Генерал задумался, пристально глядя то на Мухина, то на дам, то, еще пристальнее, на все еще подозрительного ему Фридмане. «Ладно, мистер Мухин. В конце концов, я подробно опишу нашу встречу в докладе на имя Министра колоний. Если вы что-то задумали, вам и расхлебывать после ссоры наших правительств. Вы достаточно известный в России и в мире человек.» «Но чтобы в докладе — никаких ню, — ударил его по коленке Мухин и налил обоим по бокалу. — Все ню будут нашим маленьким русско-английским заговором против наших правительств. Ваше здоровье, генерал,» — по-русски добавил он. «Ле бриют, ле хаим, — хохотнул генерал, — как говорят ваши любимые евреи, князь. Не хотите ли взглянуть на их Тель-Авив? Мистер Фридман, как насчет экскурсии с британским генералом, пока нашим дамам не до нас?..»

«Ровер» губернатора в сопровождении бронетранспортера с томми катил по тихим ухоженным улицам с табличками и вывесками на английском и иврите. Как и в любой колонии, этот город был слепок со старой доброй Англии. Дома с выходом из квартир прямо на улицу, скверики напротив каждой квартиры, омнибус на главной улице имени какого-то короля. «Словно и не было декларации Бальфура, — заметил вдруг Фридман. — Хоть это и еврейский ишув, но независимостью тут и не пахнет.» «И не запахнет, — ощерил генерал крупные зубы под жесткими рыжими усами. — Во всяком случае, пока вы, князь, не дадите независимость вашему Азербайджану и не уступите тамошним суверенным мусульманам их нефть. А, между нами говоря, мистер Фридман, что дала бы независимость вашим евреям, кроме бесконечных войн с соседними арабами? Согласитесь, дать евреям свое государство по Бальфуру нельзя, не дав такие же независимые образования Египту, Персии, Месопотамии. Но если евреи смогут худо-бедно наладить здесь экономику и дать своим гражданам сносную жизнь, то правители независимых арабских стран могут дать своим подданным только нищету и произвол. А чтобы оправдать разницу в уровне жизни между смежными народами, тут же пояснят, что во всем виноваты жиды. Мои мусульмане по природе вроде ваших абреков, князь. Им привычнее отнять, чем произвести или купить. Им только намекни, что кто-то рядом не защищен… Вот вам и война, в которой Европа, не говоря о России, будет отнюдь не на стороне ваших евреев. Вот вам и конец ишуву, если не физический конец всем этим достаточно счастливым в империи людям, — он указал стеком на многочисленных мужчин и женщин, сидящих под тентами в кафе на уютной узкой набережной Тель-Авива, и на резвящихся на ярко-зеленых газонах у самого песка пляжа детей. — Без нас тут вместо всей этой пасторали будут взрывы, пожары и поножовщина. Более подходящего объекта для резни, чем евреи, мировая история не изобрела. Я лучше вас, господин сионист, знаю, с кем имею дело… Так что не вы, а я их благодетель. Не я, а вы со своими бредовыми идеями ацмаута — независимости — их злейший враг. Смотрите, какой прекрасный город у наших палестинских евреев. А потом я повезу вас в не менее прекрасный город Яффо — для наших же палестинских арабов.»

Набережная действительно вся сияла чистотой и богатством, зеркальными витринами магазинов, бесчисленных аптек — признака почему-то любого еврейского города в Англии ли, в России или в Америке. Через каждый квартал сияла золотыми буквами на белом мраморе синагога. Около синагог оживленно переговаривались одетые в черное мужчины и нарядные, по моде начала 20 века, женщины в кокетливых шляпках. Тут же играли бесчисленные дети с пейсами и в разноцветных кипах. Евреи оглядывались на «ровер» и почтительно кланялись генералу, который едва наклонял голову в ответ.

«А почему вы не можете вообразить, мистер Джеферсон, — продолжил Фридман, что евреи сами могут обеспечить себе в своем Тель-Авиве, но без вас, такое же благополучие и безопасность?» «Евреи? Сами, без английских колониальных сил? Не смешите меня, мистер Фридман. ДА КТО ИМ ЭТО ПОЗВОЛИТ на этой земле? Я же вам только что сказал, что арабы тут же всех вас… простите, их и вырежут.» «А почему вы не допускаете, что евреи сами не позволят арабам себя вырезать?» «Вы слишком плохого мнения о своем народе, мистер Фридман, — генерал явно наслаждался своей лекцией и знанием вопроса.

— Неужели вы не знаете, что еврей даже курицу зарезать не может, специального резника нанимает, что еврей соблюдает заповедь «не убий», как никто другой. Если и найдется здесь с десяток достойных солдат вроде, как мне кажется, вас, то их сами же евреи и осудят. А то и каменьями побьют… А мы против исламских погромщиков всегда выставляли в городских воротах заряженные картечью пушки, чтобы их достойно встретить. Это вам не проповеди ваших гуманистов — действует безотказно. Ничему арабы так свято не верят, как пушкам. В последнее время мы их изредка доучиваем спиралями. Еще убедительней. Но и безмозглых еврейских экстремистов из бело-голубых, мы тоже изредка вешаем. Сами же красные нам их и сдают. Даром, серебрянников даже не просят. Вот и вас… окажись вы моим подданым и замахнись на корону в пользу ацмаута, я бы повесил — во спасение всех этих детишек. Нет опаснее идеи евреям, чем сионизм. Даже фашизм, который мы с вами тоже задавили в зародыше, даже большевизм, который задавили в зародыше вы!..»

В поместье их уже ждали. Прилично одетые милые дамы чинно пили чай по-английски за белым столиком на веранде. Марина расцеловалась с Джекки и Мэгги, веселый таксист-араб проводил искателей приключений в свой «мерседес».

На прощанье генерал вдруг многозначительно сказал Фридману, крепко пожимая ему руку: «Знаете, мистер Фридман, если бы все евреи были бы похожи на вас, я бы, пожалуй, рекомендовал палате лордов отдать вам Палестину. Лучше союзника для короны в этом нефтяном углу и быть не могло бы. Но они на вас не похожи. И сами таких как вы тут не потерпят. Так что оставьте сионизм грядущим поколениям. Поверьте прожженному колонизатору. Я живу с евреями дружно, но я их не уважаю. Пустая нация. Как женщина для всеобщего потребления. Для себя вы никогда не сделаете того, что без конца созидаете для всех нас — презренных гоев…»

«Таксист, скорее всего, агент губернатора, — шепнул Фридман Мухину. — Проще было согласиться всюду ездить с его человеком, хоть явно было бы. А там как-нибудь улизнули бы. Зато теперь вся его агентура будет нас вести по Хайфе до самой конверсии.»

«Меня больше беспокоят ваши, — сказал Мухин. — Ведь у нас с Мариной никаких документов, даже таких фальшивых, что подготовил я для нашего милейшего хозяина-губернатора.» «Я говорил о вашем возможном появлении в нашем измерении. И сразу же позвоню знакомому генералу. Если поверит, будем разговаривать без документов. А если нет — по таблетке — и к родному Джефферсону…»

Такси мчало их на север по извилистой горной дороге. Под ними была заболоченная приморская равнина с редкими деревнями, киббуцами и поселками. Вдоль дороги пасли все тех же черных коз, но попадались довольно обширные и приличные еврейские поселения с неизменной башней с вооруженным пулеметом охранником посредине. «Хома-у-мигдаль» — сказал Фридман. — Стена и башня. Иначе англичане не регистрируют поселение. И иначе арабы всех вырежут при первом же набеге.» «А нас арабы не вырежут, надеюсь? — тревожно оглянулась Марина по сторонам. — А то с меня хватает вашего Ленинграда…» «Нас? Не исключено, хотя я надеюсь, что при ТАКОМ губернаторе бандитов тут немного. С другой стороны, здесь даже опаснее, чем в Ленинграде… У них тоже спирали имеются. Впрочем, я почти уверен, что наш водитель — шпион генерала все-таки… А раз так, он знает куда тут можно, а куда нельзя ездить. И кому.» «Андрей, я, конечно понимаю, что ты чувствуешь себя сейчас Гленарваном в поисках капитана Гранта, но мне страшно. И я все-таки опять хочу домой…» «Мы почти у цели, дорогая, хотя так медленно ездить я просто не умею.»

«Хайфа», — водитель показал пальцем на белую ветряную мельницу на склоне горы, за которой появился серый Кармелитский монастырь. По железной дороге двигался битком набитый разношерстной публикой расхристанный поезд с примитивным тепловозом. Под пустырем за рельсами шумел прибой. Вдоль дороги и моря были видны несколько двухэтажных строений мавританского вида с пальмами вокруг и обширными жилыми крышами. Христианская церковь возвещала о себе слабым звоном единственного небольшого колокола. По шоссе промчался в пыли допотопный переполненный автобус. Люди сидели прямо в проемах его дверей и громоздились на заднем бампере. Автомобили двигались по двум полосам рывками, беспрерывно сигналя друг другу. Сам город отсюда едва угадывался немногочисленными строениями вдоль моря и по склону горы. В основном это были одно-двухэтажные виллы среди зелени густых садов и вееров бесчисленных пальм.