отбить атаку ценой больших потерь и без решающих результатов. Чтобы снова и снова им уступать… А со мной он разговаривает таким тоном только потому, что не считает меня вправе на равных отвечать за судьбу страны, куда мы, по ее приглашению, переселились, оборвав все корни, и привезли своих детей! Словно террор различает людей по стране исхода или стажу пребывания в Израиле…»

«Он сделает все, — уверенно сказал князь. — Во всяком случае, все, что он может.»

Генерал сделал все. Генштаб слушал Мухина в полной тишине. Согласился на все его предложения. Высшему военному органу особенно понравилось, что не предполагалось затрат никаких: князь Андрей сам приобретет два «таракана» для психологической атаки с демонстрацией силы в Ливане. Купит во Франции для вроде бы Аргентины. Контейнеры с бронепехотой доставят в Хайфу. Сделка будет оформлена по интернету, как только Мухин с Фридманом на несколько минут сублимируются в Британской Палестине и воспользуются портативным компьютером князя. Уже завтра вечером сверхскоростное судно станет у причала в Хайфе. Город и порт будут погружены во тьму — с имитацией аварии на силовых сетях. Военные тягачи на спаренных транспортерах по заранее освобожденным трассам доставят к рассвету «тараканов» на фронт. Туда, где именно на четыре часа ночи намечена крупномасштабная провокация Хисбаллы с возможным широким участием сирийских войск и одновременной активизацией арабского спецназа, именуемого палестинской полицией.

В Генштабе впервые видели и слушали именитого богатого иностранца, который был целиком на стороне Израиля. Несчастных израильских генералов уже приучили к тому, что весь мир обращается с ними, как с опасными сумасшедшими, урезонивает, уговаривает не обижать ни в чем не повинных арабов и настаивает, причем отнюдь не бескорыстно, на уступках и без того крохотных израильских территорий бесчисленным врагам на «наилучших для Израиля условиях»…

Все было сделано немедленно. Мухин и Фридман вышли в море на скоростном военном катере, встретили французское судно ночью вблизи Хайфы, для чего сначала сублимировался в другое измерение катер, а потом оба судна вернулись в измерение Израиля — наблюдавший эти манипуляции из космоса британский оператор слег с нервным стрессом.

Французский экипаж авантюристов, привыкших к всевозможным тайным операциям с незаконной продажей оружия третьим странам, даже не удивился входу в совершенно темный порт вблизи невидимого во тьме большого города и выгрузке в свете судовых прожекторов огромных контейнеров. За тайный рейс было щедро заплачено самой надежной в мире Мухина валютой — золотыми рублями.

Уже через полчаса судно, сопровождаемое тем же катером, было на обратном пути в Марсель. Потом наступило какое-то помрачение звезд и луны, и катер исчез. Капитан только чертыхнулся и раскурил погасшую отчего-то трубку.

Мощные транспортеры на предельной для них скорости устремились на север. У самой границы тайный груз распаковали. В свете звезд и луны, без единого огонька, израильтяне впервые увидели невообразимые черные чудовища.

Любое насекомое хотя бы и вдвое больше обычного вызывает у человека дрожь. Фридман как-то рассказывал Мухину, какое мерзкое впечатление произвел на него израильский таракан, который всего вчетверо больше привычного российского. Тут же, пока на поджатых ногах, появились тараканы величиной с воинский грузовик. Когда же пожилой смешливый французский профессионал-наемник поднял одного из них на пятиметровых черных блестящих в свете луны суставчатых ногах, видавшие виды израильские десантники попятились с криками «ДЖУК! ДЖУК!» и едва на обратились в паническое бегство, хотя знали, что это уже их, ЕВРЕЙСКИЙ МОНСТР.

Рейнджер, искренне изумляясь, что он представляет свое оружие еврейским военным (как жаль, что по контракту ему категорически запрещено об этом говорить, старина Поль умер бы от смеха!), шустро пояснял умным еврейским парням в давно забытых в его мире тонких очках, как управлять компьютером. Те мгновенно освоили нехитрую, «в расчете на дурака», схему и тут же на плоских ночных холмах стали гонять на тараканах по бездорожью со скоростью птиц. Один из танков попытался было за ними угнаться, но тотчас вернулся с позором обратно.