Голос тогда был хоть и суров, но не гневен, голос вылечил его от боли, той самой боли, что была не в теле, а где-то в душе. Голос излечил его от ненависти и ярости, одарив взамен сознанием высокого своего предназначения. Голос обещал славу и власть. Голос успокаивал.

Но сейчас Вестред не слышал ничего. Необходимо сообразить, что происходит. Голос не жалует нерадивых.

Кругом — схватка. Битва — это прекрасно. Значит, все так, как и должно быть. Сеча и поединки, славные витязи и кровь, песня стали и смерти, и гибель в бою — этого хочет он, Всеотец.

Земля под ним будто бы слегка вибрировала от грохота шагов. И Вестред решил, что это из своих чертогов вновь спустился к нему Хозяин…

Вестред-Вес окончательно очнулся. Ткань на лице. Такое было уже и раньше… Он же помнит, как на том холме прикрыли ему лицо плащом… Вес пошарил под тканью в поисках меча, но правая рука будто онемела и плохо слушалась. Стряхнув с лица плащ — снова плащ! — он увидел расползающийся по рукаву темный подтек, но боли не было. С тех самых пор, как разбудил его грохочущий голос, он никогда не чувствовал боли.

Нет. Это не Могучий с копьем и точилом. Не ас асов, но худенькая мальчишеская фигурка. Парнишка стоял к нему спиной и вроде бы собирался уходить.

«Женщина!» — пронзила вдруг Вестреда неожиданная догадка. И внезапно какая-то малая его часть, та, что хранила все, что произошло в его жизни до схватки с братом на раскопанном холме, вспомнила, узнала ее. Сука морей! А по обе стороны — два гиганта, словно асы Тюр и Ньорд спустились ради нее на землю.

— Странно, а раньше ведь она, смеясь над опасностью, чуралась охраны… сами собой прошептали непослушные губы.

Телохранители у нее — огромные, не бывает людей такого роста. Не люди это, но инеистые великаны, пророкотал вдруг в его голове могучий голос. Грохот его, как будто груда камней обвалилась в горах, был столь силен, что Вестред невольно закрыл глаза.

Проходя мимо, эти трое и еще пятеро, следовавших за ними, кололи остриями копий и мечей всех и все на своем пути. Не тратя лишних движений, методично, умело приканчивали добивающим ударом каждого лежащего на земле, пусть даже наносился этот удар по бездыханному уже телу.

Разумно, совершенно разумно, подумалось ему, он и сам поступил бы на их месте точно так же.

«Не двигайся, — приказал ему голос. — Открой глаза и не двигайся!»

Не имея сил ослушаться этого заполняющего все его существо голоса, Вестред уставился в расцвеченное пожарным заревом небо.

В небо, и никуда больше.

— Вот он!

Раздался спустя несколько минут у него над головой ломкий юношеский тенорок. Вестред узнал того мальчишку, что нес из кузни починенные ножны. Неспроста, видно, донимали его тревожные мысли. Как мог допустить Хозяин, чтобы он не заметил двух лазутчиков в своем лагере?

— Ты уверен, Скагги? — переспросила у него сука морей.

— Совершенно. Я видел его раньше. А потом, взгляни сама, у него же черты Веса.

— И не только его.

Голос женщины будто дрогнул, странно изменился, в нем послышалось что-то настолько знакомое и желанное, что Вестреду отчаянно захотелось сесть, повернуть голову, хотя бы только отвести от неба взгляд, чтобы увидеть выражение ее лица. Вот перед глазами у него скользнула уже кромка верхушек, отблеск пламени на ободе чьего-то щита… Но сковавший его члены голос не позволил ему шевельнуть и пальцем, даже когда на лоб ему легла сухая горячая ладонь.

— И не только на него. — Ладонь прошла по его лбу, опустилась ниже, закрывая глаза. — И все же не мешает удостовериться.

Смутно знакомый, смутно манящий голос из прошлого стал не по-женски жестким. В грудь ему едва ли не на пол-локтя вошло лезвие секиры, но Вестред не почувствовал боли.

«Он жив, — донеслось до него из непонятного далека. Говоривший был болен, тяжко болен. Слыша удаляющиеся шаги, Вестред позволил себе улыбнуться. Не первый день он питался силой и даром этого воина. — Слышите меня, он жив!»

Оглядывая берег залива, где вновь собрались все воинские дружины Фюрката, чтобы в ритуале вапна такр — ударов рукоятями мечей и секир о щиты — одобрить или осудить решение своего вождя, конунг видел сотни глаз, сонмища лиц, закачавшихся вдруг у него перед глазами. Стоило ему сделать шаг вперед, и он почувствовал, как в нем поднимается что-то незнакомое и отвратительное, рот будто ужасом его наполнился горкой слюной. С мрачной решимостью конунг подавил эти ощущения. Глаза, все эти глаза.

— Ратники… — успел выкрикнуть он, вырывая из ножен меч, чтобы указать им в сторону дальнего леса.

Крепостные башни, деревья, солнце в небе кружились все быстрее и быстрее. К горлу подступала тошнота. Вес непроизвольно согнулся пополам. Его стошнило. Необоримая судорога подбросила его тело, потом еще и еще раз, поднимая его на ноги.

Когда он покатился по заблеванной земле, ряды ратников застыли, воины в недоумении и ужасе уставились на своего вождя.

Откуда-то сзади проталкивался Амунди-травник, за которым спешили остальные скальды.

Лежа, раскинув руки на траве, хватая ртом воздух перед новым позывом, Вес услышал над собой холодно-презрительный голос Хамарскальда:

— Есть одна поговорка, — сказал этот голос. — Когда слабеет вождь, распадается войско. Что еще, скажите на милость, делать дружинам, пока он тут выблевывает себе кишки?

Грим поодаль в ужасе смотрел на корчащуюся у ног ратников фигуру. Не того они ожидали… Почему все пошло наперекосяк?

Голову заполнил странный звон. Квельдульв едва нашел в себе силы дотащиться до берега и рухнул на стену вала, чувствуя, как откуда-то тянется к нему жадная пустота. Дотянулась, схватила. Пустота притягивала к себе, засасывала… Он бился рыбой на крючке, кошкой в петле, человеком с мечом у горла…

…а рукоять была в чужой руке.

…Боль…

Меч вонзился в тело, рассек мышцы, царапнул по ребрам и приблизился к сердцу.

…боль…

Он закричал. Пылинка во чреве пустоты кричала, кричала другим, что ей больно, больно… Он знал, что этого нельзя делать.

Связь оборвалась. Ловушка захлопнулась. Меч разлетелся тысячью осколков. Грима вышвырнуло из бесконечности в бытие, и пересекая какую-то неведомую грань, он услышал вопль Ивара Белого:

— Ловушка Веса!

Вестмунда? Вестреда?

Правда обрушилась на него.

Значит, это вовсе не Карри? И даже не какая-то схожая с ней женщина открыла ворота Рьявенкрика, а просто личина, за которой укрылся сам оборотный эриль?

…боль…

Он лежал лицом вниз. Рот был забит землей и комьями жухлой травы.

Кто-то тряс его за плечо, заставляя подняться.

— Что происходит. Грим? — Голос отца, опиравшегося на плечо Ванланди, был непривычно тревожен, да и сам скальд Фрейя казался белее мела.

Тряхнув головой, Грим, только почувствовав вкус грязи и гари во рту, осознал, что жив.

— Грим, ответь мне! Ты ранен?

Он подумал, что это более чем вероятно. Черная муть перед глазами казалась расцвеченной яркими сполохами. Отцовский голос доносился словно издалека, затуманенный и искаженный гулом в ушах. Даже собственные руки представлялись лишь каким-то нелепым наваждением. Медленно перекатившись набок, он поднялся на локте. И вдруг подобрал ноги, словно готовясь прыгнуть.

Непослушные пальцы впились в землю, другая рука наполовину обнажила кинжал, висевший на поясе. Но врага не было рядом.

— Грим? — вновь повторил Эгиль.

Распрямив ноги, он поднялся, чувствуя, как покалывает в затекших конечностях, как мучительно болит исчезнувший глаз.

Огляделся по сторонам, чтобы увидеть, как уносят в лагерь недвижимое тело конунга.

— Мы ошиблись, — с последней травинкой выплюнул он, и вытер рот тыльной стороной ладони, чтобы тут же поправиться: — Я ошибся.

Но оба старика продолжали глядеть на него в полном недоумении, так что ему пришлось продолжить:

— То или тот, кто владеет Весом, отторг отвар Амунди. Или, может, Локи вновь сыграл со мной дурную шутку. Как бы то ни было, не знаю, что происходит сейчас с Весом, но я получил как бы ответный удар. Мы не сможем обойтись без рун.